— Осторожнее с кофе, а то снова обожжёшься, — сказала Алена, ставя на стол кружку, из которой валил пар, как из паровоза.
Игорь, её муж, с утра был особенно мил. Улыбался, чесал затылок, на удивление быстро собрался, а потом зачем-то вернулся с работы за забытым «документом», хотя обычно и опоздать не боялся.
Алена не сразу поняла, к чему всё это. Просто села на табурет у кухонного окна, завернулась в свой любимый домашний кардиган и задумалась. Снаружи капал мелкий дождь, ворчала собака у соседей — день шёл к нулю, к серой полосе будней. Обычное утро.
— Погоди, Алён. Мне надо кое-что обсудить, — сказал Игорь, прихлёбывая кофе с выражением лица, будто глотал расплавленную фольгу. — Там Светка с Денисом… ну, ты знаешь, у них опять проблемы.
— Я думала, у них и без проблем жизнь не жизнь, — спокойно ответила Алена и поставила локти на стол. — Слушаю, что случилось.
— Они съезжают с той квартиры, что на Боровой. Хозяйка их выставляет, она сама туда возвращается. А у Светки ни рубля нет, дети маленькие, Денис на вахте — в общем, катастрофа.
Алена только кивнула. Светка — это Светлана, племянница Нины Петровны, свекрови Алены. Светка была мастером попадать в катастрофы. Удивительно, но все её беды каким-то образом регулярно заканчивались просьбами к Игорю. А через Игоря — к Алене.
— Я знаю, ты не любишь такие разговоры, — начал Игорь, — но может быть… Может, мы пустим их в твою квартиру на Пражской? Временно. На пару месяцев.
— Временно, да? Как все эти «временно» годами висят на шее. — Алена не кричала, но в голосе звенел металл. — Игорь, у меня там арендаторы! Нормальные люди, которые вовремя платят и не ломают унитазы.
— Ну, они как раз сейчас съезжают, — осторожно вставил Игорь. — Вот и совпало.
Совпало. Ага. Странно, как всё у них «совпадало», когда родственникам что-то было нужно. Не когда надо платить налоги или делать ремонт — а именно когда надо приютить кого-то, кто «временно».
— И ты не подумал, что я вообще-то не хочу туда никого из вашей родни? — спокойно, почти мягко сказала Алена. — Светка хорошая девочка, конечно, но после их визита к нам на дачу у меня ещё кошмары снились. Они спали на моём белом диване с собаками. Дети вымазали кухню в шоколаде. А когда я сказала, что так не делается, Светка надулась, как жаба, и три дня ходила с обидой.
— Ну ладно тебе, — попытался улыбнуться Игорь. — Ну дети, ну шоколад…
— А Денис починил тебе ту лестницу, что сам и сломал? — перебила Алена. — Или опять «не успел»?
Повисла пауза. Тяжёлая, как противотанковая мина. Игорь отставил чашку и встал.
— Ладно. Я просто спросил. Не хочешь — не надо.
Он уже собирался уходить, но в дверях возникла Она. Нина Петровна. Свекровь.
— Доброе утро, дети, — сказала она, входя, как будто в своей квартире. — Я только на минутку. Алёнушка, у тебя мука есть? Я пеку блины для детей Светки, они так страдают, бедняжки…
Алена молча указала на верхнюю полку. Нина Петровна легко и ловко полезла туда, как будто родилась с этой кухней. Ни «можно?», ни «извини». Праздник.
— А Игорёк рассказал тебе? — обернулась она, держа муку. — Светланка с детьми остались без жилья. Ужас. Вот только вчера обои наклеили, и на тебе — хозяйка вернулась. Куда ж им теперь? А ты, Алёнушка, всегда такая добрая, я тебя сразу полюбила. Я-то знаю, у тебя сердечко мягкое.
Алена не отвечала. Она смотрела на Игоря, который отчаянно избегал её взгляда. Взгляд этот, к слову, был таким, каким можно было вскипятить чайник.
— Ну ты подумай, — продолжала Нина Петровна. — У тебя же квартира стоит, одна пылится. А у детей беда.
— Квартира не пылится, — спокойно сказала Алена. — И она не общая. Это моя квартира. Я её до замужества купила и сдаю. Чтобы, как вы любите говорить, на хлеб с маслом было.
— Ну вот, началось, — вздохнула Нина. — Всё своё, своё… А семья? Где же у нас общность? Когда ты в нашей семье, ты должна помогать.
