— Дмитрий, ты не поверишь! — Ирина влетела в квартиру с таким блеском в глазах, что даже старенький кот Жорик приподнялся на передних лапах, подумав, что хозяйка принесла корм.
На ней была та самая бежевая блузка, которую она надевала только по очень особым случаям. И туфли на каблуке, от которых болела спина, но она всё равно не могла от них отказаться. Сегодня был такой день.
— Меня повысили, Дим! Я теперь руководитель всей проектной группы! Представляешь?
Она поставила на кухонный стол пакет с шампанским и двумя одноразовыми бокалами — символ веры в спонтанное счастье. Всё в ней говорило: «Ну же, давай, порадуйся за меня!»
Дмитрий вышел из комнаты, на ходу застёгивая спортивные штаны.
— Угу… Поздравляю, — сказал он с той интонацией, которой поздравляют бывшую коллегу в WhatsApp. Без смайлика.
Ирина замерла.
— Ты серьёзно? Я шесть лет к этому шла. Никаких декретов, никаких отпусков. Работа, работа, и ещё раз работа. Дим, ты вообще понимаешь, как это важно?
— Понимаю. А ты понимаешь, что в этой квартире я до сих пор никто?
Он не кричал. И это было хуже крика. Он говорил тихо, почти шёпотом, но в голосе — камни, острые и тяжёлые.
— О чём ты?
— О том, что ты теперь ещё и начальница. У тебя квартира, машина, карьера. А у меня? Даже прописки в этой квартире нет. Я здесь как квартирант.
— Дим, подожди… Мы же говорили об этом. Квартира — моя. Я купила её до того, как мы познакомились. Кредит выплачивала я. Ты же сам говорил: «Главное — вместе».
— Тогда я в себя верил, — с усмешкой сказал он. — Думал, поднимусь, чего-то добьюсь. А сейчас — сорок шесть лет, и всё, что у меня есть, это ты. То есть… твоя квартира.
Ирина медленно опустилась на стул. Шампанское на столе враз стало чем-то неуместным, как свадебный торт на поминках.
— Слушай, ты хочешь сказать, что ты со мной только потому, что у меня квартира?
— Не переворачивай. Я хочу сказать, что мужчина без собственности — это не мужчина. Это мальчик на побегушках. И я устал быть этим мальчиком. Понимаешь?
Он говорил уверенно, но в глазах было что-то другое — страх? Обида? Или банальная зависть?
— Дим, ты же не на улице. Ты живёшь здесь. Это наш дом. Разве ты не чувствуешь, что это общее?
— А если завтра ты передумаешь? Выгонишь. А мне куда? К маме?
Имя Ольги Петровны повисло в воздухе, как запах испорченного молока. Ирина нахмурилась.
— А при чём тут мама?
— При том, что она права. Женщина должна делиться. Если бы ты меня действительно уважала, ты бы переписала на меня хотя бы половину квартиры.
— Так, стоп, — Ирина встала. — Ты сейчас серьёзно? Ты предлагаешь мне… переписать на тебя половину квартиры?
— Ну а что? Ты же меня любишь. Мы женаты уже три года. У тебя всё есть, у меня — ничего. Разве это по-честному?
— Честно? — Ирина усмехнулась. — По-честному было бы, если бы ты сам чего-то добился, а не ждал, когда тебе на блюдце поднесут.
Он промолчал.
— Дим, — тихо сказала она. — Ты сам слышишь, что говоришь?
— Слышу, — он посмотрел ей в глаза. — И впервые за долгое время говорю то, что думаю.
В тот вечер она так и не открыла шампанское. Дмитрий ушёл к другу, как он сказал, «проветриться». А Ирина осталась в квартире — своей квартире — одна. Как будто и не было этих трёх лет. Как будто он был не муж, а временный жилец.
Жорик мяукнул, требуя внимания. Ирина машинально наложила ему корм и пошла в ванную, не включая свет. В полумраке лицо в зеркале показалось ей чужим — с жёсткой линией губ, с усталым взглядом и намёком на морщины, которые она всё ещё называла «мимическими».
«Переписать половину квартиры… Мама его так сказала…»
Она вспомнила Ольгу Петровну — всегда с укоризной, всегда с фразами типа «настоящая женщина должна» и «мой Димочка заслуживает лучшего». Их встречи были как комары в августе: не смертельно, но бесит.
«Значит, они это обсуждали. За моей спиной…»
На следующее утро она встала раньше, чем обычно. Утюг, кофеварка, пылесос — вся техника работала как часы. Она работала как часы. Пунктуально, точно, без эмоций.
Дмитрий пришёл в десять, с мешками под глазами и запахом сигарет, которых он якобы давно не курил.
— Нам надо поговорить, — сказал он.
— Поздно, Дим. Я всё уже поняла.
— Ира, ну ты не так всё поняла…
— Всё так. Мальчик на побегушках решил стать мужчиной — через мою недвижимость. Спасибо, я пас.
