— Саша, ты положил ключи? — Елена с тревогой оглянулась на дверной замок, вытащив из сумки пухлый пакет с мусором. — В прошлый раз мы уехали, а дверь не заперли. Помнишь?
— Да положил я, Лён, — голос у мужа был ленивый, с той самой небрежной мягкостью, которая ещё полгода назад вызывала у Елены приятное покалывание где-то в районе солнечного сплетения. — Ты всегда переживаешь за ерунду.
Саша стоял, по-мальчишески опершись плечом о дверной косяк. Худой, поджарый, с рано поседевшими висками, но в остальном крепкий, ухоженный. Ему недавно стукнуло пятьдесят три, и выглядел он неплохо. Впрочем, в свои пятьдесят два Лена тоже держалась бодрячком. Даже после всех стрессов — а их за последние месяцы хватило бы на сериал из восьми сезонов.
Когда они познакомились, Лена и представить не могла, что взрослый, самостоятельный мужчина может быть таким… как бы это помягче… привязанным к маме. Нет, тогда в кафе за первым кофе разговор шёл совсем о другом: путешествия, любимые фильмы, смешные случаи из жизни, про старого кота Василия, который у Саши сбежал к соседям и теперь живёт на два дома. Он рассказывал легко, весело, умело шутил, и Лена поймала себя на мысли: «Ну надо же, не все же вокруг унылые старпёры».
Через полгода они расписались. Тихо, без гостей. Просто потому, что «нам двоим так хорошо». Ну-ну.
Первые месяцы действительно были — мёд да сахар. Совместные вечера, неспешные прогулки до рынка за клубникой, разговоры на кухне до ночи… А потом раздался звонок в дверь.
— Открой, пожалуйста, у меня руки мокрые, — крикнула Лена из ванной.
Саша прошёл в прихожую, повернул ключ… и в квартиру, словно ураган в ноябрьскую ночь, влетела женщина. Высокая, сухощавая, с лицом той самой учительницы математики, которая в восьмом классе доводила Елену до истерики. Пальто строгое, чёрное, с меховым воротником, сумка с длинными ручками и выражение лица, в котором читалось: «Сейчас тут всё будет как надо, по-людски».
— Здрасьте, — пробурчала Елена, вытирая руки о полотенце и выходя в коридор.
— Нина Михайловна, — представилась женщина, вешая пальто. — Мама. Сашина.
«О, Господи, началось», — вздохнула Лена.
Саша, стоявший рядом, почесал затылок.
— Мам, ну ты бы предупредила… Мы как бы… ну…
— Чего предупреждать? — отмахнулась Нина Михайловна, шагнув вглубь квартиры. — Вы ж теперь семья. А семья — это поддержка, взаимопомощь и, главное, честность. Вот с этого и начнём.
Через десять минут Лена сидела на кухне, нервно царапая пальцем крошку на столе, пока Нина Михайловна методично рассказывала, как надо жить. А жить, по её мнению, надо следующим образом:
— Во-первых, мебель у вас стоит ужасно. Шкаф должен быть у стены напротив окна, а диван — вот тут. Так свет правильнее падает.
— Во-вторых, что это за ерунда у вас с питанием? Полуфабрикаты! Господи, да вы что, вдвоём не можете нормальную еду себе приготовить? Я тут список написала, — она вытянула из сумки сложенный листочек. — Завтра утром пойду в магазин, закуплю всё, что надо.
— В-третьих, конечно, к вам переезжать я не собираюсь. — Тут Лена даже облегчённо вздохнула. — Хотя… — многозначительно протянула Нина Михайловна, — посмотрим, как оно пойдёт.
— Мам, ну чего ты… — начал было Саша, но мать шикнула:
— Помолчи, не маленький. Разговор важный.
С этого дня их жизнь покатилась… как котёл по лестнице.
