— Да ты посмотри, Люсь, вот прям щас глянь, как он сидит! — Елена отдёрнула жалюзи на кухонном окне и ткнула пальцем в сторону двора. — У нас отчёт горит, клиента на три лимона я за неделю выбивала, а он с этим… с батоном и пивом. На лавке. Как голубь.
Люся — подруга и бухгалтер в одном лице — вздохнула и тихо хихикнула, отхлёбывая кофе из банального зелёного стакана с трещинкой у донышка.
— Ну может, он думает, — предположила она.
— Он?! — Елена развернулась, облокотившись на кухонный стол, и упёрлась рукой в бок. — Он максимум думает, сколько залить в кружку, чтобы до рекламы успеть. А знаешь, о чём он мне вчера сказал? Держись, Люся. Говорит: «Лен, а может, ты бы Алёне помогла машину взять? Ну ты же говорила, у тебя там в салоне скидка будет».
— Подожди… Алёна — это…
— Его сестра! Та самая, которая уже три года «не может найти себя». Которая деньги на «курсы дизайна ногтей» брала и в итоге маникюр делала один раз — себе на день рождения. И то — по акции.
Люся тихонько прыснула, прикрывая рот ладонью, но тут же посерьёзнела, увидев, как у Елены дрогнули пальцы.
— Слушай, ну ты ж сама говорила — он сначала нормальный был. Помогал, на встречи ездил…
— Да! Был. Знаешь, каким был? Прям весь такой инициативный, активный. Даже мне казалось — «вот, Елена, вот оно счастье». А теперь… — она замолчала, поджала губы, разглядывая разводы от пара на стекле.
На самом деле всё и правда начиналось почти как в кино. Виктор появился внезапно — на презентации нового логистического партнёрства. Высокий, в костюме, уверенный. Вроде не глупый, в теме. Слово знал, взгляд уверенный. Он тогда сказал:
— Вы — Елена Соловьёва?
— А вы — Виктор без бейджа?
— Я запомнил лицо. Мне и бейдж не нужен.
Она тогда смеялась. А теперь — не до смеха. Вон он, сидит во дворе, пьёт пиво, обсуждает со своим дружком, как «бабу надо подмять, пока мягкая».
Смешно.
— А ещё, Люся, он маму свою позвал жить к нам. Не спрашивая. Просто: «Мам, переезжай, тут места много, а Лена всё равно поздно приходит, тебя видно не будет».
— Ты шутишь. — Люся замерла, держа булочку с маком в руке.
— Ага. А я, как дура, потом три дня на кухне слушала, как она мне говорит: «Вы, Леночка, такая холодная. Вот Виктору бы тёплую женщину, с борщом». Я, говорит, вот с его отцом каждое утро делала ему горячую гречку. Вот потому он и дома сидел, а не шлялся.
— Ага. В смысле, дома сидел без денег и пить начал?
— Да! Она же сама это мне рассказывала! И не моргнула ни разу. Это у них семейное, видимо.
— А ты чего?
— А я? Я ей сказала: «Нина Петровна, если хотите гречки — на кухне мультиварка, в шкафу яд. Выбирайте». Но не поняла она юмора.
Дом у них — трёшка, которую Елена сама купила ещё до брака. Всё официально, через нотариуса: добрачное имущество, по закону не делится. С ремонтом под скандинавский стиль, где каждая полочка — с умом, каждая розетка — на своём месте.
Теперь это поле боя.
На прошлой неделе она пришла с работы — а на балконе уже кресло-качалка, два горшка с какими-то страшными фикусами и коврик в виде кота.
— Это мама обустроила себе уголок, — с довольной физиономией сообщил Виктор.
— А что, у мамы нет своей квартиры?
— Ну… там ремонт. Да и вообще, ей одной скучно. А тут — семья.
Вечером, когда Елена зашла в ванную, обнаружила на полке рядом с её кремами целую коллекцию баночек с надписями «антиварикоз», «медвежья жёлчь» и какой-то мазью от суставов с запахом керосина.