— Я не обязана никому. Особенно тем, кто не умеет ни платить, ни убирать за собой, — тихо, но жёстко сказала Алена. — Игорь, я просила тебя — никаких решений за моей спиной.
Он молчал. Потому что ему было удобно. Потому что всегда удобнее было промолчать, чем встать между женой и мамой. И снова — она одна.
— Знаешь, что? — сказала Алена, вставая. — Вы тут решайте, а я уеду. К Оксане. Надеюсь, ей пока не надо срочно куда-то поселить дальнего племянника.
Она ушла собирать вещи. Молча, без истерики. Она не хлопала дверями, не устраивала сцен. Всё это было давно пройдено. Алена просто закрыла чемодан и вышла, оставив после себя запах кофе, разлитую тишину и чувство, что что-то важное сломалось. Опять.
— Ты, конечно, поступила по-женски, — сказала Оксана, разливая по чашкам чай с лимоном. — Ушла, хлопнула дверью. Но что дальше?
Алена молча смотрела на кружевную скатерть, выстланную на кухонном столе подруги. Всё в этом доме было уютным, настоящим, тёплым. И чужим.
— Не хлопала я дверью, — отозвалась Алена. — Просто ушла. Иначе бы разоралась.
Оксана кивнула. Её молчание было сочувственным, не пустым.
— Игорь тебе звонил?
— Три раза. Потом голосовое прислал. Что он, мол, «не хотел давления», что «просто хотел помочь семье», — Алена поморщилась. — А в голосе — обида. Как будто это я всех подвожу.
Оксана вздохнула.
— Он всегда был мягкий. Слишком мягкий. А его мать — наоборот. Она как гусеница бульдозера. Проедет — и всё: ни травинки.
Алена усмехнулась.
— Точно подметила.
— Слушай, — подалась вперёд Оксана, — ты ведь свою квартиру оформила на себя, правильно?
— Конечно. Она и была моя. Покупала ещё до замужества. Просто никто не лез до неё. А теперь — вот, пожалуйста. То совпало, то «на пару месяцев». А я ведь знаю, как это работает. Пустишь — не выгонишь. Потом, глядишь, и прописать попросят. Или ключи потеряют. Или замок поменяют. Как у Светки водится.
— А если Игорь снова начнёт просить?
— Не просить — надавит. Или через маму. Она уже звонила вчера. Сказала: «Ты губишь чужих детей». Представляешь?
Оксана резко поставила чашку:
— Ты никого не губишь. Ты защищаешь себя. Игорь обязан был быть на твоей стороне.
— Но он не умеет быть на чьей-то стороне. Он — между. Всегда.
Они замолчали. За окном моросил мелкий дождь, ровно так же, как и в тот день. Дождь, как фон всей этой истории — липкий, тягучий, раздражающий.
Через два дня Алена вернулась домой. Не потому что простила, а потому что это был её дом. Чемодан поставила у порога, куртку не сняла. В квартире пахло жареным луком и… детским кремом?
Она сразу поняла.
Дверь в гостиную была открыта. На белом диване — её белом диване — сидела Светка с телефоном, а на полу валялись игрушки и плюшевый заяц. Один из мальчиков бежал по коридору босиком, другой капризничал на кухне, где раздавались раздражённые замечания Нины Петровны:
— Подожди, зайчик, бабушка сейчас всё подогреет… Не трогай нож! Так, я кому сказала…
Алена застыла. Потом медленно обошла коридор, открыла дверь в спальню. Всё было тронуто. Одеяло на кровати смято, на туалетном столике стояли чужие флаконы. На зеркале отпечатки детских пальцев.
Она вышла в кухню.
— Добрый вечер, — сказала спокойно.
Нина Петровна вздрогнула, как будто её ударили током.
— А-а… Алена, милая, ты уже вернулась? Ну хорошо. Мы тут… временно. Светланке некуда, а ты… Ну, ты же не против, правда?
— Вы заселили их без моего разрешения, — сказала Алена ровно. — В мою квартиру.
— Не драматизируй, — вмешалась Светка, появляясь в дверях. — Нам просто перекантоваться. Игорь сказал, что ты поймёшь. Он же муж, он имеет право решать.
— Муж. Который решил за меня? — Алена сделала шаг вперёд. — А вас, Светлана, я прошу собрать вещи. Вы находитесь здесь незаконно. Игорь не имеет права заселять кого-либо без моего ведома. Идите снимите гостиницу, общежитие, всё что угодно — но не здесь.
