— Так ты меня всё-таки выгонишь? — голос Валентины Петровны дрожал от обиды и негодования.
— Я не выгоняю, я возвращаю вам вашу свободу, — Ольга даже улыбнулась, но глаза у неё были холодные.
— Свободу?! Это ты называешь свободой — на улицу, как собаку?! — Инна вскинула руки, готовая к скандалу.
— Лучше собаку, чем меня. Она хотя бы благодарна за крышу над головой, — тихо, но очень зло бросила Ольга.
В квартире стоял запах остывших котлет и нервов, натянутых как проволока. За столом сидели четверо: Ольга, Дмитрий, его мама — Валентина Петровна, и Инна — младшая сестра.
— Ольга, солонка где? — Валентина Петровна даже не смотрела в её сторону, обращаясь к сыну, будто Ольги за столом не существовало.
— Там, где и всегда, рядом с хлебницей, — ответила Ольга, улыбнувшись криво.
Но Валентина Петровна продолжала, как будто не услышала:
— Вот Инна всегда знала, где что лежит. У неё в доме порядок был. Чистота — хоть с ложки ешь. Не то что здесь…
Ольга почувствовала, как внутри что‑то горячее, неприятное поднимается к горлу. Она уже не помнила, какой это раз за последние два года Валентина Петровна сравнивала её с «идеальной» Инной.
— Мам, может хватит? — тихо пробормотал Дмитрий, ковыряя котлету вилкой.
— Хватит? — вспыхнула Валентина Петровна. — Я что, не имею права высказать своё мнение в доме сына?!
— В моём доме, — Ольга сказала это спокойно, но голос дрогнул.
Валентина Петровна резко повернулась к ней:
— В твоём? Ты его, значит, и купила?!
— Ага, именно так. После свадьбы я продала свою двушку и мы взяли ипотеку. Кто платил за ремонт и досрочные платежи — напомнить?
Инна фыркнула:
— Ну да, как же, героиня. А что — без твоих денег мы бы под мостом спали? Смешно.
— Смешно то, что вы до сих пор здесь сидите и рассуждаете, кто бы где спал.
— Оленька, ты злая стала, знаешь? Раньше хоть терпела. А теперь слова нормального нельзя сказать. — Валентина Петровна театрально всплеснула руками. — Муж у тебя тихий, добрый, а ты — как ежиха. Колючки во все стороны.
— Потому что я устала быть вашим боксерским мешком. — Ольга встала из-за стола. — Дмитрий, у меня один вопрос: сколько это ещё будет продолжаться?
— Ну что ты опять начинаешь? — он смотрел в пол. — Они же временно. Пока у Инны с жильем не решится.
— Временно? Они уже три месяца тут. Это больше, чем временно. Это уже паразитизм какой-то.
— Ты слышишь, что она говорит?! — Валентина Петровна вскочила. — Паразиты! Родная мать и сестра — паразиты! Вот спасибо, Оленька, спасибо за гостеприимство!
— Да пожалуйста, — Ольга развела руками. — Только запомните: дальше будет по-другому.
«Сколько можно? Три года — как война. Каждый визит свекрови заканчивается унижениями. Они с Инной всегда были тандемом. Дмитрий же… Дмитрий молчит. Он никогда за меня не заступается. А зачем ему? Его и так всё устраивает: мама в доме — значит, он любимый сынок, жена на кухне — значит, и здесь тишина. Только вот какая тишина? Звенящая, как перед грозой.»
Вечером, когда Ольга собирала посуду, Инна прошла мимо и шепнула с ядовитой усмешкой:
— А ты знаешь, что Димка до свадьбы ещё думал, кого выбрать — меня или тебя? Я-то его детская любовь.
Ольга повернулась к ней, держа в руках мокрую тарелку:
— Ещё одно слово, Инна… и ты узнаешь, как этой тарелкой можно снимать наращенные ресницы.
Инна отступила, но усмешка не исчезла.
— Ух, какая грозная. Ты же даже мужа своего толком удержать не можешь, а тут мне угрожаешь.
— Инна! — выкрикнул Дмитрий, входя на кухню. — Перестаньте обе! Что происходит?
— Что происходит? — Ольга повернулась к нему, сжимая кулаки. — Твоя мама и сестра уже здесь хозяева. А я кто? Прислуга? Или уборщица?
