Знаете, что самое опасное в жизни? Нет, не инфаркт, не ипотека и даже не пенсионный возраст. Самое опасное — это свекровь с ключами от вашей квартиры. Особенно когда она считает, что вы своего мужа-то у неё украли. Причём украли плохо: кормите не так, гладите не так, и вообще он с вами, как это, несчастный, бедный мальчик.
Вот так и началась эта история. Хотя… если честно, началась она гораздо раньше. Просто я тогда этого не поняла. Как говорится, любишь — значит, тупишь.
Яна — это я. Тридцать пять. Работаю бухгалтером в средней руки торговой фирме. Без особых иллюзий, но с нормальной зарплатой, на которую можно раз в год слетать в Сочи, купить себе приличные джинсы и не стоять у полки с курицей, прикидывая: брать голень или сегодня позволить себе целую тушку. Живём мы с Артёмом в маленькой, но уютной съёмной двушке на окраине — панелька, конечно, зато метро недалеко и консьержка тётя Люба, которая всех вокруг знает и новости разносит быстрее любого интернета.
Артём — мой законный. Сорок два. Высокий, худой, волосы уже с проседью, но пока держится. Работает в каком-то бесконечном «проекте», который то есть, то его нет. Знаете таких мужчин? Кажется, он занят, кажется, работает, а на деле — не пойми что. То подрабатывает, то ищет заказ, то «сейчас будет хороший контракт». А деньги… ну, скажем так, основная нагрузка по финансам на мне.
И есть у нас Валентина Степановна. Мать Артёма. Шестьдесят восемь, бодрая, резвая, с прической из семидесятых, лаком, который можно бетон заливать, и характером, которым можно армии командовать. Вот прям натурально — маршал в отставке, только без погон. Пенсионерка, бывшая завуч школы, как сама говорит, «человек с активной гражданской позицией». На деле — человек с активной позицией в моей жизни. Слишком активной, чтобы мне хотелось жить.
— Ой, опять, — пробурчала я, увидев в глазок знакомую фигуру в куртке с мехом, из-под которой торчал огромный пакет из «Пятёрочки». — Артём, твоя мама пришла.
— Ну что ты сразу начинаешь… — Артём даже не обернулся от своего ноутбука. — Она просто зашла. По дороге.
— По дороге из чего? Из разведки боем? У неё что, штаб в нашем подъезде? — буркнула я, уже зная, что спор бесполезен.
Валентина Степановна ввалилась, как всегда, без звонка. Потому что у неё есть ключ. Ключ она сделала сама, ещё пару лет назад, под благовидным предлогом «а вдруг у вас что случится». Тогда я, дурочка, ещё не понимала, что случится — это когда она сама приходит.
— Здравствуйте, дети, — сказала она, хлопнув дверью. Пакет бухнулся на стол. — Продуктов вам принесла. Опять пусто у вас в холодильнике, небось?
Я сжала зубы.
— Спасибо, конечно, но мы вроде сами в состоянии покупать продукты.
— Конечно-конечно, — протянула она сладко, — только всё время некогда. Работа, работа. Женщина должна о доме думать, а не вечно по своим офисам бегать.
Артём кашлянул и сделал вид, что очень занят чем-то важным в ноутбуке. Классика.
— Ой, Яна, что это у тебя за футболка? — Валентина Степановна склонилась ко мне, прищурилась. — С надписью «Живу для себя»? Это что, такой вызов? Мужа совсем забросила, да?
Я закрыла глаза. Считаем до десяти. Не помогает. До ста. Бесполезно.
— Валентина Степановна, вы чего пришли-то? — выдохнула я, сцепив руки на груди.
— Посовещаться. — Она уселась на наш старенький диван, который чудом ещё не рассыпался. — Сколько вы будете эти деньги на ветер выбрасывать? Съём-съём… Ну сколько можно? Переезжайте ко мне. Квартира трёшка, места всем хватит. Коммуналка копейки. Я хоть спокойна буду, что вы под присмотром.
— Под каким ещё присмотром?! — вскинулась я. — Валентина Степановна, нам удобно здесь. Мы взрослые люди.
— Взрослые… — она закатила глаза. — Да какие вы взрослые, если по чужим углам скитаетесь? Платите какие-то бешеные деньги, когда у меня целая комната пустует. Всё логично, Яна. Но, конечно, кому логика нужна, когда женщина строит из себя королеву независимости?
