Алена проснулась от запаха жареного лука и чей-то громкой фразы из кухни:
— Ну и что, что хозяйка? Разве это хозяйка — если у нее даже суп пересолен?
Это была, конечно, Нина Петровна. Свекровь. Та самая, которая три месяца назад временно переехала к ним вместе с Инной — сестрой мужа, и ее мужем Костей. Причина вроде бы уважительная: у них дом подтопило. Только вот ремонт всё никак не начинался, а родственнички уютно обустроились на двух диванах и в ванне.
Алена повернулась на бок и глухо простонала. Виктор, её муж, дышал ей в ухо и вряд ли собирался вставать. Его постоянный аргумент — «я работаю, дайте мне поспать» — звучал уже как отмазка школьника, забывшего сделать домашку. Вот только спать он предпочитал до обеда, а работать начинал ближе к сериалу «След».
Алена накинула халат и пошла на кухню. Картина маслом: Костя в семейниках на табуретке ковыряется в телефоне, Инна пьет кофе из ее любимой кружки (которую она называла «моя единственная радость»), а Нина Петровна размахивает половником и устраивает что-то вроде кулинарного стендапа.
— Алена, добрейшего утречка, — сказала свекровь с улыбкой, в которой доброты было как в лимоне сахара. — Тут вот думаю, может тебе лучше вообще на работу выйти? А то сидишь дома, только воздух переводишь.
— Я работаю. У меня удаленка, — выдохнула Алена и достала молоко из холодильника.
— Ну да, ну да. Тыкаешь в свои кнопочки и считаешь, что устала. А я вот вчера три стирки сделала.
— Мои вещи не трогай, — буркнула Алена.
— А что? У тебя лифчики с косточками, как у Людки с третьего этажа. Муж-то хоть знает, какие у тебя лифчики? — хихикнула Инна, не отрываясь от кофе.
Алена почувствовала, как в ней закипает. Не чайник, не кастрюля — она. Самая настоящая. Потому что это была не просто капля. Это была целая водопроводная труба, пробитая молотком.
— Где Виктор? — спросила она сквозь зубы.
— Да лежит твой Витенька, — отмахнулась свекровь. — Устал бедный, вон в гараже вчера с мужиками… решал. Не тебе же одной всё тянуть.
Алена резко повернулась и вышла из кухни. Она зашла в комнату, где Виктор мирно храпел, и не сдержалась:
— Вставай.
— Что?.. Что такое?.. — пробормотал он, открывая один глаз.
— У меня вопрос. Мы с тобой женаты, или я вышла замуж за всю твою семейную стройбригаду?
— Опять ты начинаешь… — Витя натянул одеяло. — Ну ты же сама сказала — на время пустим.
— Время — это неделя. А не полгода с их тапками по всей квартире. Я у себя дома как в коммуналке! И почему я должна кормить твою маму, сестру и ее… ленивое украшение интерьера?
— Не обзывай Костю, — попытался вякнуть Виктор.
— А кто он есть?! Он в душ ходит раз в три дня, как будто у нас тут баня платная! Вчера пиво выпил — бутылку на пол! И сказал: «Это место для декора». А твоя сестра, между прочим, съела мою мороженку, которая подписана была: «Алена. Убью.»
— Не ори… — промямлил Виктор.
— Я не ору. Я просто… устала. Я больше не чувствую, что живу. У меня есть муж, но нет опоры. У меня есть дом, но нет места. Я… всё время у кого-то на птичьих правах.
Он не ответил. Лишь снова уткнулся в подушку. Алена стояла в тишине, потом села на край кровати. Несколько секунд. Потом — встала. Холодно. Спокойно. И, пожалуй, впервые за долгое время — уверенно.
— Сегодня вечером мы разговариваем. Все вместе. Или я собираю чемодан и еду к маме. Мне надо дышать. Здесь уже нечем.
Она вышла и тихо прикрыла дверь.
Вечер.
Семейный совет в полном составе сидел за столом. Нина Петровна в вязаной кофте, явно гордо чувствующая себя как председатель совета директоров. Инна — с чипсами. Костя — с видом философа, глубоко постигшего суть канала ТНТ. Алена стояла у окна. Виктор мялся рядом с дверью, как школьник, которого поймали с порножурналом.
— Так, я скажу коротко, — начала Алена. — Либо вы собираетесь и ищете себе жилье, либо я ухожу. Это не ультиматум. Это факт.
— А ты кто такая, чтобы нас выгонять?! — вспыхнула Нина Петровна. — Это же Витин дом!
