— Ты вот скажи мне, Лена, ты зачем машину собралась покупать? — Валентина Петровна уставилась на меня так, будто я объявила о намерении взять кредит под залог почек.
Я, между прочим, только салат резала. Праздник же вроде — пятница, конец недели, зарплату дали, дети дома, курицу в духовку поставила. И тут ей приспичило.
— А чего такого? — спокойно ответила я, хотя внутри уже закипала, как та картошка, что на плите. — У меня премия, права есть, маршрут на работу — два часа с пересадкой. Да и вообще, хочу. Могу себе позволить.
Она фыркнула. Руки в боки, в своём халате с засаленным воротом, лицо вытянулось, как у мима в трагедии.
— «Хочу», — передразнила. — Вот это у нас теперь аргумент такой: «хочу». А ничего, что машина — это не духи и не колготки? Это хлопоты, расходы, бензин, парковка, страховка! У нас в семье всегда муж за рулём был. Всегда. А ты кто, водитель, что ли?
Я не ответила. Потому что знала: сейчас начнётся. Понесётся по старой рельсе, как электричка без тормозов.
С кухни донёсся скрип стула — Игорь встал из-за стола, хлеб доел. Мой муж. Почти пятьдесят, а до сих пор маменькин сынок. У него, видите ли, голова болит, когда я начинаю что-то делать без “семейного совета”. А семейный совет, по факту, состоит из него и Валентины Петровны.
— Ма, ну чего ты заводишься, — протянул он вяло, даже не глядя в мою сторону. — Лен, может, не надо тебе эту машину. Ну правда, куда тебе одной?
— В смысле одной? — я повернулась к нему с ножом в руке. — Я что, не человек? Я в магазин на себе тащу пакеты, на работу трясусь в этой маршрутке, как сельдь в бочке, обратно — с тремя пересадками. А тут премия. Двадцать лет работы — и, наконец, что-то приятное. Я имею право!
— Имеешь, конечно, — он пожал плечами. — Просто… ну, подумай ещё. Ты ж у нас не молодая уже. Машина — это не только «права есть», это ответственность.
— Угу, а ты у нас кто? Ответственность в тапках? — сорвалось у меня. — Ты хоть раз меня на работу отвёз? Хоть раз встретил, когда я в темноте возвращалась?
Он молчал. И я знала — молчит не потому, что сожалеет. А потому что Валентина Петровна села рядом, шумно отпила чай, поставила чашку с такой силой, что блюдце дрогнуло.
— Леночка, не кипятись, — с наигранной заботой сказала она. — Мы же как лучше. Просто женщина за рулём — это всегда смешно. Да ещё в твоём возрасте. Ну купишь ты свою «бибику», а дальше что? На пенсию будешь по дворам кататься?
Вот тут меня и пробрало. Я вытерла руки о фартук, резко сняла его и повесила на крючок. Отставила нож.
— Знаешь что, Валентина Петровна, — спокойно, но с дрожью в голосе сказала я. — Вы уже давно живёте у нас. Пользуетесь всем, от пульта до холодильника. В моём доме. И как-то считаете возможным обсуждать, что мне можно, а что — нет.
— Это Игорин дом! — взвизгнула она. — Он куплен до вашей росписи!
— Верно, — я кивнула. — Но кредит на него платим мы оба. И ремонт я тянула. И посуду за вами мою. Вы, извините, у нас кто вообще? Эксперт по жизни?
— Мама! — вмешался Игорь, — Ну что ты начинаешь? Лена, ну, нельзя же так!
— А как? — уставилась я на него. — Ты хоть раз меня поддержал? Хоть в чём-то?
Тут в комнату зашла Маша, наша дочь, девятнадцать, студентка. У неё был тот самый взгляд, который я хорошо знала — “опять началось”.
— Мам, что происходит?
— Бабушка против машины, — ответила я. — Говорит, женщина за рулём — это комедия.
Маша закатила глаза.
— Господи, ну началось. Мам, а ты хочешь?
— Хочу.
— Тогда всё. Купи. Это твоё дело. Твоя премия, твоя жизнь. Мы с Кириллом за тебя.
— Да кто вы такие, чтобы решать?! — закричала Валентина Петровна. — Дети! Студентка и сопляк! В этой семье решаю я! Ой, то есть… мы! Мы с Игорем!
И тут — хлопнула дверь. Кирилл, шестнадцать, вышел из комнаты с наушниками в шее.
— Бабушка, не кипятись. Мам, если купишь, могу вечером с тобой ездить по дворам, учиться парковаться. Нормально будет. Главное — купи.
— Спасибо, сын, — сказала я и, наверное, впервые за долгое время улыбнулась искренне.
А Игорь молчал. Как всегда.
Вечером, когда все уже разошлись, и даже Валентина Петровна заснула под телевизор, я сидела на кухне и думала. На столе — пустая чашка, в окне — темнота. В голове — гул от сдержанных эмоций.