— Мама… — начал было Артём, но я его перебила.
— Секундочку. — Я медленно встала. — Давайте сразу договоримся: я не собираюсь жить под вашим контролем.
— Контролем? — изумилась она. — Ой, ну прямо уж… Контроль! Да мне и без вас забот хватает! Просто я хочу, чтобы у моего сына была нормальная жизнь, а не это вот… — она обвела взглядом комнату. — Шкаф из ИКЕА, стол на трёх ножках и балкон, на который страшно выходить.
— Это наш шкаф, наш стол и наш балкон. — Я сложила руки на груди. — И вообще, кто вам сказал, что мы несчастливы?
— Да видно же, — отрезала Валентина Степановна. — Артём похудел. Вечно в этой вашей работе. Ему отдых нужен. Нормальная еда, нормальный быт. А не ваши эти… — она махнула рукой, — офисные перекусы и диваны с барахолки.
Артём молчал. Просто сидел и смотрел в экран, делая вид, что его тут нет. Как будто он на другом этаже жизни.
— Слушайте, — я сжала пальцы в кулак, — вот честно. Сколько можно? Вы к нам каждый второй день ходите. Проверяете холодильник, комментируете мои вещи, навязываете нам свои планы. Это вообще нормально, по-вашему?
— Конечно, нормально! — Валентина Степановна резко вскочила. — Я мать! И имею право! Я за вас переживаю! Да ты вообще без меня бы Артёма не удержала!
— Удержала?! — я аж задохнулась. — Простите, а это что вообще за формулировка?
— Такая! — отрезала она. — Удержала, да. Потому что мужчины — они как дети. Им нужен дом, порядок и забота. А ты… — она смерила меня взглядом, — что ты ему даёшь, а? Еду из «Доставки», тряпьё вот это… — она снова ткнула на мою футболку, — и работу до ночи?
— Мама… — тихо вставил Артём, но это был уже голос комара на фоне реактивного двигателя.
— Нет, ты скажи, Артём! — Валентина Степановна повернулась к нему. — Тебе нравится так жить? Вечно вкалывать, вечно экономить, снимать эту халупу, когда у тебя есть нормальная квартира! Где тепло, где уютно, где мама рядом! Где я хотя бы знаю, поел ты или опять лапшу заварную жрёшь!
Тут я села. Потому что стало понятно: это не визит. Это наступление. Настоящее, генеральное.
— Так, — выдохнула я. — Давайте чётко. Вы хотите, чтобы мы переехали к вам. Я правильно поняла?
— Именно, — кивнула она, скрестив руки. — Пора взрослеть. Платить за воздух — это глупость.
— Артём? — я уставилась на мужа. — Ты что думаешь?
Он поёрзал, потом встал, прошёлся по комнате.
— Яна… ну… может, и правда… На время. Пока… Ну… пока ремонт не сделаем.
— Какой ремонт? — я нахмурилась. — У нас? Здесь?
— Нет… — Артём почесал затылок. — У мамы. Надо бы освежить комнату. Ну… если мы будем там жить.
Я встала. Медленно. Чётко. Почти театрально.
— Подожди. Ты хочешь сказать… — голос дрожал не от страха — от бешенства, — что ты серьёзно это обсуждаешь?
— Яна… ну… — он развёл руками. — Просто… логично. Зачем платить за съём? Мама права. К тому же отпускные придут… можно как раз на ремонт…
— Погоди. Какие отпускные? — я сузила глаза.
Он сглотнул. Валентина Степановна тут же подскочила:
— Да! Артём решил, что ваши отпускные лучше пустить на дело. На ремонт спальни. Там обои давно пора менять, пол скрипит, да и кухню подшаманить не помешает. А то всё на съём тратить — ну смешно!
Мир в этот момент слегка накренился. Вот буквально — я почувствовала, как пол под ногами уехал куда-то вбок.
— Подожди, — голос стал ледяным. — Ты хочешь сказать, что ты уже решил, что мои отпускные пойдут на ремонт квартиры твоей мамы?
— Ну… — он потупил глаза. — Просто это выгоднее. Всё равно потом эта квартира наша…
— Наша?! — я аж закашлялась. — С каких пор? Она записана на тебя?
— Пока на маму. Но потом…
— Ага, потом… когда-нибудь. Может быть. Если Валентина Степановна не решит завещать её кошке.