Следующие две недели Лена сражалась, как могла. То Нина Михайловна возмущённо тасовала посуду по шкафам («Так удобнее!»), то приходила с базара с килограммами овощей («Вы что, овощи не едите? Да у вас желудки испорчены!»), то начинала с порога:
— Леночка, милая, я понимаю, ты работаешь… Но женщина должна следить за домом! Пыль у вас — ужас. И окна… Стекло вообще мутное. Вы не моете окна? Никогда?
Лена скрипела зубами, пыталась улыбаться. Иногда удавалось переключить тему. Иногда Саша мягко вставал на её сторону:
— Мам, да не трогай ты Лёнку… Ну, вот такая она. Нам так удобно.
Но чаще Саша просто сбегал на работу или в гараж. Вечерами приходил, жевал ужин и включал телевизор погромче.
И тут случилось то, что Лена не могла себе представить даже в самом дурном сне.
В пятницу вечером, когда Лена только пришла с работы — уставшая, злится на коллегу, который опять свалил на неё всю отчётность — в прихожей раздался стук. Причём не звонок, а именно стук — настойчивый, тяжёлый.
— Лена! Открой, это мы!
Она приоткрыла дверь — и обомлела.
На пороге стояла… Маринка. Сестра Саши. Маринка — женщина, которая в сорок с хвостиком всё ещё уверенно изображала студентку. Джинсы с рваными коленками, майка с надписью «Follow your dreams» и массивные кроссовки. За спиной два чемодана, в руках клетчатая сумка.
— Привет, — радостно сказала она. — Ты не поверишь, но я теперь тоже с вами!
— В смысле? — выдохнула Лена.
Из-за её спины тут же возникла Нина Михайловна.
— Да-да, Леночка. Марине сейчас трудно. Работа… точнее, её нет. Квартира… точнее, бывший муж её выставил. Мы с Сашей поговорили и решили, что семья должна помогать друг другу.
— Кто «мы»? — ледяным голосом уточнила Лена.
И тут с кухни высунулся Саша. С виноватой, но безнадёжно тупой улыбкой.
— Лен… ну… понимаешь… это же ненадолго…
— Ага. — Лена сжала губы. — Конечно. Прямо как в прошлый раз, когда ты своему племяннику на три дня машину одолжил, а он её месяц назад продал.
— Ну что ты начинаешь, — замялся Саша. — Давай как-то… по-семейному…
— По-семейному? — Лена метнулась глазами то на него, то на улыбающуюся Маринку, которая уже протискивалась в прихожую. — Так… Стоп. Марина, давай без театра. Ты себе телефон новый купила на что-то? Значит, и с жильём справишься.
— Ой, а ты что, против? — Маринка подняла бровки, втаскивая чемодан. — Мы решили пожить у тебя!
Щёлкнул замок чемодана, с него сорвалась бирка с надписью «Priority baggage», и он с грохотом рухнул в прихожую.
Лена сделала шаг назад. Сердце забилось где-то в глотке. Всё. Лимит вежливости исчерпан.
— Нет, — медленно произнесла она. — Нет, ребята. Так не будет.
И, подойдя к двери, сняла с крючка свои ключи.
— Вы все прекрасно можете жить… где угодно. Но не здесь.
— Ты серьёзно? — Саша побледнел.
— Абсолютно.
Лена посмотрела на него. И впервые за эти полгода поняла: она его не знает. И, может быть, никогда не знала.
Она открыла дверь. Очень спокойно.
— Вон. Все. Немедленно.
Маринка раскрыла рот. Нина Михайловна вскинулась, уже набирая воздух для тирады. Но Лена приложила палец к губам.
— Попробуйте только остаться. Вы пожалеете.
И хлопнула дверью прямо перед их лицами.
Телефон орал, как пожарная сирена.