— Нет, мам, — вдруг сказал Виктор. — Дом Алены. Она его купила до свадьбы. На материнский капитал. Всё оформлено на неё.
Повисла гробовая тишина. Инна уронила чипс. Костя чуть не поперхнулся. А Нина Петровна прищурилась, как будто ей продали тухлую селедку под видом семги.
— Вот оно как… — протянула она. — Значит, мы здесь никто, да? Как бомжи на вокзале?
— Вы — гости. Но вы забыли, что такое благодарность. Я не обязана терпеть. Ни лезущих в мой гардероб, ни мужика в трусах у холодильника, ни сестру, которая раз в день вспоминает, как её зовут. И точно не обязана слушать, что я плохая хозяйка, — голос Алены дрожал, но взгляд был твёрдый. — Так что да. Я ставлю точку.
— А Витя? Он что, не муж? — язвительно заметила Инна.
— Если он муж — он выберет жену. Если нет… я сама за себя. Я больше не весточка с района. Я человек. И у этого человека есть границы.
Слово «границы» она всё же сказала, но с таким нажимом, что даже дверь вздрогнула.
Виктор опустил глаза.
— Мама, собирай вещи. Инна, вы тоже. Дайте нам пожить. Хотя бы попробовать…
— Попробовать?! — вскочила Нина Петровна. — Да вы с ней полгода — и уже на цепочке! Вон, смотри, как тебя дёргает! Нет уж. Я никуда не пойду.
— Тогда я пойду, — сказала Алена, развернулась и вышла.
За дверью было темно и тихо. Она села на лавочку у подъезда, вдохнула воздух — впервые за долгое время. Свежо. Свободно.
Через полчаса к ней вышел Виктор.
— Они начали собирать вещи, — сказал тихо.
— Неужели, — сухо ответила Алена.
— Я… Я не знал, что ты так себя чувствуешь. Прости.
— Поздно. Но спасибо, что хоть услышал.
— Что дальше? — спросил он.
Она посмотрела на него. Впервые за долгое время — прямо.
— Завтра новая глава. А как ты в ней будешь — это уже решать тебе.
***
Алена проснулась в полной тишине. И это был шок. Не было грохота кастрюль, утреннего кашля Кости, запаха яичницы с душком и командных выкриков Нины Петровны с её любимым — «Подвинься, я полы мою, как будто у тебя ноги золотые». Было… тихо.
Она даже не сразу встала — просто лежала и вслушивалась в звенящую пустоту. Потом села и прислушалась — никаких чавканий, никаких семейников у холодильника, никаких комментариев Инны про её «психическую хрупкость».
— Господи, они правда уехали… — сказала она сама себе, натягивая халат.
На кухне стоял порядок. ПОРЯДОК! Стулья на месте, кружка «моя единственная радость» — цела, чиста и ждёт кофе. Алена обняла её, как родного человека.
— Доброе утро… — вошёл Виктор, помятый, как его брак.
Он сел за стол, не дожидаясь приглашения. Вид у него был такой, будто он провёл ночь в раздумьях, спал на нерве и запутался в одеяле из чувства вины.
— Всё… Всё, они уехали. Я отвёз их к Инниной подруге, у которой, кстати, двухкомнатная квартира, но, оказывается, там «уютнее и чище». Вот умеет мама ехидно уезжать.
— Ну, правильно. Чего ты хочешь? Чтобы она извинилась? — сухо ответила Алена, отпивая кофе. — Извинения Нины Петровны — это как снег в июле. Возможно, но только если климат катастрофический.
— Алена, — Виктор наклонился вперёд. — Я был не прав. Я это понял. Только… пойми и ты. Я между двух огней. Мать с одной стороны, ты — с другой. Я всегда жил в режиме «не обижать маму».
— Ага, зато меня можно было списать со счетов. Ты вообще заметил, как я в этих стенах сдувалась? Как я перестала смеяться, ходила, как тень? У нас дом был — как вокзал. Только билеты туда были без обратки.
— Заметил… — виновато кивнул он. — Но думал, ты справишься.
— Ага. И в больницу сама лягу, и сама же себе диагноз поставлю. Всё сама.
Он молчал. Алена, неожиданно для себя, села напротив и положила руки на стол. Говорить ей было тяжело, но если не сейчас — потом уже бессмысленно.
— Послушай, я не прошу тебя рвать с матерью. Но мне нужна семья, где я не чужая. Где меня слышат, а не используют. Ты думаешь, я из-за какой-то мороженки взвыла? Да я молчала полгода, потому что тебя люблю. Только любовь, как видишь, без уважения долго не живёт. Даже у кактусов — и то цветение бывает чаще.
