— Ну уж извините, Ульяна, но в нашем кругу мастерская сувениров — это всё-таки не профессия, — холодно проговорила Галина Павловна, перекладывая печенье на фарфоровое блюдо. — Мы-то привыкли к настоящей работе. Науке. Академической.
— Ага, и к жизни на гранты, — буркнула Ульяна, отставляя чашку. — Простите, я не сразу поняла, вы сейчас меня унизили или просто описали свою картину мира?
— Уль, — неуверенно вмешался Денис, поправляя очки. — Мам, да ты не так выразилась…
— Я так выразилась, как хотела, — перебила его мать, глядя на Ульяну поверх очков. — А ты, Денис, вечно за всех извиняешься. Хоть раз бы за себя подумал. Мы ж не против Ульяны, просто… она и ты — из очень разных вселенных.
Было душно. Окна не открывались, в воздухе висел липкий аромат засушенных трав и валерианы — Галина Павловна «боролась с гипертонией», но травы больше напоминали ритуал изгнания непрошеных гостей.
Ульяна всё помнила по минутам. Этот злополучный воскресный обед с родителями Дениса был уже третьим за месяц. И каждый — как пытка. Если в первый раз она ещё пыталась улыбаться, говорить о нейтральном, хвалить пирог (пресный и комковатый, но Галина Павловна «сама пекла»), то теперь — терпение лопнуло. Как пробка в дешёвом шампанском.
А начиналось всё, как в сериале про любовь. Денис был вежлив, галантен, читал стихи на память (иногда даже не свои). Знал, где находится Исландия, умел печь штрудель по рецепту бабушки и носил ботинки, которые сам чистил. Ульяна смотрела на него и думала — «Ну наконец. Мужчина без хамства, без загона о рыбалке и без страсти к автосервисам. Интеллигент».
Через полгода он сделал ей предложение. Кольцо было скромное, но со вкусом. В тот вечер они выпили вино на её кухне, среди деревянных заготовок, кисточек и палеток. Он сказал:
— Ты — самая необычная женщина, которую я встречал.
— Потому что я не знаю, кто такой Гумбрехт? — усмехнулась она.
— Потому что ты — настоящая.
Она поверила.
Но потом пришла первая встреча с его родителями. Ульяна была в платье, которое ей казалось «элегантным», — чёрное, с кожаным поясом и серебристым кулоном. А Галина Павловна уже на пороге осмотрела её с ног до головы, будто проверяла на пригодность.
— Без каблуков? Ну, удобство — вещь важная, конечно, — фыркнула свекровь.
— А что, вы хотели, чтобы я приползла на шпильках? — спокойно уточнила Ульяна.
— Ну, в наши времена на встречи с родителями жениха всё-таки старались выглядеть… женственнее.
С того момента всё пошло под откос. Галина Павловна не била по лбу — она била по самолюбию. Мелкими фразами. Колкими замечаниями. Уточнениями: «А вы точно закончили школу?» — и «В вашей сфере разве можно заработать на машину?»
Денис молчал. Иногда пытался сгладить, но чаще просто делал вид, что ничего не происходит.
— Мам, ну ты же пошутила, правда? — говорил он, когда Ульяна уже сидела в такси и сжимала руль сумки до боли в пальцах.
Она терпела. Ради него. Потому что любила. Потому что, может, когда-нибудь, он скажет матери: «Хватит».
Не сказал.
Этот третий визит был кульминацией.
— Я вот думаю, Денис, — начала Галина Павловна, когда стол уже опустел. — Может, Ульяне стоит сосредоточиться на чём-то более стабильном. Ну, пойти поучиться, диплом получить. А то ведь как это — жить без образования? Я бы стеснялась. Всё-таки наш сын — кандидат наук.
— Мам, хватит, — выдохнул Денис.
— Ты же сам говорил, что ей тяжело, бизнес нестабильный. Мы не враждебны, мы просто хотим, чтобы вы шли вместе. А не каждый в свою сторону. А то сейчас все развелись, и всё. Начинают жить заново в сорок. А потом — что? Сидят на лавочке, одни, как сорные кусты.
— О как, — усмехнулась Ульяна. — Спасибо за прогноз. Очень душевно.
Она поднялась. Спокойно, без резких движений. Как хирург, закончивший сложную операцию.
— Денис, поехали домой.
Он не сразу встал. Помедлил. Посмотрел на мать, потом на неё.
— Уль… ну ты же знаешь, она просто волнуется. Говорит, как умеет. Не обижайся.
Она смотрела на него, и внутри всё опустело. Не было гнева. Ни обиды. Только ледяное разочарование. Словно сидела на пустом вокзале и поняла — поезд не придёт. Никогда.
— Знаешь, Денис… Мне всё равно, как она говорит. Мне важно, как ты молчишь, — прошептала она.
И пошла к выходу.
Он не догнал.
Потом был подъезд, вечерний город, и такси, в котором она наконец разревелась. Молча. Без истерики. Слёзы текли по щекам, по подбородку, и капали на кольцо, которое теперь казалось ненужным предметом.