— Что ты себе позволяешь?! — зашипела Нина Петровна. — Это ты теперь против семьи пошла?! Против мужа? Против детей? Да у тебя сердца нет!
— Зато у меня есть документы. И голова, — отрезала Алена. — Если вещи не будут собраны до вечера, я вызову полицию.
Она развернулась и пошла к себе в спальню, захлопнув дверь. Потом — взяла телефон. Позвонила Игорю.
— Алён, ты дома? Послушай…
— Я тебя предупреждала. Ты сам всё разрушил. У тебя был выбор: быть мужем или маменькиным мальчиком. Ты выбрал.
— Ну не будь такой… Чёрствой, что ли. Светке негде, им и так тяжело…
— Пусть будет ещё тяжелее. Чтобы запомнили, что нельзя жить за чужой счёт и влезать в чужую жизнь.
Вечером Светка уехала. С криками, с плачущими детьми, с хлопаньем дверей. Нина Петровна демонстративно ушла вместе с ними. Игорь не пришёл.
Алена сидела на кухне. Всё было тихо. Только снова шёл дождь.
Она взяла лист бумаги и ручку. И начала писать заявление. Не в полицию — в ЗАГС.
В ЗАГСе было холодно, пахло пыльными шторами и чужими решениями. Алена сидела напротив женщины в строгом жакете и чувствовала странную пустоту. Ни злости, ни боли — будто сердце наконец вышло из комы.
— Вы уверены? — монотонно спросила сотрудница, глядя в заявление.
— Да.
— Муж предупреждён?
Алена кивнула.
— Да. СМС-ку я ему отправила. Ответа не было, но это уже не имеет значения.
Печать глухо ударила по бумаге. Всё. Полгода назад она бы заплакала. Сегодня — просто выдохнула. Как после долгого бега.
Игорь появился через два дня. Вечером. Постучал — не в звонок, а тихо, будто опасался, что его прогонят. Алена открыла.
— Можно поговорить?
— Пять минут, — сказала она, не отступая с порога.
Он выглядел усталым. Неряшливо одет, под глазами — тени. В руках — пакет с яблоками. Смешно. Как будто этим можно выкупить разрушенное.
— Я… Я всё обдумал, — начал он. — Понимаю, что напортачил. Мамина идея была… плохой. Я должен был быть с тобой, а не с ней. Я виноват. Но ты же знаешь, как она умеет надавить. Я — между вами. Всегда был.
Алена покачала головой.
— Проблема в том, что ты не между. Ты — под ней. А я не хочу быть под ней тоже.
Он замолчал. Сжал пакет в руке так, что одно из яблок выскользнуло и покатилось по полу. Алена не подняла его.
— Алёна, я хочу всё исправить. Давай попробуем ещё раз. Без мамы. Без этого кошмара. Я всё понял.
Она посмотрела на него долго. Тот самый человек, за которого она когда-то выходила замуж, был теперь чужим. Прозрачным. Как стеклянная витрина: видно всё, но ничего нельзя тронуть.
— Поздно, Игорь. Я слишком долго жила, прогибаясь. Я думала — ради тебя. А оказалось — против себя. Теперь мне надо попробовать жить иначе.
— Но я тебя люблю, — прошептал он.
— Я тоже любила. Но любовь — это не когда тебя втаптывают в землю, пока ты держишь улыбку. Это когда тебя уважают. И берегут.
Он ничего не ответил. Просто стоял и смотрел. А потом — развернулся и ушёл. Без скандалов. Без драм. Только дверь тихо щёлкнула.
Через месяц Алена сменила замки, переклеила обои в спальне, переставила мебель. Как будто вычищала пространство от прошлого. Иногда ей звонили — бывшая свекровь, какие-то дальние родственники Игоря, даже сама Светка. Все — с одной мантрой: «Подумай. Всё ещё можно вернуть».
Но она больше не хотела возвращать. Ни прошлое, ни этих людей.
Жизнь стала другой — тише, спокойнее. Она больше не боялась выходных, когда приходилось готовить обед для «его» семьи. Не ждала звонка с упрёками, не искала в шкафу рубашку мужа. Она пекла пирог, смотрела фильмы, иногда плакала. Но это были честные слёзы — не от унижения, а от освобождения.
Однажды утром, проснувшись от лучей солнца на лице, Алена пошла на кухню, включила чайник и, впервые за долгое время, улыбнулась — себе в отражении на стекле окна.
Жить заново. Это возможно. И не страшно.
Иногда, чтобы остаться собой, нужно уйти от всех.
