— Ты представляешь, они квартиру на мать переписывают.
— Кто они?
— Муж и его мамочка. Моя же доля там!
— Ох, Тоня… Тебе не муж, а квест в стиле «Сними с бабы ипотеку».
Антонина стояла у окна кухни, жевала холодный бутерброд с сыром и смотрела, как во дворе кто-то упорно пихает старую «Ниву» задом в сугроб. Было утро понедельника, но чувство, что её уже предали и обокрали, наступило вчера. Или неделю назад. Или вообще в момент свадьбы, если так по-честному.
Сергей возился в ванной. Шуршал какими-то бумажками. Тоня слышала, как щёлкает зажигалкой и, наверно, опять дымит у открытого окна.
— А можно тебя спросить? — произнесла она спокойно, как будто сейчас не будет допрос с пристрастием.
— Чего опять? — с усталостью в голосе отозвался Сергей.
— А чего это мама твоя уже третий раз за неделю приезжает? И почему, когда она приезжает, ты прячешь документы в тумбочку под трусы?
Сергей вышел из ванной в майке с пятном от борща, которую носил дома и в гараж. Волосы растрепаны, взгляд оборонительный.
— Не начинай, Тоня. У мамы давление, ей надо посидеть в тишине. У нас уютно.
— Уютно, да. Особенно когда вы на двоих делите мою долю в квартире. — Тоня подалась вперёд. — А что за бумажки она тебе вчера привозила? Из МФЦ, между прочим. Уж я-то знаю этот вонючий голубой конверт.
— Какие ещё бумажки? — Сергей сразу отвёл глаза. — Мама просто… интересовалась, как у нас дела.
— У нас? Или у вашей будущей с мамой «семейной недвижимости»? — Тоня сдержала дрожь в голосе, но внутри уже клокотало.
Она не была истеричной. Наоборот — из тех женщин, что молча вытирают подоконники, когда подозревают, что муж делает какую-то хрень. Но с подоконниками было уже покончено. Осталась ярость.
— Ты что, решил без меня оформить квартиру на мать? Ты, простите, совсем охренели? Это наша с тобой квартира. Мы брали ипотеку, я платила её так же, как ты. Иногда больше. И ты думаешь, я просто так это проглочу?
Сергей сжал губы. Было видно, что он не хочет начинать этот разговор. Потому что знал, чем он закончится.
— Послушай… Мама просто боится, что если что-то со мной случится…
— Случится? Случится, Серёж, то, что я подам на развод. И не потому что ты идиот. А потому что ты трус. — Тоня подошла к нему вплотную. — Ты муж или маменькин финансист?
— Не надо так, Тоня… Я просто хотел как лучше…
— Ага, «как лучше» — это у нас по маминому паспорту, но за мои деньги? Удобно. Надо было ещё и машину на дядю Витю оформить — он же тебе в детстве велик купил, помнишь?
Сергей отвернулся, пошёл к окну, будто там можно было спрятаться от разговора. Но Тоня уже закипела.
— Скажи честно. Она тебе это предложила?
— Нет… ну, не напрямую… Она просто сказала, что «так спокойнее будет», если квартира будет на неё. Ну, мало ли, развод…
— Ага. То есть развод вы уже обсуждали? Заранее?
— Ну, она просто… волнуется.
— Она волнуется, а я — просто дура, да?
Наступила тишина. В такой тишине даже капанье воды в раковине звучало, как барабанная дробь.
Тоня подошла к шкафу, достала папку с документами и бросила её на стол.
— Там всё, что касается этой квартиры. Платежи, чеки, расписка по ипотеке, даже СМСки из банка. Угадай, чьё имя там в каждом втором документе?
— Тонь… — Сергей, наконец, сел на табурет. — Ну не драматизируй.
— Я не драматизирую. Я считаю. Каждую копейку. И не надо мне про то, что ты «просто слушал маму». Ты взрослый мужик. Или ты хочешь, чтобы я тоже пошла слушать свою маму и вернулась в её двушку с плесенью и тараканами, которых она кормит «по расписанию»?
— Зачем ты так? — он вздохнул. — Ну ты же знаешь маму. У неё свои тараканы…
— Да, но теперь они в нашей квартире! — Тоня фыркнула. — И, судя по всему, ты им готов передать все ключи.
Он замолчал. Смотрел в пол. Как подросток, которого поймали за враньём.
И тут звонок в дверь.