Ульяна не была слабой. Но в ту ночь — она поняла: любовь без уважения — не любовь. Это удобство. И привычка. А она никому не обязана быть удобной.
Ей 43. У неё бизнес, руки, мозги и достоинство. И если за это её презирают — это не её проблема.
Это их беда.
— Уль, ну подожди… Давай спокойно обсудим, — Денис шагал за ней по коридору, будто собака, которую выгнали с дивана. — Ты же знаешь, я не хотел тебя обидеть. Просто… ну у нас с мамой — особенные отношения.
— Особенные? — Ульяна резко обернулась. Голос дрожал. Не от истерики — от усталости. — Это когда она публично сравнивает меня с вашей соседкой-биологом и спрашивает, не на помойке ли я выучилась маркетингу?
— Ну ты утрируешь…
— А ты преуменьшаешь.
Она скинула пальто, бросила сумку на стул и пошла на кухню — включать чайник. Руки дрожали. Накатила злость, такая, что хотелось швырнуть эту проклятую фарфоровую вазочку, которую Галина Павловна подарила «на годовщину». Ульяна никогда её не любила — слишком приторная. Как сама свекровь.
— Слушай, ну давай без эмоций, а? — Денис сел за стол, скрестив руки. — Мамой она останется, понимаешь? Она не меняется. Но можно ведь… ну, договориться. Построить мосты.
— Через болото?
Он вздохнул. Глубоко. Как человек, уставший от женской логики, от этих «вечно недовольных» и «слишком чувствительных». Ульяна это знала. И ненавидела — не его, а себя, за то что знала.
— Ты могла бы попробовать быть… ну, мягче, — проговорил он, не глядя на неё. — Помнишь, ты сама говорила — семья это работа.
— Я не говорила, что работа — это ползать на коленях, — ответила она тихо, почти ласково. — Я не нанималась быть вашей домашней бутафорией. Я — человек, Денис. И я устала от этих манипуляций в перчатках.
Он молчал.
Следующий вечер принёс развязку. Или пролог к ней.
Денис вернулся с выражением лица, с которым обычно приносят «важный разговор». Сел на диван, потер переносицу, как будто собирался зачитать решение коллегии академиков.
— Уль… Послушай. Есть предложение. От мамы и отца.
— Ну давай, — она накинула кардиган, будто для защиты. — Только ты сразу скажи: оно будет унизительным или просто странным?
Он скривился.
— У нас же скоро вторая годовщина. И… родители предлагают — ну, ради спокойствия, ради будущего — чтобы мы немного пересмотрели наш образ жизни. Ты могла бы, ну, на время продать свою квартиру. Всё равно вырученные деньги сейчас вложить в жильё побольше. Пожить с ними временно — пока мы ищем своё. Ну, ты же понимаешь, как они переживают. Им тяжело тебя принять, пока ты… такая… яркая.
Она встала.
Медленно.
Как вулкан перед извержением.
— Сейчас. Секунду. Повтори. Ты хочешь, чтобы я продала квартиру, в которой живу десять лет, которую я купила сама, вложив каждый чёртов рубль, а потом… переехала к твоим родителям?
— Это временно…
— Да пошёл ты, Денис.
— Не начинай…
— Это ты не начинай. Ты просто… ты не понимаешь, да? — она повернулась к нему, и в глазах её уже не было слёз. Только лёд. — Им не нравится моя профессия. Моя манера говорить. Мой уровень образования. Мои кольца. Мои слова. Им не нравится, что я — я. И ты… ты решил меня отдать на перевоспитание?
— Нет! Просто… я в тупике. Они всё время давят, а ты — взрываешься. Я между двух огней.
— А я? — Ульяна подошла вплотную. — А я в этом где? Я — не огонь. Я человек. С бизнесом, со своими деньгами, своей жизнью. Я не девушка с курса физики, которую мама твоей одобрила бы. И я не собираюсь быть. Скажи мне честно, Денис. Ты бы предпочёл, чтобы я сдалась?
Он опустил глаза.
И этим сказал всё.
На следующее утро Ульяна проснулась первой. Встала, сварила кофе, молча оделась и пошла в комнату, которую называли «кабинетом». На самом деле — это была её маленькая крепость. Там стояли полки с материалами, стол, ноутбук, коробки с заказами. Она провела там три часа. Написала поставщикам. Перевела аванс. Составила план на следующий квартал.
А потом — достала чемодан.
Старый, потёртый, но ещё крепкий. В него она складывала не только одежду. В него она паковала свою усталость, своё разочарование и остатки любви, которая слишком быстро вянет без уважения.
— Ты куда собралась? — Денис вошёл, как будто забыл постучать. Как всегда.
— Я съезжаю. Пока что — в апартаменты у центра. Потом, может, за границу на пару месяцев. Мне предложили мастер-класс в Праге. Я думала отказаться. Но теперь, знаешь, мне кажется — надо поехать. Ты тут разбирайся. Со своей жизнью. И со своей мамой.
Он стоял с открытым ртом.
— Это из-за квартиры?
— Это из-за всего, Денис. Из-за того, что я — всегда лишняя. В ваших разговорах. В ваших планах. В твоей жизни.