Валентина Степановна захлопала глазами:
— Какая ещё кошка?! Ты что несёшь?! Это семейная квартира! Она по праву вашему роду принадлежит! А не чужим людям!
— Чужим?! — я окаменела. — То есть я теперь чужая?!
— Ну… а кто? — Валентина Степановна вздёрнула подбородок. — Жена — это… временно. А мать — навсегда.
Тут молчать стало невозможно.
— Артём, либо ты прямо сейчас говоришь своей матери, что она перешла все границы, либо… — я сделала шаг вперёд, — либо разговор закончен. Совсем.
Он стоял, как мокрая куртка на вешалке. Ни да, ни нет.
И тогда всё сорвалось.
— Да пошли вы оба! — рявкнула я, схватив ключи со стола. — Если вам так хорошо вместе — живите! Только без меня!
И хлопнула дверью. Так, что рама дрогнула. Соседка тётя Люба высунулась из окошка:
— Опять, что ли?
— Опять, Люба. Но теперь — по-настоящему.
Есть такой звук — щёлк, когда чемодан закрывается. Не просто захлопывается, а именно — щёлк, с этим сухим, окончательным, безапелляционным. Всё. Решено. Назад дороги нет.
Я стояла посреди комнаты, где ещё вчера была «наша» жизнь. Пара кружек на столе. Тёплые тапки под кроватью. Несушёные футболки на сушилке. Теперь — просто вещи в случайном порядке. Хлам. Музей временного счастья. Или иллюзий.
Чемодан был старый, с отломанной ножкой и стикером «Сочи-2019». Тот самый, когда мы ездили вдвоём, ели кукурузу на пляже и клялись друг другу, что всё у нас будет хорошо. Ну-ну. Смешно.
Я собрала всё быстро. Джинсы, пару платьев, зарядки, косметичку, документы. Остальное — потом. Или никогда. По-хорошему, надо было забрать ещё миксер — он мой, мама дарила, — но, ей-богу, миксер был последним, о чём я сейчас думала.
Артём даже не пытался меня остановить. Сидел в той же позе за ноутбуком, только теперь не делал вид, что работает. Просто пусто смотрел в экран.
— Ну… — его голос звучал как у человека, который сломал зуб об орех, — может, не надо горячиться?.. Ну, Яна, ну правда… Мама просто… она же из лучших побуждений…
— Правда? — я обернулась, держа чемодан за ручку. — Из лучших? Ну так и живи с её побуждениями.
Он промолчал. Ни «не уходи», ни «подожди». Просто тишина. И всё стало кристально ясно.
На лестничной площадке меня снова поймала тётя Люба. Своё дежурство она несёт круглосуточно, как пограничник на заставе.
— Ой, Яночка, ну что ж ты… — Она с сочувствием посмотрела на чемодан. — Опять что ли?
— Не опять. А навсегда, Люба. — Я попыталась выдавить улыбку. Не получилось.
— Ты бы подумала ещё… Мужика, знаешь, потерять легко, а найти — ох как… — Она покачала головой и почесала за ухом собачку Джесси. — Вот у меня Галя с третьего — та тоже думала, что ничего страшного, ушла… А теперь смотри: одна, пять кошек и кредит на окна.
— Лучше пять кошек и кредит на окна, чем одна свекровь без окон и без дверей. — Я пожала плечами и нажала кнопку лифта.
Тётя Люба перекрестила меня так, будто я на войну уходила.
Когда дверь лифта закрылась, пришло самое неприятное — а дальше-то что? Куда ехать? У мамы? Сразу нет. После её фразы «Я тебе говорила» я просто сдохну. Подруга Анька? Сама в съёмной однушке с детьми. Гостиница? Ну это уж совсем по-сиротски… да и денег жалко.
Я открыла телефон, прокрутила список контактов. Грустно. Вот вроде у тебя полно знакомых — и с работы, и из университета, и какие-то «друзья друзей»… А когда дело доходит до того, чтобы где-то переночевать — вдруг оказывается, что ты в этом мире абсолютно самостоятельная взрослая тётка, у которой никого нет.
Чисто из спортивного интереса ткнула в приложение по поиску квартир. Цены как пощечина. Теоретически — можно, практически — это будет значить жить на лапше и забыть про салон, про стоматолога и про жизнь вообще.
