Я стояла у плиты, помешивая овощное рагу, когда услышала скрип калитки. Звук был знакомый, резкий, как будто кто-то нарочно дергал старую железяку, чтобы заявить о своем присутствии. Сердце екнуло. Неужели опять она? Я вытерла руки о фартук и выглянула в окно. Так и есть — Элла Аркадьевна, моя свекровь, с гордо поднятой головой и двумя огромными сумками в руках, шагала по дорожке к нашему дачному домику.
— Лена, кто там? — крикнул Саша из гостиной, не отрываясь от своего ноутбука. Он, как всегда, был погружен в работу, даже здесь, на даче, где мы пытались хоть на пару дней отключиться от городской суеты.
— Твоя мама, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри уже закипал знакомый коктейль из раздражения и усталости.
Элла Аркадьевна не постучала. Она просто открыла дверь и вошла, будто это ее дом, а мы — гости. Ее каблуки громко застучали по деревянному полу, и я невольно поморщилась. Она всегда носила эти туфли, даже на даче, где все ходят в кроссовках или босиком.
— Александр, Леночка, здравствуйте! — ее голос был звонким, с той фальшивой приветливостью, которая всегда предвещала бурю. — Я решила вас навестить. А то что вы тут без меня делаете, ума не приложу.
Я сжала зубы. Без тебя, Элла Аркадьевна, мы как раз справлялись. Но сказать это вслух я не могла. Пока не могла.
Мы с Сашей поженились три года назад, и с самого начала Элла Аркадьевна стала тенью, которая следовала за нами повсюду. Она не была злой в классическом смысле — не кричала, не устраивала скандалов. Ее оружие было тоньше, острее: она умела влезть в твою жизнь так, что ты начинал сомневаться, а твоя ли это жизнь вообще. Она приходила без предупреждения, переставляла мебель, критиковала мои супы, учила, как правильно воспитывать еще не рожденных детей. И всегда с улыбкой, с этой ее фирменной улыбкой, которая говорила: «Я же лучше знаю».
На дачу мы с Сашей приехали, чтобы отдохнуть. Это был наш первый выезд за полгода — работа, город, бесконечные дедлайны высосали из нас все силы. Мы мечтали о тишине, о вечерах у костра, о том, как будем просто сидеть на веранде и говорить о чем-то неважном. Но теперь, глядя на Эллу Аркадьевну, которая уже начала распаковывать свои сумки, я поняла, что тишина отменяется.
— Леночка, я привезла вам картошки, своей, с огорода. Не то что эта ваша магазинная, химическая, — она поставила на стол огромный мешок, и я чуть не застонала. У нас уже было три мешка картошки в кладовке, но Элла Аркадьевна никогда не спрашивала, нужно ли нам что-то. Она просто привозила. — А еще я захватила комплект постельного белья. А то у вас тут какое-то совершенно ужасное белье, ума не приложу, где ты Лена, такое купила.
Я посмотрела на Сашу, надеясь, что он хоть что-то скажет. Но он только пожал плечами и уткнулся обратно в экран. Трус. Всегда так. Когда дело доходило до его матери, он превращался в мальчика, который боится сказать лишнее слово.
— Элла Аркадьевна, — начала я, стараясь говорить голос спокойно, — мы не знали, что вы приедете. Вы могли бы предупредить.
Она посмотрела на меня с легким удивлением, будто я сказала что-то абсурдное.
— Леночка, я же к сыну приехала. К родному сыну. Разве мне нужно приглашение?
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Это был ее коронный прием — напомнить, что она мать, а я всего лишь невестка, пришлая, в может и вовсе временная. Я открыла рот, чтобы ответить, но тут вмешался Саша.
— Мам, давай без этого. Мы просто хотели пару дней отдохнуть.
— Отдыхать? — Элла Аркадьевна рассмеялась, и ее смех был как звон стекла. — Александр, отдыхать надо с умом. А то вы, небось, только и делаете, что в телефонах сидите. Я вот сейчас порядок наведу, а то у вас тут, как в сарае.
И она начала. Она всегда начинала. За час она переставила кастрюли на кухне, заявив, что мой порядок «неудобный», выдернула половину цветов из клумбы, потому что «они не сочетаются», и начала перевешивать наши зеленые занавески, которые я, между прочим, сама шила. Я стояла, глядя на это, и чувствовала, как внутри меня что-то ломается. Это была не просто дача. Это было наше пространство. Мое пространство. А она врывалась в него, как танк, и рушила все, что я пыталась построить.