— Я тебя люблю.
— Нет, ты просто мной пользуешься. А это не одно и то же.
Она поцеловала его в щёку.
Без нежности.
Как прощание.
Потом вызвала такси.
Такси приехало быстро. Ульяна села, положив чемодан рядом. Водитель спросил:
— Куда едем?
— В свободу, — ответила она.
И машина тронулась.
— Ну вы хоть доедете торт, — голос Галины Павловны разрезал воздух, как нож для слоёного. — Или вам, Ульяна, и сладкое не по чину?
Тостов было уже четыре. Все — от интеллигентных людей: про науку, про ценность традиций, про то, как «женщина украшает мужчину, если умеет быть гибкой». За столом сидели коллеги Виктора Андреевича, старая соседка, которая когда-то преподавала в институте, и двое с хрустальной чёткостью: родственники с кафедры философии.
И Ульяна. В красном платье. В своём.
— Я сладкое не люблю, — спокойно ответила она, отпивая воду. Не шампанское. Не домашнюю настойку, которую пыталась всучить ей соседка. Только воду. Чтобы не подавиться.
— Ну, конечно, — протянула Галина Павловна. — У вас всё не как у людей. То кофе без сахара, то замужество без диплома.
За столом хмыкнули. Кто-то даже подавил смешок. Денис опустил глаза в тарелку. Как ребёнок, которому стыдно за поведение родителей, но недостаточно, чтобы вмешаться.
— Ульяна, — сказала женщина с серьгами в виде сов, — а вы пробовали доучиться? Сейчас даже онлайн есть! У меня соседка защитила кандидатскую, живя на даче. Всё можно, если человек хочет развиваться.
Ульяна повернулась к ней.
— Вы знаете, я предпочитаю развиваться в прибыли. В людях. В реальных делах. Я производством занимаюсь. Сувениры, декор, персональные заказы. Работаю с регионами. Я знаю, как закупить упаковку на Алтае и продать ключницу в Калининграде за полторы тысячи. За две недели. Без кандидатской.
— Ну, — сказала Галина Павловна, откидываясь на спинку стула, — у каждого, как говорится, своё представление о достижениях.
— У кого-то — заказ на двести изделий, а у кого-то — грамота от ректора.
Слово «ректор» прозвучало как диагноз. Комната замерла.
Денис кашлянул.
— Мам, давайте сменим тему?
— Конечно, — холодно произнесла мать. — Мы же здесь не за образованием собрались. А за юбилеем. Моим.
Когда всё кончилось, и шум посуды стал похож на звон в ушах, Ульяна ушла на кухню. Там было тесно, пахло укропом и дорогими духами Галины Павловны, которые навязчиво сидели на занавесках, как призрак прежнего воспитания.
К ней подошёл Виктор Андреевич. Сложил руки за спиной.
— Не обижайтесь на Галину. Она… строгая. Но справедливая.
— Она язвительная и злая, — спокойно ответила Ульяна. — А ещё боится потерять сына в пользу женщины, которую не может контролировать.
Он не ответил. Лишь кивнул, как человек, признающий правду, но не способный её защищать.
Позже, дома, они с Денисом сидели в тишине.
— Ты всё испортила, — наконец сказал он. — Она старалась. Готовила. Праздник.
— Ты это серьёзно?
— Я серьёзно в том смысле, что… ты ведь знала, как важно для неё было, чтобы всё прошло гладко. А ты…
— А я должна была промолчать? Когда меня унижают?
— Ты могла бы… промолчать ради меня.
И вот оно. Это было то самое.
— То есть… ты всерьёз хочешь, чтобы я стирала себя ради ваших с ней мирных воскресений?
— Это не так. Просто… если бы ты чуть больше старалась, ей бы было проще тебя принять. Ты же чужая ей. Слишком…
— Слишком какая?
— Ну… современная. Уверенная. Самостоятельная. А она другая. Старой закалки.
— А ты?
Он молчал.
Через неделю Ульяна стояла в нотариальной конторе. Подписывала бумаги. Без дрожи в руках.
Это было не про деньги.
Это был раздел имущества. Она отдала ему всё, что покупали вместе. Пусть будет. Пусть будет и квартира, и диван, и холодильник с налепленными магнитами из Ялты. Всё. Кроме одного — себя.
Вечером она сидела в своей новой квартире. Маленькая студия в доме с панорамными окнами. Вид на вечерний город. Под ногами тёплый пол. На столе — ноутбук, чашка кофе и браслет.
Тот самый.
Который когда-то подарил Денис. И который Галина Павловна назвала «чересчур вульгарным».
Ульяна сняла его. Положила в коробку. И закрыла крышку.
Это было прощание.
Телефон звонил весь вечер. Сначала Денис. Потом Виктор Андреевич. Потом какие-то общие знакомые. Она не брала трубку. Ей не нужно было объяснять, оправдываться, разжёвывать.
Она не ушла. Она вышла.
Вышла из ловушки, где любовь измеряется удобством, где женщина должна уменьшаться, чтобы вписаться в формат семьи.
Она не вписалась.
Зато осталась собой.
И в этом была её победа.