Он хотел возразить, но замолчал. Потому что знал — в этом голосе не было сомнений.
Ирина взяла сумку, ключи, и пошла на работу. Под ногами скрипел старый паркет, в котором было больше тепла, чем в глазах мужа. Бывшего?
А в голове звенела одна мысль: «Если мужчина считает себя никем без твоей квартиры — то и с ней он будет никем.»
Ирина вернулась домой поздно — целенаправленно. Рабочий день закончился в семь, но она ещё два часа сидела в офисе, делая вид, что проверяет документы. В голове был шум, как от старого холодильника — вроде ничего конкретного, но давит.
На кухне тускло горела лампочка под вытяжкой, и был слышен только хруст кошачьих сухариков — Жорик ел, как будто боялся, что в следующий раз корм не положат. В коридоре стояла одна пара мужских ботинок. Дмитрий не ушёл. Ждёт. Или выжидает?
Она сняла пальто, даже не разуваясь, и пошла в спальню. Дмитрий сидел на кровати, уставившись в точку.
— Приходила мама, — сказал он, не оборачиваясь.
— Какая прелесть, — сдержанно отозвалась Ирина. — Надеюсь, с пирогами?
— Очень смешно.
Он наконец повернулся. На лице — усталость и что-то ещё. Стыд? А может, просто плохо спал. Или пил.
— Она хочет с тобой поговорить, — продолжил он.
— Дмитрий… — Ирина говорила медленно, как с ребёнком, которому объясняешь, почему совать пальцы в розетку — плохая идея. — Я не хочу разговаривать с твоей мамой. Ни сейчас, ни завтра, ни когда Венера войдёт в ретроград.
— Ты её обидела. Она волнуется.
— Обидела? Интересно, чем? Тем, что не подарила ей на восьмое марта половину своей квартиры?
Он встал. Подошёл. Смотрел сверху вниз, но не потому, что был выше — просто потому что хотел чувствовать себя сильнее.
— Она предложила выход. Чтобы ты оформила дарственную. Только на половину. Я бы чувствовал себя увереннее. И, возможно, ты бы тоже.
— Ага. Увереннее. Особенно, когда через пару лет эта половина уйдёт по наследству твоей маме, а я окажусь на улице.
Он отступил на шаг. Попал. Прямо в лоб.
— То есть ты считаешь, что мы тебя просто используем?
— Нет. Я считаю, что вы — мать и сын — отлично сыграли в «давай попросим Ирину поделиться». Только я не буду играть в такие игры.
Он не ответил. Просто ушёл на кухню. Через минуту хлопнула входная дверь.
Через три дня Ирина услышала звонок в дверь. Она открыла, ожидая курьера — заказала на «Озоне» новые наушники, решила порадовать себя. Но на пороге стояла Ольга Петровна — в вязаном берете, старом пальто и с лицом, которое будто выточили из гранита.
— О, а я как раз думала, куда делся мой мусоропровод, — пробормотала Ирина, опираясь на косяк.
— Можно войти?
— Нет.
— Я всё равно скажу. Слушай внимательно.
Ирина, скрестив руки, осталась на месте. Внутрь она её не пустит. Хоть сама будет с ней на лестнице стоять до вечера.
— Ты думаешь, что раз у тебя есть квартира, ты можешь унижать моего сына. Но ты забываешь, что семья — это союз. Не бизнес. И если ты любишь, ты делишься.
— А если не любишь — выгоняешь? — иронично уточнила Ирина.
— Не шути, девочка. Не тебе решать, кого выгонять. Мой Димочка достоин лучшего. Он тебя выбрал, потому что верил в вас. А теперь ты ведёшь себя, как старуха с претензиями.
— А вы ведёте себя, как тёща, которой не хватило зятя, и она решила компенсировать это через сына.
Щёки Ольги Петровны залились краской. Она прищурилась.
— Ты не такая умная, как думаешь. Ты останешься одна. С котом и своей ипотечной гордостью.
— Лучше быть одной в своей квартире, чем в компании паразитов — в чужой, — Ирина закрыла дверь. Медленно. Почти ласково. Щелчок замка прозвучал, как точка в жирном письме.
Дмитрий вернулся вечером. Вид у него был измятый, глаза бегали, руки дрожали — словно ждал приговора.
— Мама приходила? — спросил он.
— А ты думаешь, я не заметила запах её духов в подъезде?
— Я просто хотел, чтобы вы поговорили. Она волнуется. Она меня любит.
— А меня? — голос Ирины сорвался. — Ты меня вообще ещё любишь, Дим?
Он молчал. Долго.
— Я просто… хочу чувствовать, что я здесь не временно.
— Так заработай на своё. Построй. Возьми кредит. Снимай, в конце концов! Не уговаривай меня отдать тебе то, что я сама кровью и потом добыла!
— А ты всё про деньги. Про имущество…
— А ты всё про жалость к себе. Ты не мужчина, Дим. Ты проект. Незавершённый и токсичный.
