Переезд случился в четверг. Потому что в пятницу Ольга работала, в субботу грузчики в два раза дороже, а в воскресенье у Игоря, по его словам, начинался «важный этап переговора». Какого бизнеса — не уточнялось. Он всё время говорил намёками и кивал на телефон, как будто у него там биржа, а не ТикТок с рецептами пасты и фитнес-блогершами.
Квартира была в новостройке, на третьем этаже. Светлая, угловая, и пахла свежей шпаклёвкой и чужими надеждами.
— Будем здесь счастливы, вот увидишь, — сказал Игорь, когда последняя коробка с надписью «сезонные вещи» хлопнулась рядом с холодильником. — Только надо кое-что придумать, чтобы не утонуть в этих платежах.
— У нас всё расписано. Платёж двадцать один, моя смена перекрывает пятнадцать, остальное — по графику. Всё посчитано, — отозвалась Ольга, вытирая лоб. — Если, конечно, ты не передумаешь.
— Кто, я? — фыркнул он, растягивая шею, как кот после сна. — Я, между прочим, на себя взял стратегическое направление. Пока ты пашешь — я думаю.
Она тогда не ответила. Устала. И да, честно говоря, немного обидно. Её «пашешь» он использовал слишком буквально. Будто она плуг, а не человек.
Через месяц всё пошло под откос. Игорь заявил, что откладывать свою долю на ипотеку он не может — «если ты хочешь, чтобы я развивал бизнес, мне нужно копить стартовый капитал». Формулировка была красивая, как пост в «Инстаграме». Только суть была в том, что Ольга теперь одна тянула ипотеку. А он, значит, капитал создавал.
— А ты не думаешь, что можно и из зарплаты как-то выделять? Хоть пятёрку в месяц, — тихо сказала она вечером, когда мыла руки на кухне. Вода была прохладной, и Ольга всё терла и терла мыло, как будто с его помощью можно было смыть растущее раздражение.
— Пятёрку? — переспросил Игорь, не отрываясь от телефона. — Оленька, милая моя. Пятёрка — это деньги? Это два кофе и доставка роллов. Мне нужно десять миллионов. Минимум.
— Ты же не открываешь ресторан в Дубае, — сдержанно проговорила она, вытирая руки о полотенце.
— Но и не работаю, как ты, на копейки, из которых потом делаю вид, что герой, — сказал он и тут же добавил: — Без обид.
Ольга улыбнулась. Такая вот бытовая щепотка цианида в чай.
Через три месяца в доме появился новый диван. Массивный, кожаный, с оттоманкой. Он стоил как две её смены в реанимации, без перерывов и с ночными.
— Ты купил его на те деньги, что откладывал на бизнес? — спросила она прямо, почти не удивляясь.
— Нет, ты что. Это инвестиция. Имиджевая. Я буду снимать видео — про путь бизнесмена. Надо же как-то выглядеть.
— Диван?
— Атмосфера, Оленька. Ты просто не в теме.
В этот момент у неё защемило в пояснице — но не из-за тяжести. Впервые Ольга посмотрела на мужа не как на человека, которого знает, а как на постороннего, очень далёкого и немного опасного. Он врал ей. Врал без стыда, красиво, играючи. И она начинала в это верить.
— А ты бы пошёл в банк? — спросила она однажды, пробуя последний способ.
— В банк? Чтобы платить проценты? Не гони, я не дурак.
Он ел пиццу. С беконом. Пиццу за тысячу восемьсот. Из модного заведения в центре. На его футболке было слово Visionary. Она смотрела на эту надпись, как на насмешку.
— Ты дурак не потому, что не идёшь в банк, — сказала она тихо. — А потому что уже давно не видишь, с кем живёшь.
— Ну всё, пошла волна пафоса, — буркнул Игорь. — Начинается.
— Не волна. Цунами. Ты лучше спроси себя, почему человек, который тебя любит, вместо того, чтобы радоваться новой квартире, сидит и считает, как бы дожить до конца месяца, пока ты покупаешь диван и роллы. Зато ты у нас «предприниматель».
Он поднял руки, словно в боксёры заигрался.
— Ладно-ладно! Ты хочешь сказать, что я тунеядец? Не вопрос. Я — тормоз твоей великой карьеры! Поздравляю! Сделай себе медальку из гипса!
— Ты — врун. И это гораздо хуже, — отрезала она.
Он ушёл хлопнув дверью. Как всегда. Это стало уже ритуалом. Шум, эмоции, хлопок. Потом — день молчания. Потом он приносит кофе, или целует в висок, или гладит волосы. И она снова всё прощает.