— У меня аллергия от этого запаха! — крикнула она из ванной.
— Мам, — лениво крикнул Виктор из комнаты, не вставая с дивана, — ты можешь свои банки куда-нибудь убрать? Ленке не нравится.
— А пусть сначала поест, а потом командует, — донеслось в ответ. — Я, между прочим, тоже тут живу.
На следующий день, не дождавшись от Елены ужина, Виктор всерьёз обиделся.
— Я, между прочим, тоже работаю. Сегодня с Пашкой целый день стройматериалы таскали.
— На складе у Пашки?
— Нет, на даче. Он просил помочь. Мы потом с ним же в баню ездили — расслабиться. А ты, как всегда, в своём компьютере. И еда — как будто мы в общаге.
Елена стояла с ножом в руке, нарезая себе сыр.
— Ты сейчас серьёзно? Ты таскал цемент за баню — и за это я должна тебе борщ?
— Да причём тут борщ. Ты просто стала какая-то… жесткая. Холодная. Вот мама говорит — тебя бы размягчить…
— Маму свою размягчи, Виктор, — спокойно сказала Елена. — В холодильнике — сосиски, в микроволновке кнопка старт. Всё, что тебе нужно для счастья.
Он хлопнул дверью. Ушёл. Через полчаса вернулся. С пивом и с Алёной.
— Ну не гнать же её обратно, Лена! Она расстроена, у неё с мужем опять…
— Она же не замужем.
— Ну… значит, с тем, кто у неё вместо мужа. Она погреется у нас пару дней…
— И это ты решил, не посоветовавшись?
— Ты всё равно дома не бываешь. Что тебе мешает?
К утру в квартире появились сумки Алёны, тапочки в цветочек и запах какой-то удушающей парфюмерной воды, от которой Елене потом пришлось пить таблетки от мигрени.
На кухне за завтраком Нина Петровна с пафосом произнесла:
— Всё-таки хорошо, когда семья держится вместе. У тебя, Леночка, нет братьев и сестёр, ты не понимаешь. А вот мы с Алёной и Витей — как кулак. Один — пальцы, вместе — сила.
— Ну и сжимайте свой кулак в другой квартире, — буркнула Елена себе под нос.
Ситуация ухудшалась каждый день. Алёна устроилась «работать» блогером — ходила по дому с телефоном, снимала видео с подписью «Мой день в большой семье», показывая, как она «собирает себя» по утрам, на фоне утюга, которым пользовалась Елена.
Однажды Елена зашла в ванную, а там Алёна снимала сторис с пузырьками пены:
— Ну, это просто кайф! Спасибо брату и его прекрасной жене за возможность релакса…
— У тебя две минуты, чтобы вымыть за собой ванну, — сказала Елена сквозь зубы. — И ещё одну, чтобы убрать телефон. Это не шоу «Дом-2».
— Да ты чего такая, Лен? Ну люди смотрят, интересуются! А вдруг я стану популярной?
— Ты уже популярна, Алёна. В моём списке «никогда больше не пускать домой».
И вот в один четверг, в самый обычный, ничем не примечательный вечер, всё и взорвалось.
Елена вернулась поздно. Уставшая, раздражённая, с головой, гудящей от совещаний. Захотелось тишины. Ванны. Спать.
Но в коридоре её встретили три пары тапочек и чемодан. Новый. Красный. С биркой.
— А это что? — спросила она у Виктора, который в майке и трениках вытаскивал из пакета новые кроссовки.
— А? А, да. Мамина подруга из Саратова не смогла Алёну принять. Ну она решила пока у нас обосноваться. Я ей в спальне месте освободил — ты ж всё равно на диване спишь последнее время.
Елена даже не помнила, как уронила сумку. Только помнила, как подходила к шкафу. Как открывала двери. Как начала выкидывать вещи из ящика. Кидать. Складывать в мешки.
Виктор сначала опешил, потом поднялся.
— Ты что творишь?
— Собираю тебя.