— Ты перегибаешь. Ну потерпи ещё чуть-чуть…
— Нет! — Ольга резко смахнула слёзы со щек. — Терпела достаточно. Либо они уходят, либо я.
— Серьёзно? Ты меня шантажируешь? — Дмитрий побледнел.
— Не шантажирую. Констатирую. Я устала быть лишней в собственном доме.
В комнату зашла Валентина Петровна с пакетом белья.
— Ну что там, Оленька, ты уже собралась нам билеты на вокзал покупать? Или сама поедешь?
— Нет, — Ольга подняла на неё глаза и вытерла руки полотенцем. — Это вы с Инной собираетесь. Давайте по-хорошему: у вас два дня.
Валентина Петровна открыла рот, но сказать ничего не успела. Ольга развернулась и ушла в спальню, оставив за собой гробовую тишину.
Впервые за три года Ольга почувствовала лёгкость. Это был страх и освобождение одновременно.
Утро началось с громкого грохота на кухне. Валентина Петровна, закутавшись в халат с леопардовым принтом, что-то роняла и приговаривала:
— Вот и ножи тупые, и чайник вон как свистит… Хозяйка, конечно, из тебя никакая.
Ольга, уже одетая для работы, стояла в дверях кухни с чашкой кофе.
— Я тоже рада вас видеть. Ещё один такой комплимент — и я заварю вам кофе с солью.
— Соль не жалей. — Валентина Петровна даже не повернулась, продолжая греметь кастрюлями.
Инна появилась следом. Волосы собраны в небрежный пучок, под глазами — тени недосыпа. В руках — телефон, из которого доносился писк сообщений.
— Мам, я тут нашла однокомнатную. Правда, далековато… — пробормотала она.
— И что? — Валентина Петровна всплеснула руками. — А деньги откуда? На пенсию я могу разве что коммуналку оплатить.
— Отличный вопрос. — Ольга сделала глоток кофе. — Инна, ты ж вроде у мужа алименты требуешь? Или он тоже как мой — молчит и терпит?
— Ах ты… — Инна прикусила губу и резко повернулась к Ольге. — Не твое дело.
— Очень даже моё. Вы уже три месяца у меня на шее. Кормлю, пою, даже интернет на вас тяну. Может, хоть к аренде подключитесь?
— Вот неблагодарная! — Валентина Петровна вскинула руки. — Мы ей родня, а она нас в квартплату записала.
— Родня? — Ольга хмыкнула. — Родня, которая три года меня унижала? Инна, не напомнить, как ты на свадьбе сказала, что «Диме можно было и получше найти»?
— Это была шутка! — Инна вскинулась.
— Шутка? Ну вот и я пошучу. У вас сутки, чтобы найти, где ночевать.
— Ты серьёзно? — Дмитрий стоял в коридоре, опершись на косяк. — Хочешь выгнать мою мать и сестру?
— Не хочу. Я это делаю.
— Оля… они же остались без всего. Как ты можешь так?
— А как они могут так? Сидеть в нашем доме, есть за мой счёт и ещё и меня поливать грязью? Дмитрий, если ты мужик — реши это сам. Если нет — я решу.
— Ты ставишь меня перед выбором? — он говорил тише, но глаза блестели злостью.
— Не я. Они. — Ольга кивнула в сторону кухни. — Они уже давно выбрали. Ты — их мальчик. А я для них никто.
— Оль, да это же семья…
— А я кто тебе? Просто соседка с ипотекой?
— Ты перегибаешь!
— Нет, Дима, я наконец-то выпрямляюсь.
К вечеру в квартире было напряжение, будто кто-то наэлектризовал воздух. Ольга сидела на диване с ноутбуком, когда Валентина Петровна прошла мимо и нарочито громко бросила:
— Ишь ты, хозяйка. В ногтях её свобода, в ноутбуке — счастье. А дом — разваливается.
— Разваливается? — Ольга подняла глаза. — Ну ничего. Скоро он станет попрочнее, когда в нём будет на два человека меньше.
— Неблагодарная… — пробурчала Валентина Петровна и скрылась в спальне, которую с Инной занимали последние месяцы.
Инна, не отставая, подлила масла в огонь:
— Ты знаешь, что все мои подруги говорили, когда Дима на тебе женился?
— Не знаю. И главное — мне плевать.
— Они говорили: «Она никогда не справится. Слишком тихая, слишком простая, слишком… никакая».
— Знаешь, что забавно? — Ольга встала, подошла вплотную. — Никакая, но сейчас именно я решаю, где вам спать завтра.