На этот раз он не вернулся до утра. И не позвонил. Весь вечер она не могла понять, где больше боль — в груди или в карточке, где было минус двадцать пять тысяч за оплату за май. Его доли, конечно.
— У тебя что, вообще совесть отключилась? — она встретила его в коридоре с утра, в халате, босиком, и с подносом в руках. На подносе была кружка чая и пустая коробка от таблеток — у неё заклинило шею от стресса.
Игорь смотрел на неё как на фоновый шум.
— Я был у Пашки, мы обсуждали партнёрку по товарке. Ты знаешь, что такое товарка?
— А ты знаешь, что такое больничный по неврологии? Я сутки спала на полу с подушкой под спиной, потому что кровать занял твой инвестиционный диван. А ты даже не написал.
— Слушай, ты сейчас истеришь.
— Нет. Я выздоравливаю. Первый симптом — я начала видеть тебя насквозь. Второй — понимать, что тебе глубоко плевать. Третий — я наконец вспомнила, кто подписывал кредитный договор.
Он хотел что-то сказать, но она опередила:
— Всё, Игорь. Я подаю на развод. И выплачу тебе твою долю, если ты очень хочешь. Хотя знаешь… у тебя ведь ничего нет. Ни доли, ни совести, ни даже чашки, которую ты бы купил сам. Ты просто красивый голос с дивана.
Игорь молчал. Губы шевелились, но слов не было.
— Будет лучше, если ты уйдёшь. Сам. Пока не пришлось вызывать тех, кто умеет выносить по частям. Ты же знаешь, как они это делают, правда?
Когда он ушёл — без хлопков, тихо, с наушниками в ушах — Ольга стояла у окна и смотрела, как он уходит. Медленно, как человек, которому больше некуда спешить. И впервые за долгое время ей стало легко. Так легко, как будто ей кто-то наконец вернул кислород.
Конечно, будет трудно. И тяжело. И пусто. Но это будет её квартира. Её ипотека. Её решение. И теперь — её жизнь. Без иллюзий. Без диванов. Без чужих бизнесов.
Но с самой собой. И с правом — жить, как хочется ей.
Через неделю Ольга впервые за месяц спокойно проснулась. Без мыслей про просроченные платежи, без утренней ненависти к звукам кофемашины, которую купил Игорь «на деньги для бизнеса», и даже без привычной тревоги в груди. Было странно тихо. Но эта тишина не давила, а наоборот — звенела, как свобода.
В восемь утра в дверь позвонили.
— Или коллекторы, или чудо, — пробормотала Ольга, подходя к двери. В халате, с кружкой кофе, босиком.
На пороге стояла Вера Аркадьевна. Бывшая свекровь. В руках у неё — целлофановый пакет с пирожками, и лицо, как у главной героини греческой трагедии.
— Я вот… — сказала она с выражением «не хотела, но обязана». — Про Игоря поговорить.
— Поздновато вы, — спокойно отозвалась Ольга, не двигаясь. — Он уже встал с дивана и ушёл в закат. Куда, не знаю. Можете поискать его в разделе «бизнес-прорывы года».
— Не язви, Олечка, — нахмурилась Вера Аркадьевна. — Всё-таки я ему мать.
— И я ему была жена. Что-то вроде сапога — который нужен зимой, а потом мешает.
Свекровь тяжело вздохнула и прошла внутрь, как будто Ольга её позвала. Хозяйка квартиры слегка приподняла брови, но слова не сказала. Пирожки она всё равно не собиралась есть. В прошлый раз в таких же был фарш с песком. Возможно, кармически.
— Я понимаю, вы ссоритесь, разводитесь и всё прочее, — начала Вера Аркадьевна, усевшись на диван. На тот самый. — Но ведь квартира-то напополам?
— Нет, — спокойно ответила Ольга. — В ипотечном договоре только моя фамилия. Деньги на первоначальный взнос — мои. Он свои… как это… «откладывал». Копил, в смысле. Только не на жильё, а на всякие «инвестиции».
— Он говорил, что это семейное решение! Что вы договорились! — свекровь вспыхнула, как газовая конфорка. — И вообще, ты его выставила, как бездомного! Мужика, между прочим! Да ещё и перед соседями! Мне Людмила Петровна уже вчера звонила — говорит, видела, как он с рюкзаком шёл, как мальчик! Ты представляешь?
— Я рада, что он произвёл впечатление. Мог бы ещё на баяне сыграть — был бы совсем образ героя.
— Ты что, с ума сошла? Так нельзя! Это не по-человечески!