Села на лавочку возле подъезда. В голове — пусто. Ну вот, свобода. Говорила же себе: когда-нибудь скажу громко «всё, хватит» и уйду. Говорила. А теперь сижу тут — и ни черта не понимаю, радоваться или реветь.
Затрещал телефон. Анька.
— Ну чё, красавица, свободу встретила? — голос бодрый, с ехидцей, но с заботой. Она всё всегда говорит наполовину в шутку, но за этим — бетонная поддержка.
— Сижу как дура с чемоданом. — Вздохнула. — Куда ехать — не знаю.
— Давай так. У меня ты не поместишься, сама понимаешь. Но есть вариант. Помнишь Натаху? Ну, Натаха из бухгалтерии, которая с лысым развелась.
— Помню… — пробурчала я, — а что с ней?
— Она сейчас у парня ночует, а её квартира пустая. Однушка, но нормальная. Сказала: если хочешь, на пару дней может тебе отдать. С допуском к холодильнику.
Я чуть не заплакала.
— Серьёзно?..
— Конечно. Я же сказала — нормальные бабы своих не бросают. Адрес скину. Хочешь — закажу тебе такси.
— Нет, сама. Спасибо, Анька. — Я выдохнула. — Ты — золото.
— Я знаю. Только ты, главное, не вздумай ныть. Вот прямо запрет. Заплачешь — я приеду и надаю. Поняла?
— Поняла.
— Всё. Давай, боец.
Через полчаса я стояла в подъезде Натахиной хрущёвки. Квартира — чистенькая, но абсолютно холостяцкая. Одна тарелка, одна ложка, один стул. На стене — постер с котом и надписью «Нет проблем, кроме тех, что ты сам себе придумал». Очень в тему, спасибо, кот.
Бросила чемодан, плюхнулась на диван и вдруг поняла: чёрт возьми, так легко мне не было никогда. Без криков, без вечно недовольного взгляда Валентины Степановны, без этого вечного «Яна, а ты…». Тишина. И никто не проверяет, чем пахнет из кухни.
В холодильнике — банка солёных огурцов, кетчуп, бутылка вина и два яйца. Прекрасно. Ужином буду считать вино с огурцами.
Разлила бокал, залезла под плед и наконец впервые за долгое время сказала себе вслух:
— Вот она. Свобода. Правда, пока на сутки. Но — свобода.
Телефон зажужжал. Сообщение от Артёма:
«Яна, давай поговорим…»
Я смотрела на экран, смотрела… и закрыла его. Не сегодня. Сегодня я разговариваю только сама с собой. И с котом с постера.
Утро началось со звонка. Причём не какого-то там милого будильника с пением птичек, а реального, звенящего, громкого звонка в дверь.
В полусне я сначала решила, что это сон. Потом вспомнила, что сплю не дома, и резко подскочила. Волосы — в разные стороны, футболка — перекошена, на лице след от подушки, красивый, глубокий, как морщины у Валентины Степановны.
— Кто там? — голос предательски дрожал.
— Полиция! Откройте!
— Чего?! — я чуть не грохнулась.
Открываю — стоят два лба. Один помоложе, второй с пузом и усами. Оба с лицами, как будто они по трупам.
— Вы Яна Сергеевна?
— Ну… да… — начинаю судорожно прокручивать: что? где? когда? кого я убила, не помню…
— Документы предъявите. — Старший подёргивает кобуру на поясе.
Пока ищу паспорт, сердце уже где-то в районе пяток. Выныриваю:
— А что случилось-то?..
— Ваш супруг подал заявление. — Старший щёлкнул папкой. — Со слов гражданина Артёма Павловича, вы незаконно проникли в квартиру… и украли… — он щёлкает по бумажке, — ноутбук, миксер и деньги.
— Что?! — если бы я была в тапках, они бы сейчас отлетели в стену. — Какой ещё ноутбук?! Какой миксер?!
— Пройдёмте в отделение. Объяснения дадите.
Пока ехали, я молча смотрела в окно и думала только об одном: Ну всё. Дно пробито. А там ещё лифт вниз.
Оказалось, что заявление — чисто порыв эмоций. Видимо, Артём так решил вернуть меня обратно. Или наказать. Или чтобы мама была довольна. Хотя, давайте честно — скорее, мама.
В отделении всё быстро прояснилось. Дежурный, глядя на опись «похищенного», только покачал головой:
— Ну вы даёте. Миксер украли… Может, ещё утюг прихватили?