К вечеру я уже не могла сдерживаться. Мы сидели за столом, и Элла Аркадьевна, не умолкая, рассказывала, как надо правильно жарить шашлык. Саша молчал, ковыряя мясо вилкой. Я смотрела на него и ждала. Ждала, что он наконец-то скажет хоть слово. Но он только ел.
— Элла Аркадьевна, — я отложила вилку и посмотрела ей прямо в глаза. — Если честно, вас на дачу вообще никто не приглашал.
Тишина повисла такая, что, кажется, даже сверчки за окном замолчали. Саша замер с куском мяса на полпути ко рту. Элла Аркадьевна медленно подняла брови, и ее улыбка стала еще шире, но теперь в ней была сталь.
— Леночка, — сказала она, и ее голос был сладким, как сироп, — это что, ты меня из дома сына выгоняешь?
— Это наш дом, — ответила я, чувствуя, как горло сжимается от волнения. — Наш с Сашей. И мы хотели провести здесь время вдвоем. Без гостей. Без… — я запнулась, но потом все-таки выпалила, — без ваших порядков.
Саша кашлянул и наконец-то поднял голову.
— Лен, ну что ты начинаешь? — пробормотал он, и я почувствовала, как предательство вонзается мне в грудь. Он опять выбрал ее сторону. Как всегда.
Элла Аркадьевна покачала головой, будто я была капризным ребенком.
— Александр, я же говорила, что Лена тебя не уважает. А ты все молчишь. Ну ничего, я сама разберусь.
Она встала из-за стола и начала собирать тарелки, демонстративно игнорируя меня. Я посмотрела на Сашу, но он уже отвернулся, делая вид, что изучает этикетку на бутылке пива. В тот момент я поняла: если я сейчас промолчу, это никогда не закончится. Она будет приходить, переставлять, учить, контролировать. И Саша будет молчать. Всегда.
Ночью я не могла уснуть. Лежала в нашей маленькой спальне, слушала, как Саша тихо посапывает рядом, и думала. Думала о том, как я устала быть «хорошей невесткой». Устала подстраиваться, улыбаться, терпеть.
Элла Аркадьевна спала в гостевой комнате внизу, и я знала, что завтра она начнет все сначала: будет командовать, критиковать, переделывать. И я либо сломаюсь, либо…
Утром я встала раньше всех. Сварила кофе, села на веранде и смотрела, как солнце поднимается над лесом. В голове крутился план. Я не хотела войны. Не хотела криков и скандалов. Но я хотела, чтобы меня услышали. Впервые за три года.
Когда Элла Аркадьевна спустилась на кухню, я уже была готова.
— Доброе утро, — сказала я, улыбаясь. — Я тут подумала, может, нам всем вместе навести порядок? Вы же любите, когда все по-вашему.
Она посмотрела на меня с подозрением, но кивнула.
— Конечно, Леночка. Я всегда говорила, что порядок — это основа.
И мы начали. Я нарочно делала все не так, как она хотела. Поставила вазу не туда, повесила занавески криво, оставила пятна на столе. Она исправляла, я переделывала. К обеду она была на грани.
— Лена, — наконец не выдержала она, — ты что, нарочно?
Я посмотрела на нее, все еще улыбаясь.
— Элла Аркадьевна, я просто пытаюсь быть как вы. Вы же всегда знаете, как лучше.
Она замолчала. Впервые за все время я видела, как ее уверенность дала трещину. Саша, который до этого сидел в углу с телефоном, наконец-то поднял голову.
— Мам, Лен, хватит, — сказал он. — Давайте просто поговорим.
И мы поговорили. Впервые за три года. Я рассказала, как устала от ее контроля, от ее непрошеных советов, от того, что она не видит во мне равную. Саша молчал, но слушал. Элла Аркадьевна пыталась возражать, но я не дала ей себя перебить.
— Я не хочу ссориться, — сказала я в конце. — Но я хочу, чтобы вы уважали наш дом. Наши правила. Если вы хотите приезжать, спрашивайте. Если хотите что-то изменить, спросите. Это не только ваш сын, это мой муж. И это наша жизнь.
Она уехала вечером. Не сказала ни слова, просто собрала свои сумки и уехала. Саша проводил ее до машины, а когда вернулся, обнял меня.
— Ты была права, — тихо сказал он. — Я должен был сказать это раньше.
Я кивнула, чувствуя, как гора падает с плеч. Это была не победа. Это был просто первый шаг. Но он был наконец сделан.
