— Ты зачем ей всё оставила?! — голос Сергея дрожал, хотя он пытался казаться спокойным.
— Потому что она одна в этом доме умела не жрать на халяву и убирать за собой, — буркнула баба Катя, подписывая завещание с кривой усмешкой.
— А я? А Инна?!
— Ты? Ты у меня мебель — стоишь, пылишься и пользы ноль.
Когда Дарья открыла почтовый ящик и увидела конверт из нотариальной конторы, у неё под ложечкой запульсировало.
Она сразу поняла, что это. Баба Катя умерла месяц назад — тихо, в своей любимой кресло-качалке, с котом на коленях и сериалом на паузе. Сердце, говорят. Как всегда — сердце. А дальше пошло как по учебнику: похороны наспех, кутёж на поминках, Инна рыдает над салатом «Мимоза», Людмила Петровна держит руку на Дарьином локте — не чтобы утешить, а чтобы держать в фокусе свою будущую добычу.
Теперь же всё стало официально. Наследство. Десять миллионов. Дом в Подольске и банковский вклад. Дарья села на край кровати, держала бумагу в руках и медленно читала, как будто сама себе не верила.
— Ну что там? — донеслось из кухни ленивое Серёгино. — Пиши в чат, у кого сколько отстёгивать будем.
Дарья молчала. Сердце стучало. Не от радости — от напряжения.
Она встала, пошла на кухню. Сергей сидел в трусах и футболке с жирным пятном, ел макароны из кастрюли.
— Завещание на меня. Вся сумма. Вся недвижимость. Только моё имя.
— Ха! — он даже не удивился. — Ну понятно. Ты ж у неё любимая. Значит, делим пополам — тебе пять, мне пять. Людмиле Петровне — хотя бы лямчик. Инне — у неё дети, ты же не жадина?
— А ты работаешь? — Дарья прищурилась.
— Временные трудности. Тебе что, денег жалко?
Она молча налила себе воды. У неё в голове в этот момент включилась сирена. Не просто «побереги деньги». А такая: беги, дурочка, пока можешь.
Но привычка — страшная штука. Она только выдохнула и пошла звонить нотариусу, чтоб узнать, как быстро она может заблокировать доступ к имуществу на время «семейного обострения».
На следующее утро пришла она. Людмила Петровна.
— Дарьюшенька, родная, здравствуй! — завизжала она у дверей, словно соседка с 6-го этажа, с которой Дарья когда-то пила чай.
— Проходите, — хмуро сказала Дарья.
Людмила Петровна не прошла — влетела. Как налоговая в мае.
— Ох, горе у нас, горе, Катеньку-то как похоронили… Ах, царствие небесное… Но она ведь тебе всё оставила?
— Оставила.
— Ну, значит, надо будет потом всё грамотно распределить. Я всё посчитала: тебе — квартира, Сергею — доля. Инночке с ребятами — вклад. Я же не претендую, мне-то, старушке, хватит пенсии.
— Вы серьёзно? — Дарья смотрела на неё как на оживший сметанный торт с глазами. — Она оставила всё мне. Не «распределить», а — всё. Без дележки. Без «долей».
— Даш, ну ты же понимаешь… семья ведь.
— Вы меня никогда не считали семьёй.
— Ну ты и была… как бы… вхожа.
— Как стиральный порошок? — Дарья усмехнулась. — Удобная, молчаливая, удаляется при полоскании?
Пауза повисла такая, что даже кот остановился на полпути к миске.
— Послушай, — заговорила Людмила Петровна резко. — Ты получаешь десять миллионов. Это… ну… не твоё. Это общее. Катя была Сережиной мамой. Ты тут при чём?
И тут пришёл Сергей. В шортах. И в тапках с надписью «KING».
— Мам, не начинай, — пробурчал он. — Мы с Дашей сами разберёмся.
— Разберёмся? — взвилась мать. — Она уже блокирует счета! Мне в банке отказали в доступе к ячейке! Она обрубила карты!
— Потому что я не обязана вас кормить, — спокойно сказала Дарья.
— То есть ты собираешься нас всех кинуть? — с угрозой в голосе.
— А вы кем мне приходитесь, напомните? Инна мне кто? Ты — мой муж, безработный и безынициативный. Сижу на работе до девяти, прихожу — воняет, как в подъезде, где кошек кормят. Ты готов только одно: жрать, спать и просить.
Сергей встал. Медленно.
— Слушай, не перегибай. Ты с Катей жила, потому что она тебя жалела. А сейчас бабки упали, и ты тут же — «моя квартира, мои деньги». Нормально вообще?