— О, неужели сама императрица пожаловала… — усмехнулась Тоня. — Или нотариуса привела?
Открыла дверь. На пороге стояла Надежда Павловна. В пуховике, из которого торчал аккуратный пакет с документами.
— Тонечка, здравствуй. Я буквально на минуточку…
— Конечно, Надежда Павловна. Проходите. Только тапочки у нас пока что не переписаны на вас. Потерпите.
— Ну зачем ты так язвишь? — она вошла, сняла пуховик, обняла сына и бросила быстрый взгляд на стол. Увидела папку с документами.
— А вы зачем ходите сюда с паспортом и кадастровыми выписками, как будто я уже померла?
— Я просто хотела, чтобы у Серёженьки всё было спокойно. Вы же… вроде как… ну, не всегда ладите.
— А вы, видимо, решили подстелить соломку, пока я на работе?
— Не надо так, Тоня, — вмешался Сергей, но тихо, так, словно боялся своей матери больше, чем своей жены.
— А вы, Сергей Николаевич, — Тоня резко повернулась к нему, — решили выбрать между женой и мамой? Отлично. Выбрали? Поздравляю. Теперь и развод оформим на неё. Раз уж пошла такая пьянка.
Надежда Павловна приподняла бровь.
— Неужели из-за квартиры? Тоня, ну не будь ты такой меркантильной…
— Меркантильной? Вы меня сейчас пытаетесь оставить без квартиры, за которую я 6 лет платила по 18 тысяч в месяц, и я меркантильная?
Сергей встал, как-то по-идиотски ссутулившись.
— Мы не хотели тебе зла…
— Ага. Просто немного «выкинуть за борт». Но с уважением, с чаем и сушками.
Тоня села обратно за стол. Открыла ноутбук.
— Что ты делаешь? — насторожилась Надежда.
— Пишу адвокату. Начинаем процедуру защиты моей доли. А вы пока там у нотариуса потренируйтесь, как будет звучать: «остались с носом».
Тоня сдерживала дрожь пальцев, но голос был ровный. Надежда смотрела на неё, как на дикого зверя. Сергей стоял между ними — усталый, жалкий и растерянный.
Он знал, что эта война только начинается.
После той сцены на кухне Тоня ждала, что Сергей хотя бы попробует поговорить с ней по-человечески. Объясниться. Извиниться. Но он выбрал стратегию страуса: засунул голову в телефон, сделал вид, что весь в работе, и почти не разговаривал. Только молча ел ужин — макароны с тушёнкой, которые она сварганила уже на автомате — и уходил в зал смотреть футбол.
Они жили в квартире как чужие. Нет, хуже — как два соседа по коммуналке с общим прошлым и разными будущими.
Всё изменила бумажка.
Простая бумажка, случайно выпавшая из Серёжиной куртки. Серая, с гербовой печатью и жирной надписью:
«Согласие на отчуждение имущества».
Тоня, держа эту бумагу в руках, даже не удивилась. Просто села на край кровати и громко, отчётливо выдохнула:
— Всё. С меня хватит.
Сергей влетел в комнату через минуту.
— Ты чего орёшь?
— Я? Ору? Это я ещё ласково дышу, Серёжа. Вот если бы ты сейчас увидел, как я хочу тебя ударить этой бумажкой по лбу — ты бы понял, что я на самом деле чувствую.
Он посмотрел на неё, на бумагу — и понял.
— Ты рылась в моих вещах?
— Это сейчас у тебя главная претензия?
Он попытался отобрать бумагу. Тоня отдёрнула руку.
— Не смей. Я читаю и учусь. Видишь, какой полезный документ? Ты тут собираешься подарить квартиру своей мамочке. Подарить! То есть я — как бомжиха, без копейки, сижу и жую макароны, а вы, два родственника из мира жадности, переоформляете жильё, будто меня и не было?
— Это была просто идея, Тонь. Мы ещё ничего не делали!
— «Мы», Серёженька, — это ты и твоя мамочка. А «я» — это женщина, с которой ты живёшь пятнадцать лет. С которой ипотеку тянул. Которая тебе помогала, когда ты после увольнения два месяца даже резюме не писал. Я.
— Ну что ты начинаешь… — Сергей сел на кровать, развёл руками. — Мама просто беспокоится. Она боится, что ты… ну… уйдёшь. И останешься в квартире.
— А ты не боишься, что я уйду, а ты останешься без трусов?
Он хмыкнул.