— Лена, ну ты чего… Ну открой… Ну хватит дурить… — голос Саши был то мягким, то угрожающе-жёстким. — Ты чего себе напридумывала? Это же семья… Мы ж все взрослые люди…
— Именно. — Лена сидела на кухне, уставившись в окно. — Взрослые. Вот и решайте свои взрослые вопросы без меня.
Стук в дверь сменился на звонки в домофон. Потом на сообщения в вотсапе — одна длинная простыня за другой. Сперва от Саши, потом подключилась Нина Михайловна («Девочка, ты с головой дружишь? Семья — это святое!»), потом Маринка («Я вообще не понимаю, с чего такая истерика! Мы ж на время!»).
И на фоне всего этого — удивительное, оглушительное чувство… тишины. Лена поставила телефон на беззвучный. И села за компьютер, чтобы написать заявление на отпуск за свой счёт. Потому что сил на работу больше не было вообще. Ни одной.
Первый день без них был похож на медовый месяц. Никто не командует, никто не стонет, что в супе мало соли или подоконник в пыли. Лена спала до девяти, съела завтрак из любимых (!) покупных (!) пельменей, которые раньше при Нине Михайловне были под запретом («Травитесь своей химией, я такое есть не стану»). Посмотрела кино, поковырялась в шкафу, убрала всё по-своему — без комментариев с дивана.
Но к вечеру возникла пустота. Большая такая, с гулькин дом, и прямо посреди грудной клетки. Смешно. Полгода назад она даже представить себе не могла, что станет грустить по человеку, который предал её первым же совместным решением.
Телефон затих. Ни звонков, ни сообщений. Насторожило.
На третий день позвонила Галя — соседка сверху, та самая, которая вечно забывает выключить воду и заливает весь стояк.
— Лен, слушай… Тут такое… Ты там в курсе, что твой-то… этот… Саша… у мамки живёт теперь?
— В курсе, — сухо ответила Лена.
— Ага… Ну ты крепкая… А то он тут всем жалуется. Ходит по двору, курит, как паровоз, рассказывает, что ты его выставила за дверь. Говорит, мол, неблагодарная, холодная… И вообще, ты специально его на себе женить хотела, чтоб потом выгнать…
— Что?! — Лена вскочила. — Что он несёт?
— Ага. Типа ты ж знала, что он с мамкой на тебя не променяется, а решила проверить… Ну, в общем, там мрак.
Лена на минуту потеряла дар речи.
— Ладно… — только и выдохнула она. — Спасибо, Галь. Ты как всегда вовремя.
Села на диван. Включила телевизор — тот мигом заговорил каким-то тупым шоу про кулинарные бои. «Нет», — Лена схватила пульт и выключила. Потом снова включила. И снова выключила.
Соседи шушукались. В доме обсуждали: «Вон, Саша-то с мамкой опять. А как красиво начиналось, как красиво!». А ей было… Стыдно. Глупо. И до чёртиков обидно.
Через два дня Лена получила повестку в суд.
Нет, не подумайте. Не за развод. Пока.
Это было заявление… о разделе совместно нажитого имущества.
Совместно нажитого за полгода брака.
— Это вообще законно? — ошарашенно спросила Лена юриста по телефону.
— Ну… Теоретически да. Он же прописан у вас?
— Прописан. Но это моя квартира! Купленная двадцать лет назад! По дарственной от мамы! Саша тут при чём?
— Ну вот и будем разбираться. Он указал, что вложился в ремонт. — Юрист сухо пролистала бумаги. — Какие-то чеки приложил.
— Какие, мать его, чеки?! — Лена чуть не задохнулась. — Он мне кран поменял за три тысячи! Вот и весь «вклад»! Он что, с ума сошёл?!
Юрист промолчала, потом вздохнула.
— Лена Валерьевна… Готовьтесь. Это может затянуться.
Затянулось.
Каждый день звонили то из ЖКХ («Ваш супруг требует перерасчёт коммуналки»), то из банка («У вас был совместный кредит на холодильник?»), то с неизвестных номеров — молча дышали в трубку.