Дарья достала из кармана ключи.
— У тебя есть час, чтобы собрать свои трусы. Потом я сменю замки.
Людмила Петровна вскочила:
— Я вызову полицию. Это не по закону!
— Попробуйте. Завещание на моё имя, прописан он не был, квартира — теперь моя.
— Ты у нас хозяйка, что ли?
— Да, теперь — хозяйка.
За дверью хлопнули тапки Сергея. Потом — крик Людмилы Петровны:
— Ты пожалеешь, Даша! Деньги — зло! Ты одна с ними сойдёшь с ума!
Дарья вернулась в квартиру. Села. Посмотрела на полупустой стакан воды.
И впервые за много месяцев… ей стало спокойно.
Но ненадолго.
Телефон завибрировал. Сообщение от Инны.
«Дарья, привет. Ты там квартиру продаёшь? Можешь хотя бы детям моим по миллиону выделить? Мы ж всё-таки родные…»
Дарья выбрала столик у окна. Она пришла первой, как и планировала. В этом кафе она когда-то назначала свидания. Давно. До Сергея, до его семьи, до затяжной бытовой войны. Сейчас это место казалось ей странно чужим. Как будто из прошлого, в котором она была наивной и верила, что любовь победит всё — даже тёщу с характером диктатора и мужа, который путает супружеский долг с лежанием на диване.
— Не ной, Даш. Заказала кофе — живи дальше, — подумала она и сделала глоток.
Телефон пиликнул. Инна.
«Подъезжаю. Мать с нами будет. Она настояла».
Дарья чуть не поперхнулась кофе.
— Ну конечно, трио кобры. Без Людмилы Петровны ни одна семейная афера не обходится.
Они вошли ровно в 11:03, как под копирку. Инна — в дорогом пуховике и на каблуках, с выражением страдалицы, которая одновременно очень хочет денег и боится их попросить. Людмила Петровна — в пальто, которое пахло терпко, как нафталин с оттенком «Командирской настойки», и с лицом будто бы она не в кафе, а на казнь к римскому проконсулу. В руках у неё была папка.
— Дарья, привет, — вымученно улыбнулась Инна и села. — Спасибо, что согласилась встретиться.
— Не за что. Я тоже хотела кое-что прояснить.
— А мы не для споров собрались, а для решения, — Людмила Петровна хлопнула папкой по столу. — Семья не должна ссориться из-за бабла. Умные люди делятся — и живут дальше.
Бабла. Какое хорошее слово. Теплое, семейное. Сразу ясно, чем они живут.
Дарья склонила голову на бок:
— Прекрасно. Делимся — вы делитесь со мной воспоминаниями, как меня оскорбляли на каждом празднике. Как вы смеялись, что я работаю в налоговой. А я делюсь с вами… тишиной.
— Ой, да брось ты! — фыркнула Инна. — Ты же всегда вела себя так, будто мы тебе мешаем жить.
— Вы мне не мешали. Вы жили на мне, — Дарья улыбнулась. — Сергей полгода сидел на моей шее, вы таскали из дома еду, я мыла за вами полы после посиделок и слушала, как вы за глаза меня «шестеркой» зовёте. А теперь, когда деньги, вдруг — семья.
— Послушай, — Людмила Петровна заговорила официальным тоном, как будто сейчас озвучит приказ из штаба. — У Инны двое детей. Один в этом году заканчивает школу. Мы думали — миллион тебе, миллион нам. Остальное как хочешь.
— Ага, а квартира — кому? Коту бабушки Кати? — Дарья прищурилась.
— Ну если уж так, — Инна подалась вперёд. — Мы думали, ты её продашь. Ну или… сдашь. И с вырученного…
— Инна, ты взрослый человек. Ты серьёзно пришла сюда с ожиданием, что я всё отдам?
— Ты получила десять миллионов! — Инна уже не сдерживалась. — Что тебе, жалко?!
— А тебе не жалко было, когда я сидела в больнице с её мамой, а ты фоткалась в Турции? Или когда ты выкинула Катину старую посуду, потому что «тебе противно с неё есть»?
Тишина.
Людмила Петровна схватила папку и извлекла оттуда лист.
— Мы подготовили мировое соглашение. Если ты подпишешь — мы гарантируем, что не подадим в суд.
Дарья рассмеялась. Громко. Люди за соседними столами обернулись.
— В суд?! На что? Завещание составлено законно. Заверено нотариусом. Вы даже не являетесь моими родственниками по закону — вы посторонние. Можете подать куда хотите. Даже в телешоу «Пусть говорят».