— Я… — он замолчал, потом выдохнул. — Я идиот, Алена. Простой, как грабли. Ты — умная, сильная, я всегда это знал. Но вместо того, чтобы быть с тобой заодно, я позволил маме вести себя так, будто ты второсортная.
— Мама у тебя, к слову, крепкий манипулятор. Давай честно — она тебя всю жизнь держала на коротком поводке. Ты же сам говорил: «мама лучше знает», «мама так воспитала». Вот только твоя мама, извини, — это не Фрейд, это фреза. Подрезает всё, что растёт не по её плану.
— Ты говоришь, будто хочешь всё бросить…
— Я говорю, потому что хочу остаться. Но в браке. А не в общежитии с придатком в виде свекрови. Понимаешь разницу?
Он кивнул. Потом неожиданно протянул руку.
— А если я скажу, что хочу всё исправить? И не просто на словах. Я начал искать работу. Настоящую, не «гаражную». У нас ведь деньги вечно на пределе, ты тащишь всё сама…
— И это тоже я тебе год говорила. Но… — она задумалась. — Ну, допустим, начнёшь ты работать. А мама? Инна? Костя, этот музейный экспонат лени?
— Мама… — он почесал затылок. — Мама вчера сказала, что у неё есть новости. Я сперва подумал — опять чего-то затеяла, но потом она достала документы. И, видимо, решила идти ва-банк.
— Какие документы? — Алена нахмурилась.
— Завещание. Представляешь? Она оформила завещание на… Инну.
Алена чуть не подавилась кофе.
— ЧТО?
— Дом, который они якобы «потеряли», — не сгорел. Он принадлежит Нине Петровне, но с огромными долгами. И она его скрывает. Потому что он ей теперь не нужен — она мечтала сюда вселиться насовсем. В твой дом. Думаю, она реально хотела переселение в стиле «новая барыня».
Алена замерла. Всё стало на свои места: нескончаемая критика, командный тон, показательное пренебрежение. Свекровь не просто «временно прижилась» — она строила план по замещению.
— Ну вот… — пробормотала Алена. — Значит, не я себе это выдумала. Это реально была оккупация.
— Именно. И я в ней был младший капрал. Прости меня.
— Знаешь, — медленно сказала Алена. — Я, наверное, могу простить. Но только при одном условии.
— Каком?
— Если ты сам позвонишь маме и скажешь ей: «Мама, я взрослый. У меня жена. И ты не имеешь права хозяйничать у нас». И не потому что я тебе сказала. А потому что ты сам это понял. Не можешь? Значит, никакой семьи. У нас — и так двое взрослых. Больше не надо.
Виктор встал. Было видно — внутри него шла борьба. Мальчик, который всю жизнь смотрел на маму снизу вверх, сейчас должен был встать во весь рост.
Он достал телефон. Прокашлялся. Нажал вызов.
— Мам… привет. Есть пара слов. Не перебивай. Просто послушай. Всё, что ты хочешь — уже не важно. Я живу с Аленой. И точка.
Алена наблюдала за ним. И вдруг — впервые за долгое время — почувствовала, что может ему верить.
Позже.
Они сидели на диване. Телевизор тихо бормотал что-то из старых советских фильмов. Алена положила голову Виктору на плечо.
— Думаешь, всё? — тихо спросила она.
— Нет. Думаю, это только начало, — ответил он. — Но теперь мы вдвоём. По-настоящему.
Она улыбнулась. Впервые — искренне, без иронии.
Но в глубине души у неё всё ещё зудело странное ощущение:
Нина Петровна просто так не сдаётся.
И если она что-то замышляет — то третья глава будет… жаркой.
***
Телефон Алены запищал среди ночи. Было 2:17. Она сонно нащупала его на прикроватной тумбочке, поднесла к лицу — смс от неизвестного номера:
«Ты думаешь, это конец? Ты даже не представляешь, кто твой муж на самом деле.»
Алена села в кровати. Сперва подумала — спам. Но затем всё тело покрылось холодной липкой тревогой. Потому что сразу вслед за этим пришло фото. Размытое. Архивное. На нём — Виктор. Молодой, с сигаретой, обнимает… женщину с похожими чертами на Инну.
— Ты видел это?! — крикнула она утром, бросив телефон Виктору, как гранату с уже выдернутой чекой.
— Чего?! — он едва не уронил чашку. — Что это вообще?..