— В смысле?!
— В прямом. Ты — идёшь. Твоя мама — с тобой. И блогерша твоя — тоже.
— Лена, ты… ты вообще с ума сошла?!
— Нет, Виктор. Я проснулась. Наконец-то.
Он попытался её схватить за руку, но она оттолкнула.
— Только попробуй. Хочешь шоу? Будет тебе шоу. Я вызову участкового, покажу документы на квартиру. Добрачная. Моя. Все — свободны.
— Лена…
— Свободен, Виктор. И, пожалуйста, захвати свою гречку. И фикусы.
В квартире было странно тихо.
Елена сидела на кухне с чашкой чёрного кофе, не разбавленного ни молоком, ни сахаром, — горького, как последние два года её «семейной жизни». Было шесть утра. На улице гудел мусоровоз, сверху капала вода — у соседей, как всегда, протекал бачок. Мир продолжал жить своей жизнью. А у Елены началась новая глава. Без Виктора. Без его мамы. Без Алёны с телефоном и ванильным спреем.
Дверь они хлопнули накануне около полуночи. Алёна всхлипывала, Нина Петровна приговаривала:
— Вот и показала она своё нутро. Холодная ты, Леночка. А ещё — бизнес-леди. Чёрствое ты создание.
А Виктор молчал. Даже не спорил. Просто натягивал куртку и злобно зашнуровывал ботинки.
Именно молчание испугало Елену больше всего. Виктор никогда не молчал. Он всегда бурлил, возмущался, тыкал пальцем в небо, в полку, в счёт за электричество. А тут — ноль. Настоящий, глухой ноль.
Первую половину следующего дня она провела на работе. Пыталась. Открывала отчёт, листала, звонила подрядчику… но всё как в тумане.
— Что случилось? — спросила Люся, осторожно подойдя сзади, — ты какая-то… нет, не грустная… как будто сломалась.
— Я их выгнала. Всех троих. И не жалею.
— Ну… — Люся присела на край стола, — звучит как тост. Осталось только добавить: «за освобождение!»
— Люся, я же даже… — Елена понизила голос, — даже не плакала. Просто — встала, собрала и выгнала. Я думала, у меня будет истерика. А вышел какой-то… менеджерский выгон с точкой в конце.
— Значит, назрело. Значит, время.
— И знаешь, что самое мерзкое? — продолжила Елена. — Я вчера смотрела на него — и не видела вообще никакого мужчины. Пустая упаковка от того, кого я когда-то любила. А он… он как будто ждал, что я снова передумаю. Что начну уговаривать. Что скажу: «Прости, погорячилась».
— А ты?
— А я сказала: «У меня теперь подписка на одиночество. Без рекламы».
Но тишина продлилась ровно два дня.
На третий — ей позвонили из банка.
— Алло, Елена Сергеевна? Мы хотим уточнить: вы точно согласовали автокредит для Виктора Петровича Кочеткова? Указан ваш номер как поручитель и ваша компания как место работы.
— Простите… кто?!
— Виктор Кочетков. Мы сегодня подали заявку. Указан семейный статус — «в браке», общий доход — с вашей зарплатой. Оформили онлайн.
Елена опустила телефон и медленно села.
— Люся! — крикнула она, выскочив из кабинета. — Ты ещё не ушла?
— Я только собралась, а что?
— Скажи мне, он мог получить доступ к моей банковской выписке?
— Кто?
— Виктор! Он же когда-то в офисе сидел, у тебя в компе тычется…
— Боже… — Люся побледнела. — Подожди. Сейчас проверю.
Пятнадцать минут спустя:
— У тебя шесть заявок на кредит. Две — по его ИНН, три — на Алёну, одна — вообще на какую-то ИП, зарегистрированную в Подмосковье.
— Он с ума сошёл?!
— По ходу, нет. Он просто — Виктор.
К вечеру Елена поехала в отделение банка. Блокировать, оспаривать, писать заявления.
— Вы уверены, что он не имел доступ к вашей личной информации? — вежливо поинтересовалась девушка в окне.