Он ушёл в ту же ночь. На диване осталась подушка, пахнущая его одеколоном. В холодильнике — банка оливок, которые любил только он. А в её телефоне — сообщение от неизвестного номера:
«Ты пожалеешь. Он хотел просто уверенности. А ты всё разрушила.»
Она удалила сообщение и включила музыку. Громко. Так, чтобы не слышать собственные мысли.
На работе Ирину поздравляли с повышением, хлопали по плечу, дарили цветы. Она улыбалась. Улыбка — идеальная, отработанная, как у стюардессы. Только ночью, лёжа в тишине, она чувствовала, как внутри всё гудит — не больно, но тревожно. Как перед грозой.
Один вопрос не давал ей покоя: «Почему он выбрал мать, а не меня?»
Ответ был прост, как две копейки.
Он никогда и не выбирал.
Ирина сидела на кухне, обмотанная пледом, как гусеница. Была середина марта, отопление сбавили, и в квартире ощутимо тянуло холодом. Впрочем, дело было не в батареях.
— У нас с вами развод, Ирина Сергеевна, — бодро сказал нотариус на том конце трубки, будто сообщал, что выигран ужин на двоих. — Муж подал заявление. Вы подтверждаете?
— Да, — кивнула она в пустоту. — Подтверждаю.
В трубке что-то щёлкнуло. Всё. Семь лет брака ушли в архив с глухим цифровым щелчком. Семь лет — это не шутка. Это три ремонта, один кот, бессчётное число ссор и два с половиной несбывшихся плана на ребёнка. Всё.
Жорик мяукнул, потянулся и залез к ней на колени. Ему, конечно, всё равно, кто именно насыпает корм в миску. Главное — чтобы вовремя.
На следующее утро она собиралась на работу. Оделась в своё лучшее — пиджак, брючки, каблуки. Макияж — деловой, но не сухой. Волосы — гладко. Смотрела в зеркало — и не видела в нём того, кто был ещё пару месяцев назад. Уверенность теперь жила где-то глубже, под слоями боли. Она была — просто тихая. Как бетонный пол под ковром.
Перед выходом в дом вбежала Ольга Петровна. Без звонка. Без предупреждения.
— Он в больнице, — заявила она на пороге. — Ты довольна?
Ирина даже не удивилась. Просто устало выдохнула:
— Кто?
— Дмитрий! У него нервный срыв. Давление, сердце, всё… Он сказал, что ты его уничтожила.
— Я?
Ольга Петровна бросилась вперёд, вцепилась в её руку.
— Он любил тебя! Он просто хотел немного стабильности! А ты его выгнала, как собаку! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!
Ирина медленно отстранилась. Говорила тихо, но каждое слово било, как током:
— Нет. Я выгнала не собаку. Я выгнала мужчину, который позволил своей матери прийти и указывать мне, что делать с моим домом. Я выгнала не любовь. Я выгнала шантаж. И вы это знаете.
— Ты была для него всем! Он не справился!
— Значит, не был готов. А я не готова снова быть чужим проектом. Хватит.
Ольга Петровна вдруг сникла. Села на табуретку. Перестала кричать. Только тихо сказала:
— Он думает, ты всё ещё любишь его…
Ирина посмотрела на неё. Долго. А потом, не мигая:
— Я тоже так думаю. Но любовь — не повод сносить насилие. Даже вежливое. Даже семейное.
Через месяц всё было официально. Развод. Он забрал свои вещи, оставив записку на холодильнике. Корявым, знакомым почерком: «Прости, что не справился». Ирина долго смотрела на эти слова. Потом взяла и приписала рядом шариковой ручкой: «Жаль. Но я справлюсь.»
И справлялась.
По вечерам — прогулки. В выходные — йога. Кошачий корм теперь дорогой, с лососем. Кофе — свежемолотый. Мужчинам — ни слова о квартире. Только после третьего свидания и одной бутылки красного.
Иногда она вспоминала. Как он засыпал на диване, уткнувшись в ноутбук. Как чинил розетку на кухне, ворча, как дед. Как смотрел на неё в метро и гладил руку. Эти моменты были настоящими. Но настоящими были и угрозы, и обиды, и ультиматумы.
Она отпустила. Не сразу. Но с каждым днём — чуть-чуть.
А однажды — поняла: не жалеет.
В конце июня ей позвонил Дмитрий.
— Привет, — тихо. — Хотел узнать, как ты.
— Хорошо, — сказала она.
— Я лечусь. Работаю с психологом. Всё осознал. Прости, что не ценил тебя тогда…
— Я тебя ценила, Дим. Но теперь ценю себя больше.
Тишина.
— Может, увидимся?
— Нет. Давай просто закончим красиво. Это ведь тоже искусство — вовремя уйти.
Она положила трубку. Без слёз. Без горечи.
И пошла готовить ужин. Себе. В своей квартире. Где всё — только её. Впервые — и по-настоящему.