— Это ты. Это какая-то баба. Это — угроза. И это среди ночи! Объясни. СЕЙЧАС!
Он смотрел на экран, побелел.
— Это… Слушай. Это… была глупость. Это было ДО тебя. И это… не просто какая-то баба. Это… Лариса. Бывшая. У нас был… короткий, болезненный роман. Мама была против неё. Она называла её «грязной». Выгнала. А потом — спустя время — пригрела Инну с Костей. И я тогда понял: она просто хотела контроля. Надо мной, над моей жизнью. Над всем.
— Хорошо. И что теперь? Ты хочешь сказать, что твоя мама шлёт мне угрозы по ночам?
— Я не удивлюсь. Это в её стиле.
Алена прошла по комнате. Сердце колотилось, как будто кто-то включил тревогу внутри неё.
— Это уже не просто конфликт, Витя. Это война. И у твоей мамы явно свои ходы.
— Подожди… — он вдруг замер. — Дом. Алена, она может подать на раздел имущества.
— Простите, кто? Женщина, которая здесь не прописана? — саркастично усмехнулась Алена. — Пусть сначала попробует. У меня всё документально. Эта квартира — ДО брака. Оформили на меня. Ты мне не дарил, не участвовал, не вкладывался. Пусть Нина Петровна идёт с заявлением и… с огнетушителем. Сгорит от злости быстрее, чем я ей дверь открою.
Он сел.
— Она так просто не уйдёт, ты же её знаешь.
— Она уже ушла. Теперь пусть возвращается только с повесткой и печатью.
Через неделю.
Алена вернулась домой с работы и застыла на пороге. На двери — бумажка. С адвокатской печатью.
«Уведомляем о претензии на недвижимость, находящуюся по адресу… В рамках интересов гражданки Нины Петровны Фроловой…»
У неё руки затряслись.
Виктор появился из кухни:
— Я не знал. Честно. Я думал, она успокоится. Я ей звонил, говорил, чтобы не лезла. Но она…
— Она тебя не слышит. Ты для неё — проект. Незаконченный.
Она зашла, резко стянула пальто. Потом — в абсолютной тишине — достала папку с документами.
Копия Договора. Квитанции. Свидетельство о собственности. Выписка из Росреестра.
— Пусть подаёт. Только это теперь не про квартиру, Витя. Это про границы. И я свои выстраиваю бетонно. Она не мать. Она рейдер. Только пришла не на завод, а в мою жизнь. И вы все смотрели, как она в неё вламывается.
— Я не знал, что она так далеко зайдёт…
— Ты не хотел знать.
Через две недели. Суд.
Нина Петровна появилась в чёрной шали и с видом оскорблённой графини. За руку — Инна. Позади — Костя с папкой, как будто он адвокат, а не хронический безработный.
Алена сидела спокойно. Выглядела безупречно: строгое платье, волосы собраны. Ни грамма слабости. Только решимость.
— Я, как мать, имею моральное право на долю в этом жилье! — дрожащим, но громким голосом выступила Нина Петровна. — Я там жила! Я вкладывалась душой! У меня всё там! Память, внуки, посуда, люстра от покойного мужа!
— У вас есть доказательства вложений? — сухо спросил судья.
— Я… я… я там ковёр пылесосила!
— Уборка — не юридический вклад.
Алена поднялась.
— Ваша честь. Я заранее предоставила все документы. Это моя личная квартира, приобретённая до брака. Никаких инвестиций со стороны ответчицы не было. Более того, все члены семьи Фроловой проживали без оплаты. И вели себя, простите, как в захваченном общежитии.
Она посмотрела в глаза свекрови.
— Если бы это был вопрос человеческий — я бы даже не пришла. Но тут вопрос — принципа. Не позволю превращать мою жизнь в чью-то территорию для доминирования.
Судья огласил решение:
Отказать. Иски признать необоснованными.
Нина Петровна всплеснула руками:
— Я ПОДАЮ НА АПЕЛЛЯЦИЮ! МНЕ ПОЛОЖЕНО! Я СТАРУШКА!
Инна разревелась. Костя присел на скамью, как будто ждал автобус.
Алена встала. Подошла к Виктору.
— Всё. Я больше не могу.
— Алена…
— Я не развожусь с тобой из-за этой войны. Я просто ухожу. Потому что пока ты жил между нами — ты не жил. Ты прятался. А мне нужен не мальчик с проблемной мамой. А муж. Надеюсь, ты когда-нибудь им станешь.
Она вышла. Без истерики. Без хлопанья дверями. Только с одним словом в сердце:
Свобода.