— Всё у тебя через одно место. Сразу в крайности. Я просто хотел разобраться. Мама просила. Ну, разве так нельзя?
— Нельзя. Потому что я — не мебель. Я — совладелец этой квартиры. А твоя мама — взрослый человек, который должен жить у себя, а не в нашей жизни.
Он попытался поиграть в примирение.
— Может, давай всё забудем? Ну, серьезно. Давай жить спокойно.
— Это ты маме скажи. Пусть она тоже забудет дорогу сюда. И забудет про бумажки.
— Да ты просто ненавидишь мою мать!
— Нет. Я просто знаю цену людям, которые улыбаются тебе в лицо, а за спиной тебя переписывают. Я ненавижу не твою мать. Я ненавижу, что ты позволяешь ей лезть в нашу жизнь, как в свою косметичку.
Он встал. Молчал секунду, потом буркнул:
— Хорошо. Хочешь по-взрослому? Давай брачный договор оформим. Вот и видно будет, кто чего стоит.
— Прекрасно. — Тоня достала телефон. — Я уже договорилась с юристом. Завтра встреча. Надеюсь, твоя мамочка одобрит.
Сергей хлопнул дверью и ушёл в спальню. Потом вернулся.
— Знаешь, что, Тоня? Ты всегда всё утрируешь. Из-за ерунды готова разрушить всё.
— Это не ерунда. Это предательство. Ты хочешь лишить меня имущества, которое мы строили вместе. А я не позволю. Ни тебе, ни ей. Ни в какой форме.
— А если я скажу, что всё отменю?
— Поздно, Серёжа. Поздно «отменять», когда уже достал топор.
В тот же вечер Тоня поехала к юристу. Её встретила уверенная женщина лет пятидесяти с короткой стрижкой и цепким взглядом. Звали её Людмила Васильевна, и она была прекрасна тем, что сразу сказала:
— О, это типичная схема. Мама давит, сын прогибается, жена страдает. Вы не первая.
— А последняя? — усмехнулась Тоня.
— Вряд ли. Но можете стать первой, кто всё грамотно отстоит.
Они составили список:
• подать заявление о разделении собственности,
• заморозить любые сделки с квартирой до окончания разбирательства,
• оформить брачный договор с закреплением долей.
На следующий день Тоня передала Сергею пакет бумаг.
— Подпиши. Или мы переходим в фазу «судебной любви».
Он долго смотрел на бумаги. Молчал. А потом сказал:
— Мама в больнице. Её увезли ночью. Давление, сердце.
— Правда? — Тоня впервые за неделю смягчилась.
— Да. Я поеду.
— Подожди. Я с тобой.
Он удивлённо посмотрел.
— Серьёзно?
— Она, может, и ведьма, но мать. И если ей плохо — я поеду.
Они поехали вместе. В дороге молчали. В приёмной больницы Сергей уставился в пол, а Тоня пошла выяснять, где Надежда Павловна.
Вернулась через пятнадцать минут.
— Сергей…
— Что?
— Её тут нет. Никогда не было. Ни сегодня, ни вчера.
— Как? — он побледнел.
— А вот так. — Тоня протянула ему распечатку звонков: — А это — входящий звонок от мамы в 03. Видишь? Это номер их домашнего. Она не вызывала «Скорую». Ты врёшь.
— Я не… я просто хотел, чтобы ты…
— Чтобы я расслабилась и отменила юриста? Гениально. А мама где сейчас?
Сергей замолчал. Потом выдохнул.
— У нотариуса…
Тоня просто встала и ушла. Молча.
Он не побежал за ней.
Вечером она сидела одна, в тишине, среди коробок с вещами. Собрала всё: документы, свою одежду, посуду.
На столе осталась только одна записка:
«Серёжа, тебе с мамой, наверное, проще. А мне — легче без вас. Я ухожу. Но квартиру ты просто так не получишь. Готовь юриста. С любовью, Т.»
Сергей вернулся домой поздно вечером. В квартире было странно тихо. Ни звука, ни запаха еды, ни скрипов половиц. Впервые за пятнадцать лет — он чувствовал себя посторонним у себя же дома.
На кухне его ждал только холодный чай в чашке с трещиной. А на столе — список:
«Список забранных мной вещей. Чтобы потом не выдумывали.»
Ни слёз. Ни истерик. Только подчёркнутая решимость. Он понимал: теперь всё по-настоящему.
Он позвонил матери.
— Мам, она ушла.