Инна фыркнула:
— Дима никогда не позволит тебе нас выгнать.
— Спроси у него сама. Только осторожнее — вдруг он всё-таки мужчина.
На следующее утро Ольга открыла дверь в комнату, где обосновались гостьи. Валентина Петровна сидела на кровати, сложив руки на груди, а Инна возилась с чемоданом.
— Вам помочь с вещами? Или вы сами? — голос Ольги был спокоен, почти ласков.
— Это конец, да? — Валентина Петровна вскинула голову. — Ты разрушаешь семью!
— Семья разрушается не от того, кто ставит границы… ой, простите, я же обещала это слово не говорить… от того, кто не уважает чужой дом.
— Дима тебе этого не простит! — Инна сверкнула глазами.
— Дима либо поймёт, либо уедет вместе с вами.
— Ну и живи со своей гордостью! — Валентина Петровна вскинулась, схватила сумку и гневно шагнула к двери. — Неблагодарная девчонка! Мы ещё посмотрим, как ты одна запоёшь!
— Лучше одна, чем в вашем хоре. — Ольга раздвинула двери, пропуская их к выходу.
Их шаги гремели по лестничной клетке, как аплодисменты в конце плохого спектакля. Ольга стояла в дверях, ощущая одновременно пустоту и долгожданную тишину.
Ольга сидела за кухонным столом. Перед ней — пустая чашка, на столе крошки от вчерашнего хлеба. В квартире — тишина, та самая тишина, о которой она мечтала последние три месяца. Но не успела она насладиться ею, как щёлкнул замок — вошёл Дмитрий. С сумкой и тем самым взглядом, от которого у неё когда-то подкашивались ноги.
— Ну, ты довольна? — голос тихий, почти шепот. — Моя мать уехала. Инна тоже. Я только что проводил их на вокзал.
— Довольна? — Ольга подняла глаза. — Смешно. Я не чувствую ничего. Ни радости, ни облегчения. Только пустоту… и вопрос: зачем я вообще за тебя держалась?
Дмитрий поставил сумку и подошёл ближе:
— Зачем? Потому что я твой муж. Потому что я тебя люблю, и несмотря ни на что…
— Несмотря на то, что ты три месяца стоял в стороне и смотрел, как они унижают меня в моём же доме? — её голос дрогнул, но глаза остались холодными. — Или несмотря на то, что ты шептал мне за спиной, мол, «потерпи, Оля, они скоро уедут»?
— Ты понятия не имеешь, как мне было сложно! — Дмитрий воскликнул, ударив ладонью по столу. — Между матерью и женой…
— Ошибаешься, Дима. Между трусостью и ответственностью. Ты выбрал первое.
— Ты выставляешь меня предателем?! — его голос срывался. — Я пытался быть миротворцем, я…
— Миротворец? — Ольга рассмеялась так, что в голосе звенела сталь. — Ты просто спрятался за их юбками. А когда я просила поддержки — ты отводил глаза.
— Это МОЙ дом, Оля! Моя квартира! Ты не имеешь права…
— Твоя? — она встала, сдерживая дрожь. — Напомнить, кто тянул ипотеку два года, пока ты «искал себя»? Кто оплачивал ремонт, пока ты решал, кем хочешь быть — сыном или мужем?
— Не перегибай…
— Перегибать? — её голос стал резким. — Перегибать — это впускать их сюда. Перегибать — это терпеть их «шутки» три месяца. Перегибать — это продолжать жить с мужчиной, который позволил мне стать мишенью в моём же доме.
Ольга подошла к двери и резко распахнула её:
— Забери сумку. И уходи.
— Ты серьёзно? — он стоял, будто вкопанный.
— Абсолютно. Ты всегда был их мальчиком. Пусть и дальше нянчат.
— И что, ты думаешь, справишься одна? — в его голосе сквозила злость.
— Я уже справилась. — её лицо оставалось спокойным. — Впервые за много лет я выбрала себя.
Он поднял сумку и шагнул к двери. На мгновение задержался, будто хотел что-то сказать… но лишь выдохнул:
— Ты об этом пожалеешь.
— Нет, Дима. Ты об этом пожалеешь.
Щёлкнула дверь. В квартире снова воцарилась тишина. Ольга облокотилась о стену и закрыла глаза. На губах появилась едва заметная улыбка.
Пожалуй, впервые за годы она дышала свободно.