— Вера Аркадьевна, — перебила она, садясь напротив. — А по-человечески — это как? Когда я работаю ночами, а он заказывает доставку на ползарплаты? Или когда он говорит, что будет помогать, а вместо этого тратит деньги на парфюм из ЦУМа и кроссовки за тридцать? Это нормально?
— Он же мужчина!
— Вот именно, — спокойно ответила Ольга. — Мужчина. А не «ещё один ребёнок». Которого я должна кормить, лечить, обеспечивать и выслушивать его гениальные идеи по вечерам.
Свекровь замолчала. Потом осторожно поставила пакет с пирожками на стол и чуть тише спросила:
— И что теперь?
— Развод. Квартира — моя. И всё. Я даже не собираюсь делить с ним гардину, — Ольга усмехнулась, — не то что имущество, которого он сам ни на копейку не вложил.
— Но он говорил… что у него тут доля, и если ты не договоришься, он будет через суд!
— Отлично. Пусть попробует. У меня — справки. У меня — чеки. И кредит на мне. Пусть пойдёт в суд и расскажет, как он вложил в эту квартиру свои мечты. Судья, думаю, оценит.
Через пару дней Игорь пришёл. Без звонка, без стука. Просто открыл дверь своим ключом. Он был загорелый, в новой футболке и с какими-то глянцевыми бумагами в руках.
— Ты чего дверь не закрываешь на замок? — удивлённо спросил он. — Это небезопасно. У тебя тут одна женщина живёт.
— Надо же. Заботливый. Только женщина эта уже сменила замок. Ты сейчас — на доверии. Один шаг в сторону, и всё.
— Да не кипятись ты, — Игорь уселся на табурет у окна, как будто вернулся из командировки. — Я пришёл конструктивно поговорить.
— Ты знаешь это слово? — Ольга нахмурилась. — Игорь, что тебе нужно?
— Мне нужно… — он помялся, — …мне нужны гарантии.
— Это ты мне должен был их дать два года назад. Когда я подписывала ипотеку, а ты говорил, что мы «всё сделаем вместе».
Он вздохнул, опустив голову. Потом вдруг достал бумагу.
— Вот. Тут написано, что я требую компенсации. За моральный ущерб. За выселение. И за нарушение моих прав как сожителя.
— Ты что, с ума сошёл? — рассмеялась она. — Моральный ущерб? Ты?
— У меня юрист. Он говорит, у меня есть шанс.
— Отлично. Пусть твой юрист тебе и покупает тапочки и квартиру. Потому что здесь ты больше не живёшь. И моральный ущерб, Игорь, это когда ты приходишь с ночной, а в холодильнике только баночка оливок и полпакета соевого молока, потому что твой муж — инвестор в «светлое будущее».
Он вскочил. Лицо его посерело.
— Ты вот так? Серьёзно?
— Серьёзно. Я выкуплю у тебя твою «долю». За ноль рублей ноль копеек. Потому что ты — просто квартирант, который не платил. Не жрал, не плакал, не спал — а именно не платил. Понимаешь?
Он долго молчал. Потом бросил бумагу на стол. Пакет с пирожками, оставленный мамой, вдруг покачнулся и упал.
— Тебе всё это аукнется, — процедил он. — Ты же одна не вытащишь.
— А вот тут ты и ошибся, Игорь, — тихо сказала она. — Я давно одна. Просто теперь — официально.
После его ухода Ольга нашла в телефоне номер нотариуса. Потом — юриста. Потом — банка.
Она заварила чай. Села на подоконник. И подумала: странное дело. Когда она была с Игорем, она всё время чувствовала, как будто на ней кто-то сидит. Не кот. А бегемот. С претензиями. А теперь — пусто. Тихо. Но легко.
Очень легко.
И впервые за долгое время ей стало страшно. Потому что теперь всё зависело от неё.
Но и это — было лучше, чем зависеть от него.
Заседание было назначено на понедельник. Судья, худая, как шпала, с глазами, выжженными канцелярией, сидела за своим столом, будто здесь родилась. На ней даже мантия смотрелась так, будто она в ней спит.
Ольга приехала раньше. В белой рубашке, с собранными волосами и чётко пронумерованной папкой. Все документы у неё были. Ипотека — на неё. Платежи — её. Кассовые чеки, квитанции, справки с работы, выписки с карты, даже переписка с Игорем, где он сам пишет: «Ты пока плати, я позже подключусь». Подключился, ага. Как Wi-Fi соседский — когда не надо, работает.
Игорь пришёл позже. В новой куртке, с юристом в очках и самодовольной ухмылкой. Вид у него был, как у человека, который уверен, что мир ему должен. Хотя бы за страдания.