— То есть ты окончательно… от нас… — Инна встала. — Ты вообще человек?
— Иногда сомневаюсь. Особенно когда думаю, что жила рядом с вами столько лет.
Людмила Петровна тоже поднялась. Подошла к Дарье, нависла:
— Ты не такая уж умная, как думаешь. Мужиков на деньгах не удержишь.
— А я и не собираюсь их удерживать. Я собираюсь выбирать.
Она посмотрела им вслед, пока те вышли, хлопнув дверью кафе. Инна запнулась на ступеньке и едва не свернула каблук — символично. Как их план — такой же хлипкий, как туфли с «рынка Воскресенск».
Дарья достала телефон. На экране — сообщение от адвоката.
«Развод в процессе. Счета обезопасили. Сергей запросил встречу. Хотите поговорить?»
Она выдохнула. Потом ответила:
«Да. Но только в нотариальной конторе. С протоколом».
Кофе уже остыл, но она сделала последний глоток. Пустой, горький. Как будто что-то внутри себя она тоже допила. Без сахара. Без иллюзий.
Нотариальная контора на первом этаже старого бизнес-центра, где пахло бумагой, кофе и чужими историями. Здесь всё всегда начиналось и заканчивалось официально — браки, разводы, наследства. Сегодня Дарья пришла сюда завершать свою историю.
Она села за длинный стол в переговорной. Через минуту в дверях появился он — Сергей. Сильно постаревший за два месяца. Щетина, потускневший взгляд, тот самый мятный пуховик, в котором он когда-то чинно выходил к гостям с подносом и говорил:
— Угощайтесь! Это жена сама готовила.
Сейчас — ни подноса, ни гордости, ни жены.
— Привет, — пробормотал он, садясь.
— Привет. Ты зачем просил встречу?
— Хотел поговорить. Без крика. Без мамы.
Дарья молча кивнула, скрестив руки на груди.
— Я подумал… ну, может, мы как-то всё… уладим?
— Сергей, ты когда-нибудь вообще видел себя со стороны? — Дарья пристально посмотрела ему в лицо. — Когда я пришла в эту семью, я верила, что у нас всё будет вместе. А в итоге я была с вами одна. Одна на троих.
Он отвёл взгляд.
— Людмила Петровна — твоя мать, я понимаю. Но ты взрослый. Почему ты всегда молчал, когда она делала из меня девку с подноса?
— А что я мог?! Она же… она всех всегда… подавляла. Даже отца. Я не мог…
— Ты не хотел. А теперь хочешь деньги.
— Не только. Я всё осознал. Мне плохо без тебя.
— Тебе плохо без денег, Сергей.
Он вскочил.
— Ты несправедлива. Я отец твоего сына!
— Ты отец? А где ты был, когда я одна возила его в больницу с бронхитом? Когда ты сказал, что «не можешь», потому что матч?
— Ну не всегда же…
— Ты никогда не был рядом, Сергей! Ты был как мебель — вроде есть, но ни пользы, ни тепла.
Он опустился обратно на стул. Уперся локтями в стол.
— Я запутался, Даша. Я правда. Я… просто думал, ты никогда не уйдёшь. А ты взяла — и ушла.
— Потому что я поняла: жить с человеком, который тебя не слышит — страшнее, чем жить одной.
Повисла долгая тишина.
— Я продал машину, — тихо сказал он. — Верну тебе часть долга. И подпишу всё, что надо.
Дарья не ожидала. Наступило неловкое молчание, которое не хотелось заполнять.
— Я тоже была не идеальна, — сказала она наконец. — Я терпела. А потом стала злой. Но знаешь, что меня добило? Не мамины выкрики. Не Иннины наезды. А то, что ты молчал. Постоянно. Даже когда мне было больно.
Сергей кивнул.
— Я понял. Но поздно, да?
— Поздно для того, чтобы быть семьёй. Но не поздно быть человеком. Подпишешь — и будем считать, что хотя бы в конце ты сделал что-то не трусливое.
Он протянул ей ручку. Подписал все бумаги молча.
— Я ухожу. Насовсем, — Дарья встала. — И знаешь… спасибо.
Он удивлённо поднял голову.
— За что?
— За то, что я увидела, как не надо.
Выйдя из нотариальной, Дарья глубоко вдохнула. И вдруг захотелось смеяться. Не истерично, а облегчённо.
Прошлое официально закрыто. Без драм, без истерик. Просто — точка. Громкая. С подписью и печатью.
Теперь можно начинать жить по-настоящему.