— Да блин, миксер — мамин! Мой! Она мне его на день рождения дарила!
— Это уже не к нам. Это в суд. Делёж бытовой техники — это гражданский спор, не уголовка.
Оформили какую-то бумажку, расписалась, пообещали, что если взаимных претензий не будет — никто никого не ищет. Ну и слава богу. Но осадочек, как говорится, остался.
Вышла на улицу. Воздух — как леденец. Приторный. Мерзкий.
Всё. Вот теперь — точно конец.
День прошёл в каком-то мутном угаре. Я металась между мыслями: то бежать к Артёму, орать, швыряться всем подряд, то включить гордую леди и плюнуть. Но ближе к вечеру чаша весов резко наклонилась.
Звонок. Мамочка.
— Ну что, поздравляю, доченька. Доигралась? — Голос ледяной. — Я тебя предупреждала. Где ты сейчас? На улице? В подъезде ночуешь?
— Нет, мама, не в подъезде. В нормальной квартире. Всё у меня хорошо.
— Хорошо?! — чуть не захлебнулась она. — Это ты называешь хорошо? С позором выгнали! Всё просрала — и мужа, и жизнь! Тридцать восемь лет — и что? Чем хвастаешься? Чемоданом?!
Я стиснула зубы.
— Мама, хватит. Не звони мне больше. Мне и без тебя тошно.
— Ага! Конечно! Сразу — «не звони»! А как была нужна — сразу «мама, помоги, мама, дай»! Вот так, да? — Она уже почти кричала. — Да ты всю жизнь моя ошибка, Яна! Ошибка!
Тут что-то внутри щёлкнуло. Даже не щёлкнуло — хлопнуло дверью.
— Всё, мама. Пока. — Я отключила звонок. Заблокировала её номер. Потом Артёма. Потом Валентину Степановну. Всех. Всем — пока.
Села. Молча.
Минут через десять вдруг поняла — стало… тихо. Прямо физически. Как будто из комнаты убрали холодильник, который всё время жужжал.
На следующий день я пошла в агентство недвижимости. Села перед девушкой по имени Ксюша — лет двадцать пять, с розовыми ногтями и лицом, на котором пока не было ни одной морщины заботы.
— Мне нужна квартира. Быстро. Маленькая. Любая.
Ксюша склонилась к монитору.
— У нас как раз есть вариант… хрущёвка на Сельмаше. Однушка. Ну, она, конечно, уставшая, но дешёвая.
— Беру. — Я даже не посмотрела фотографии.
Через три часа у меня были ключи.
Квартира… Господи. Тут, наверное, последние люди жили в девяностых. Шкаф с облупленной фанерой. Диван с дыркой. В ванной — зеркало с цветочками, как у бабушки.
Но знаете что? Мне было всё равно. Это было МОЁ. Пусть съёмное. Пусть страшненькое. Но моё.
Поставила пакет с продуктами на подоконник. Открыла окно. Подул ветер. Впервые за последние годы — без запаха чужих упрёков.
Села на диван, натянула носки, включила телефон — и впервые за долгое время открыла не сообщения, не звонки, не соцсети. А объявление о вакансиях. Потому что теперь мне нужна не новая жизнь. А нормальная, взрослая работа.
И вдруг — звонок в дверь.
Открываю. Стоит Валентина Степановна. В руках — целлофановый пакет. В нём — банка варенья, огурцы и… миксер. Тот самый.
— На. Забери. — Она кинула пакет на пол. — Ты думала, я тебе что — враг? Нет. Просто ты всегда была… ну… не такая. Не наша. Но Артём без тебя не может. Поняла? Без тебя.
— Вы серьёзно?.. — я даже поперхнулась.
— Он второй день лежит, ревёт. Мальчику плохо. Вернись домой, пока не поздно.
Я посмотрела на миксер. На банку варенья. На Валентину Степановну. И вдруг стало так смешно, что я засмеялась. Сначала тихо. Потом громче. А потом — в голос. Со слезами. С судорогами.
— Вы с ума сошли?! Домой?! Да у меня теперь дом здесь. И не мальчик ваш меня потерял. А я. Себя. Но больше не потеряю. Никогда.
Я захлопнула дверь прямо перед её носом. И впервые за долгое время поняла — я живая. Я свободная. И я — не ошибка. Я — Яна. Просто Яна.