Я чувствовала, как надоело быть “женой бухгалтера”, “мамой Маши и Кирилла”, “невесткой Валентины Петровны”. А где я? Просто я. Лена. Женщина, которой почти пятьдесят. У которой не было ни дня тишины. Всё для всех, всё под кого-то, всё через “надо”.
А я-то — хочу. Не “надо”, а “хочу”.
Хочу сиденье с подогревом, маршрут без пересадок, музыку в салоне, свободу повернуть, куда захочу. Хочу быть хозяйкой жизни, а не просить разрешения.
И я решила.
На следующее утро я поехала в автосалон. Сама. Без “семейного совета”.
А вечером случился настоящий взрыв.
Ключи от машины я бросила прямо на стол. Специально. Чтобы звякнули. Чтобы все услышали.
— Ну что, — сказала я, снимая кроссовки, — поздравьте меня. Я теперь, между прочим, на колесах.
В коридоре повисла тишина. Из кухни доносился запах чего-то жирного, подозрительно напоминающего “подливу с обжаркой”, фирменное блюдо Валентины Петровны.
Первой вынырнула Маша — в пижаме и с телефоном в руке.
— Купила? — глаза загорелись. — Ну, мама, ты даешь! Какая?
— Лада Гранта. Новая. Серебристая. Базовая комплектация, но с кондиционером.
— Круто! — она хлопнула в ладоши. — Ты — богиня. Папа знает?
Я только кивнула на гостиную.
Там, как водится, сидел Игорь. В трениках и майке “Адидас”, старой, еще тех времён, когда он хоть иногда ходил в спортзал. Пульт в руке, на лице выражение трагедии вселенского масштаба. Как будто я не машину купила, а сожгла архив его личных побед.
— Привет, — сказала я сухо.
— Ты серьёзно? — даже не глядя на меня, буркнул он. — Без меня? Без совета? Без обсуждения?
— А ты когда со мной что-нибудь обсуждаешь, Игорь? Разве что, сколько сметаны в борщ класть. Или когда мама в гости приедет, хотя она уже три года у нас живёт.
Он выключил телевизор и встал. Медленно. Как будто копил силы. Или надеялся, что я в последний момент одумаюсь и скажу: “Шутка”.
— Елена, — выговорил он, — ты что, совсем с ума сошла?
Вот тут я и поняла, что второго шанса на нормальный разговор у нас не будет.
— Нет, Игорь. Я наоборот — наконец пришла в себя.
Из кухни донёсся скрежет табурета. Вышла Она. Валентина Петровна. В своём любимом халате “под леопарда”. С заколкой, торчащей, как антенна у древнего телевизора.
— Машину купила? — голос — как ледяной душ. — На что, интересно?
— На премию, — спокойно ответила я. — Справку показать?
— Да хоть справку от психиатра, — рявкнула она. — Женщина твоего возраста, с двумя детьми, и с машиной! Это же цирк! Да ещё ЛАДУ! На них же все ездят — таксисты и неудачники.
— Ну, тогда я — неудачница на такси, — скривилась я. — А вы, Валентина Петровна, пассажир без права голоса.
— Не смей со мной так разговаривать! — заорала она и даже подошла ближе. — Это я тебя приютила! Это я тебе Игоря родила! Это ты благодаря мне в семье оказалась!
— Благодетельница! — я рассмеялась. — Вы меня, может, и родили, нет? А то уж очень на себя берёте.
И вдруг — она меня толкнула. По-настоящему. Резко. В плечо. Я чуть не упала, уперлась в стену.
— Не ори на мать! — заорал Игорь, хватая меня за руку. — С ума сошла?
— Это твоя мать меня толкнула! — выдернула я руку. — С ума я сошла? Да нет. Я прозрела. Знаешь, сколько я это терпела? С утра до вечера подглядывания, упрёки, советы, оценка каждого моего жеста. Ты хоть раз встал и сказал ей: “Мама, хватит”? Хоть раз?
— Потому что ты сама провоцируешь! — крикнул он. — Нормальная бы жена сначала посоветовалась!
— Я двадцать лет советовалась! — крикнула я в ответ. — И что получила? “Тебе рано”, “тебе поздно”, “ты не так готовишь”, “ты не так живёшь”! Я больше не хочу так. Хочу — еду. Хочу — молчу. Хочу — ору. Моя жизнь. Моя премия. Моя, чёрт побери, ЛАДА!
Маша стояла в коридоре, испуганная. Кирилл выбежал из комнаты, встав между нами.
— Не трогайте маму! — сказал он громко. — Пап, ты вообще что? Ты ей не помогаешь. Бабушка только орёт. Мам, давай уедем. Прямо сейчас. Я с тобой.
Я посмотрела на него — и вдруг поняла: да, всё. Конец. Эта семья — миф. Её не существует. Есть я. И дети. И решение.