— Слушай, — быстро подошёл он к Ольге у дверей зала, — может, договоримся? Без вот этого цирка?
— Ты же хотел справедливости, — сухо бросила она. — Получай. Спектакль начинается.
— Ну ты ведь не хочешь… — он сдвинул брови, — …вот так по-подлому?
— А по-человечески уже было. Помнишь, как ты обещал «накопить»? Я теперь тоже «накопила». На юриста.
Он что-то буркнул, отвернулся и демонстративно шлёпнул по плечу своего адвоката. Тот молча кивнул, как будто они собрались не на суд, а на встречу любителей «Монополии».
— Сторона истца утверждает, что у неё есть право на долю в имуществе, — ровным голосом зачитала судья, — несмотря на то, что в договоре долевое участие не указано. Основание — устная договорённость и факт совместного проживания.
Ольга сидела спокойно. Устала за последнее время настолько, что даже волнение не пробивалось. Она знала: сейчас будет спектакль. У Игоря всегда был талант — расплакаться, даже когда душа пуста, как холодильник в пятницу вечером.
— Мы жили вместе! — начал Игорь. — Я помогал! Я поддерживал! Я морально…
— Простите, — вежливо поднял руку её юрист, — у нас есть доказательства обратного. Переписка. Отсутствие регулярных поступлений от истца. И, позвольте заметить, моральная поддержка — это не валюта Российской Федерации.
Судья фыркнула. Почти незаметно. Ольге захотелось встать и обнять её. Или хотя бы купить ей кофе.
— Истец, вы можете предоставить документы, подтверждающие ваше участие в выплатах? — строго спросила судья.
— Ну, понимаете… у нас было соглашение… — замялся Игорь. — Но это всё… неофициально. Мы же семья. БЫЛИ.
— Было — сплыло, — прошептала Ольга. И вслух добавила: — У меня есть копии всех платёжек. С первого месяца. А также подтверждение, что я одна выплачивала и коммуналку, и содержание квартиры.
Игорь вспыхнул.
— Это низко! Ты всё специально подстроила!
— Я подстроила ипотеку под график дежурств. А ты — под вечеринки и лампочки «умный дом». Не надо путать.
Судья откашлялась.
— Суд уходит на совещание.
Они ждали в коридоре. Ольга — с ровной спиной. Игорь — как школьник, которого не приняли на кружок робототехники. Его юрист уже потихоньку свалил, сказав, что «перезвонит».
— Оля… — вдруг начал он. — Ну правда. Мы же были вместе. Я… не знал, что всё так будет. Я думал…
— Что я вечно буду тащить? Буду молчать и верить в твои бизнес-сказки? — Она повернулась к нему. — Я устала, Игорь. Я тебя любила. Но, видимо, перепутала любовь с жалостью.
— Ты не права, — голос его дрожал. — Я старался. Просто не всегда получалось…
— А я не старалась? Ты знаешь, сколько раз я ночевала в больнице, потому что дежурств не хватало? А ты? Где ты был? В Apple Store?
Он промолчал. А потом — внезапно — сел на скамейку и закрыл лицо руками.
— Мне сейчас некуда идти, Оль. Я у мамы. Она тоже задолбалась. Говорит — иди работай. А я… Я не умею.
Она смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни жалости, ни злости. Просто… пусто. Как будто кто-то вынул из неё Игоря, и всё, что осталось, — это папка с документами и внутренняя тишина.
— Учись. Мы все чему-то учимся, когда деваться некуда, — спокойно ответила она. — Я вот, например, научилась быть одной. И, знаешь… неплохо выходит.
Судья вышла быстро.
— В удовлетворении иска отказать. Квартира остаётся в собственности ответчицы. Имущественных претензий нет.
— Всё? — спросила Ольга у юриста.
— Всё. Вы свободны.
Она встала. Взяла свою папку. Посмотрела на Игоря. Он сидел, как потерянный. Но, в отличие от неё, он и правда не знал, что будет дальше. Она — знала.
Выйдя на улицу, она сняла туфли, пошла по плитке босиком и рассмеялась. Было немного холодно. Но легко. Она снова чувствовала себя живой. Не по документам — по-настоящему.
Она вернулась домой. Открыла балкон. Впустила воздух. И подумала:
Никто не обязан тебя спасать. Особенно, если ты — медсестра с ипотекой и бывшим мужем. Спасай себя сам.
Она налила бокал вина. Села на подоконник. И впервые за два года подумала:
«Ну, теперь точно всё».
Но не грустно. А хорошо. Потому что теперь в её жизни было главное — она сама.