Параллельно Саша с мамочкой и сестрицей развернули настоящий фронт. Соседи нашёптывались: «А ты знаешь, что она его из дома выгнала? Бедный Саша… Мужик без квартиры остался…». Лена пыталась объяснить, но поняла: бесполезно. Сложнее всего оказалось с родственниками — её же собственными.
— Ленка… Ну ты чего, — мялся её брат Женя. — Ну ладно, Нинка твоя бешеная, ну Сашка идиот… Но ты-то умнее! Чё ты, правда, не можешь войти в положение? Ну пожили бы вместе. Семья же.
— Женя. — Лена стиснула зубы. — Это. Моя. Квартира. И моя жизнь. Я не подписывалась на коммуналку с его мамой и его сестрой.
— Ну… — Женя почесал затылок. — Ну да, наверное… Но всё равно как-то… Ты бы хоть подумала…
— Ага, — сквозь зубы сказала Лена. — Подумала. И вот что решила: пусть катятся все.
Кульминацией стал звонок из суда. Дата заседания — через две недели. В повестке стояло жирным шрифтом: «Иск о разделе совместно нажитого имущества, выселении ответчика и установлении порядка пользования жилым помещением.»
И ещё одна строка. Мелким шрифтом.
«Дополнительно подано ходатайство о признании брака фиктивным.»
— Охренеть… — Лена опустилась на кухонный табурет. — Они решили доказать, что я его обманом затащила в брак, чтобы… чтобы что?! Чтобы лишить квартиры?
Телефон зазвонил снова. Саша.
— Лен, ну ты чё? — он говорил устало, голос с хрипотцой. — Может, договоримся? Чё этот цирк устраивать? Ты ж понимаешь — по-хорошему лучше.
— Ага, — сказала Лена. — Договоримся. По-хорошему. Ты прямо сейчас подходишь к двери, берёшь свои документы и пишешь заявление об отказе от всех претензий.
— Ну ты чё, сдурела? — взревел он. — Да ты без меня… да ты вообще… Ты даже кран починить не сможешь! Ты вообще никто без меня!
И тут что-то в Лене оборвалось. Где-то глубоко. Как нитка, которая долго-долго держалась — истончённая, почти незаметная — и наконец лопнула.
— Всё. — Она отключила телефон. — Абсолютно всё.
Она поняла. Больше она не та Лена, которая боялась остаться одна. Не та, которая верила, что с возрастом люди становятся умнее и добрее. Они не становятся. Они просто становятся старыми. А дерьмом — если были — так и остаются.
Елена встала, достала из шкафа чемодан. Но не чтобы уходить. А чтобы паковать Сашины вещи — на помойку. Или в суд.
— Это война. — сказала она вслух. — А я воевать умею.
С утра было какое-то странное, липкое затишье. Телефон молчал. Никаких звонков, никаких истеричных сообщений. Даже Галя-соседка притихла, как будто почувствовала — лучше сегодня не трогать.
Лена сварила кофе. Настоящий, молотый. Не этот растворимый яд, который Саша покупал пачками «по акции». Села за стол. Сделала глоток.
— Ну что… — сказала она вслух. — Последний акт марлезонского балета.
Суд был назначен на одиннадцать. Долго выбирать наряд не пришлось — джинсы, блузка, та самая сине-белая в полоску, в которой она когда-то на первом свидании пошла с этим… господи, даже имя противно выговаривать… с этим Сашей.
Перед выходом Лена задержалась у зеркала. Посмотрела внимательно. Морщины? Ага. Ну и пусть. Уставший взгляд? Конечно. А кому сейчас легко? Зато в глазах больше нет страха. Ни капли.
В зале суда стояли два стула. На одном — она. На другом — он. Между ними — пропасть. Бумажная, официальная, но такая настоящая, что даже воздух между ними дрожал, как над асфальтом в жару.