— Пошли, — сказала я. — Сумку соберём. Времени мало.
— Куда?! — взвыла Валентина Петровна. — Да ты что, дом разваливаешь?! Ты детей уводишь?!
— Я ухожу. Сама. Дети пусть решают. Но, похоже, им тут тоже неуютно.
— Ты с ума сошла, Лена! — повторил Игорь, но уже тише, как будто проиграл битву.
— Да. Но, знаешь, приятное ощущение. Свобода, говорят, в голове. А я, пожалуй, её в багажник положу. Рядом с зарядкой для телефона.
Мы с Машей и Кириллом ночевали у подруги. На полу, в спальниках, ели пельмени из пакета, пили чай из стеклянных стаканов с подтеками. Но я была счастлива.
— Мам, — сказала Маша, — я горжусь тобой. Я думала, ты никогда не решишься.
— Я сама так думала, — шепнула я, — но потом поняла: если не решусь сейчас — не решусь уже никогда.
— А теперь что? — спросил Кирилл, — развод?
Я только кивнула. Впервые — спокойно. Без слёз. Без страха. Я знала: это ещё не конец. Это даже не середина.
— Ты серьёзно подаёшь на развод? — голос Игоря с утра звучал так, будто я только что объявила о мировой войне.
Я сидела за столом на съемной квартире у подруги, листала документы с адвокатом, которые мне вчера передали.
— Да, — ответила спокойно. — И без “может быть” и “я подумаю”. Всё.
Игорь посмотрел на меня так, будто видел призрак.
— Но почему? Ты же обещала…
— Обещала? — переспросила я и откинулась на спинку стула. — Обещала терпеть бесконечные упрёки, крики, унижения? Жить под одной крышей с мамой, которая считает себя главной, а меня — вечной неудачницей? Всё это обещала? Нет, не обещала.
Он опустил глаза.
— Я просто не знаю, как теперь жить без тебя и детей, — тихо сказал он. — Мама тоже очень расстроена.
— Мама, — повторила я, — очень хорошо умеет расстраиваться и вымещать своё “расстройство” на тех, кто рядом. Если бы ты был хоть раз на моей стороне, а не на её, мы бы этого разговора не вели.
— Я пытался, — выдохнул Игорь. — Но она всегда умнее.
— Значит, не пытался, — сказала я и показала бумаги. — Это заявление о разводе. Подписано мной. С сегодняшнего дня я свободна.
В суде мне казалось, что время замедлилось. Валентина Петровна сидела в зале, одетая в своё лучшее пальто, в котором она, казалось, была готова идти на бал, а не на процесс. На её лице играло равнодушие, но я читала в глазах настоящую ненависть.
— Елена, — начала она, когда судья дал слово, — ты не подумала о детях? Разве можно так просто разрушить семью?
— Думаю о детях каждую секунду, — ответила я, — и именно ради них я делаю этот шаг. Чтобы они не росли в атмосфере лжи, крика и постоянного страха.
Судья внимательно слушал, но решение принимал не он — а мы сами, каждый своим выбором.
После суда меня ждали дети и ключи от новой квартиры — маленькой, но нашей, где никто не будет вмешиваться в нашу жизнь.
Но игра ещё не закончилась.
На следующий день после суда Валентина Петровна пришла ко мне домой — неожиданно, без звонка. В руках держала папку с какими-то бумагами.
— Если ты хочешь сохранить хоть что-то, — сказала она, не заходя в квартиру, — забудь про эту квартиру и машину. Ты знаешь, что половина из этого — моё наследство. Ты подписала документы о совместной собственности.
Я вздохнула.
— Я всё проверила. Всё оформлено на меня. Это моя собственность, Валентина Петровна. И больше вы в мою жизнь не вмешиваетесь.
Она посмотрела на меня с последней надеждой:
— Подумай, Лена. Ты не справишься без нас.
— Не справлюсь? — я улыбнулась, холодно, — Это вы не справляетесь без меня. А теперь — до свидания.
Через неделю Игорь позвонил.
— Елена, — сказал он тихо, — я не смог остаться. Мама настояла… Но я хочу, чтобы ты знала: я с тобой. Не как муж, но как отец. Я заберу детей на выходные, и… Если хочешь, могу помочь с ремонтом в квартире.
Я задумалась.
— Спасибо, Игорь. Это много значит.
Прошло три месяца.
Я езжу на своей “Ладе” по городу, чувствую свободу в каждой поездке, в каждом повороте руля. Дети растут в спокойствии и уверенности, и мы наконец начинаем жить своей жизнью.
Валентина Петровна перестала звонить. Игорь встречается с детьми, но его голос по-прежнему тихий и усталый.
Я перестала ждать чуда от них.
Теперь я знаю: чудо — это когда сама берёшь и меняешь свою жизнь.