— Ну и пусть! — отрезала Надежда Павловна. — Нечего было терпеть её язык! Я же говорила тебе: такие женщины с годами только злее становятся.
— Мам, она не просто ушла. Она ушла с юристами.
— Ты её что, напугал? Или… ты подписал что-то?
— Нет. Но она готовит суд.
— Так, стоп! Сергей, послушай. Я нашла хорошего нотариуса. Он поможет оформить квартиру на меня задним числом. Всё сделаем, как надо. У меня подруга — судья на пенсии. Она знает, как такие дела обходят.
— Мам, ты слышишь, что ты говоришь? Задним числом? Это уже уголовщина.
— Сергей, ты дурак. Она разведётся, отсудит половину, и тебя выкинет, как мокрую тряпку. А я хотя бы что-то тебе сохраню! Это МОЯ забота!
— Мам, это МОЯ жена была. МОЯ квартира. МОЯ жизнь.
— Ха! Жена… Которая ушла. А я, между прочим, всегда была рядом!
— Да, ты была рядом. Настолько рядом, что я теперь не знаю, кто из вас хуже.
Он отключился.
Через две недели пришла повестка. Антонина подала иск. Требовала признать долю в квартире совместно нажитым имуществом, заморозить любые операции с ней и… взыскать моральный ущерб.
В суде она была спокойна и холодна. Как лёд. Даже голос не дрожал.
— Уважаемый суд, — обратилась она, — квартира была куплена в браке. На совместно накопленные средства. И да, у нас не было брачного договора. Но теперь я вижу, что стоило бы его подписать раньше. Этот иск — не месть. Это защита. От предательства, которое обставили как «семейную заботу».
Сергей не смотрел на неё. Надежда Павловна пришла на первое заседание в чёрной кофте, как на похороны.
— Я просто хотела, чтобы сын не остался на улице, — всхлипывала она. — Эта женщина… она его охмурила. Потом решила всё забрать. А я — старая, больная. Я что, не имею права?
— Вы имеете право на собственное жильё, Надежда Павловна, — не выдержала Антонина. — Но не на мою жизнь, мои деньги и мою квартиру. Вы с сыном решили меня выбросить, как использованную салфетку. Только забыли, что я не из тех, кто беззвучно исчезает.
Суд шёл три месяца.
Всплыли счета, переводы, старые чеки. Даже подаренный когда-то Сергеем холодильник стал предметом обсуждения.
А в середине процесса случился тот эпизод.
Надежда Павловна, потеряв терпение, буквально накинулась на Антонину у входа в здание суда.
— Ты не женщина! Ты змея! Ты сгноишь моего сына!
— Лучше сгнить одной, чем жить с вами. — Тоня резко оттолкнула её руку. — Вы лезете везде: в семью, в документы, в чужие кошельки! Ваш сын — взрослый мужик, а вы всё ещё третий человек в его постели.
Надежда Павловна закричала. Вмешались прохожие. Один из них снял всё на видео.
Через неделю это видео попало в руки адвоката Тони.
И стало финальным гвоздём в крышку гроба семейной «дружбы».
На последнем заседании судья огласила решение:
— Суд признаёт квартиру совместно нажитым имуществом. Доля каждой стороны — 50 процентов. Попытки отчуждения без ведома одного из супругов считаются недействительными. Иск о моральном ущербе — частично удовлетворён. Сторона ответчика обязана выплатить истице сумму в размере…
Голова Сергея упала. Он потерял не только жену, но и лицо.
Надежда Павловна сжала губы, словно глотала таблетки без воды.
Антонина спокойно кивнула.
— Благодарю. А теперь, если позволите, я бы хотела ещё один иск — об определении порядка пользования. Потому что, извините, но я не собираюсь делить с этими людьми ни стены, ни воздух.
Через месяц Сергей выехал.
Мать — к своей сестре. Он — в съёмную.
Антонина осталась в квартире.
Поменяла замки. Выбросила старые кружки. Сделала ремонт в спальне.
И впервые за много лет спала спокойно.
Вечером она стояла у окна с бокалом вина. На столе лежал новый документ:
Свидетельство о разводе.
Телефон загудел. Сообщение от неизвестного номера:
«Тоня, прости меня. Всё было не так. Я всё понял. Может, встретимся?»
Она усмехнулась.
Нажала «удалить».
— Поздно, Серёжа. Я теперь у себя. И никто сюда больше не войдёт без ключа. Даже ты.