— Истец, изложите суть требований, — без особых эмоций сказала судья. Молодая, лет тридцать. В глазах — скука. Видно, не первый такой цирк у неё сегодня.
— Уважаемый суд, — поднялась Нина Михайловна. Да, именно она. Не Саша — мамочка. — Прошу обратить внимание: мой сын вложил в данное жильё значительные средства. Он… он купил стиральную машину. И микроволновку! И, между прочим, он лично клал плитку в ванной! У нас есть фото! — она потрясла какими-то распечатками. — Мы считаем, что жильё должно быть поделено пополам.
— Извините, — поднялась Лена, — но квартира была куплена мной в 2003 году. По дарственной. Саша прописан, да. Но собственность — моя.
Судья кивнула, листая документы.
— А брак был заключён когда?
— Полгода назад, — сказала Лена.
— А прописан когда?
— В день свадьбы.
— Ааа, — протянула судья с тем самым профессиональным скучающим «ааа». — То есть до брака здесь не проживал?
— Нет.
— Понятно…
И тут встал Саша. Смятый, помятый. Уставший. Без той самоуверенности, что была ещё неделю назад.
— Ваша честь… — он замялся, — ну… может… правда, по-хорошему… — Он косо посмотрел на мать. — Ну, типа, мы… ошиблись… с этим иском. Может, не надо…
— Саша! — взвизгнула Нина Михайловна. — Ты что несёшь?!
Судья, чуть не расхохотавшись, прикрыла рот ладонью.
— Уважаемая сторона истца, — холодно сказала она, — определитесь. Вы хотите поделить имущество или отказались от иска?
Саша молчал. Мама била его локтем в бок. Он тяжело вздохнул и сказал:
— Нет. Я отказываюсь.
— Что?!! — взвыла Нина Михайловна. — Ты… ты что творишь?! Она же… Она же тебя без трусов оставит!
Судья подняла брови:
— Замечание! Ещё слово — удалю из зала.
— Пожалуйста, — спокойно сказала Лена, — удалите. Можно навсегда.
После суда Саша догнал её у выхода.
— Лён… — он почесал затылок. — Ну, давай… Ну, может, не будем как враги? Ну… всякое бывает. Мы ж взрослые. — Он слабо улыбнулся. — Может, попробуем ещё раз, а?
Лена посмотрела на него, как на дохлого таракана. С брезгливостью, но уже без ярости. Просто — боже, как она могла вообще с этим человеком делить кровать? Жизнь?
— Саша. — Она убрала волосы за ухо. — Смотри, запоминай и запиши, если надо. Я. Больше. С тобой. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ни за что. Иди… — она глотнула воздух, — …и живи со своей мамочкой. Навечно. Счастливо. Без меня.
— Ой, ну и дура, — буркнул он, уходя.
— Согласна, — кивнула Лена. — Дура, что вообще тебя в дом пустила.
Казалось бы — финал. Конец.
Но через два дня раздался звонок. Номер был неизвестный, но голос — до боли знакомый.
— Лена, здравствуйте, — в трубке звучал голос… Маринки. — Слушайте… у меня тут такое… Я… короче… с парнем поругалась. Ну и… пока пожить негде. Вы не против, если я…
— Ой, — перебила Лена, — я что-то плохо слышу. Алё? Алё-алё-алё… Связь пропала… — И сбросила.
Выключила телефон. И улыбнулась.
Она переставила мебель обратно, как ей удобно. Поменяла замки. Записалась в бассейн. И в соляную пещеру. Да, потому что здоровье — дороже нервов.
И главное — она поняла. Быть одной — не страшно. Страшно быть рядом с теми, кто тебя не любит, но очень хочет пользоваться тобой. Жить в своей квартире — это не роскошь. Это счастье. Заработанное. И, если надо, отвоёванное.
А что до любви… Ну, кто сказал, что она бывает только одна?