— Давайте скажем так: я уверена, что теперь он имеет доступ только к своим носкам.
Вернувшись домой, она обнаружила под дверью записку. Почерк — Виктора.
«Ты сама всё испортила. Я хотел, как лучше. Мы же семья. Но раз тебе так легче — живи в своём одиночестве. Только не удивляйся, если придётся делить всё официально. Считай это объявлением войны». На обороте — список вещей, которые, по его мнению, «принадлежат обоим». Среди прочего: чайник, пылесос, «спортивная куртка, которую я носил», и… плазменный телевизор, который купила её компания и оформила на юрлицо.
— Он идиот, — вслух сказала Елена. — Или гений мелочного шантажа.
Через неделю — повестка.
Суд. Раздел имущества. Виктор подал иск о «совместно нажитом имуществе» и «ущемлении прав мужа в браке».
Основание: он «вел домашнее хозяйство, обеспечивал тыл, участвовал в развитии бизнеса морально и физически».
Люся смеялась минут десять. Елена — нет.
— Он сошёл с ума, Люсенька. У него адвокат. Он составил список «своего вклада». Там даже пункт есть: «Готовил яичницу жене в 2019 году».
— Господи, какая прелесть…
— Прелесть — это то, что его адвокат — брат той самой Нины Петровны.
— То есть, кумовство в деле.
— Семейный подряд. У них, видимо, новая стратегия: если не получается жить за чужой счёт — надо попробовать отсудить.
На первом заседании Виктор явился в новом костюме. Алёна была с ним. В очках, с блокнотом и видом юридического консультанта. Нина Петровна осталась за дверью, но перед этим успела прошипеть Елене:
— Доразвёлся! А ты думала, так просто всё забудется?
Судья была худая, с прищуром и ухом, чутким к фальши. Елена это сразу почувствовала.
— Истец утверждает, что участвовал в жизни семьи и бизнеса, однако не может предоставить никаких документов, подтверждающих трудовые отношения или вклады.
Виктор с важным видом встал.
— Ваша честь, а как же душевные силы? Я жене помогал! Я с ней на выставки ездил, водил машину!
— По доверенности? — уточнила судья.
— Нет, просто… ну я же рядом был!
Судья вздохнула.
— Это называется «супружеская поддержка». Не материальный вклад. Продолжим.
После заседания Виктор догнал Елену у выхода.
— Ты серьёзно думаешь, что победила?
— Нет, я просто наконец начала жить.
— А знаешь, что мама сказала? Что ты без нас сгниёшь. Что ты осталась одна — и теперь тебя просто выжгут изнутри.
Елена посмотрела на него спокойно.
— Передай маме, что я наконец могу спокойно включить свет в ванной. Без блогеров и мазей с медвежьей жёлчью.
На следующее утро ей позвонила Алёна.
— Слушай, Лен. Ну мы, конечно, перегнули. Но ты могла бы хотя бы как женщина понять. Нам ведь тоже жить как-то надо…
— Алёна, ты блогер. Сними сторис — «как мы опрокинули нормальную женщину ради бесплатной плазмы». Может, задонатят на билет обратно в реальность.
Кульминация случилась внезапно. В пятницу вечером.
Звонок в дверь. На пороге — курьер с документами.
Новая заявка на имущество: теперь Виктор решил потребовать «компенсацию морального ущерба» за «выселение из семейного очага без предварительного обсуждения».
А через час — звонок с неизвестного номера.
— Ты этого хотела, да? — голос Виктора был напряжённый, срывающийся. — Я сейчас в больнице. Мама. Давление. Ты довела её!
— Я довела? Виктор, ты мне неделю назад грозился отсудить пылесос. Какой теперь диагноз — «аллергия на пыль без приспособлений»?
— Ты психованная! Иди работай дальше! Одна! Посмотрим, как долго протянешь!
— С удовольствием, — тихо сказала Елена. — Потому что я теперь свободна. От тебя. От вашей жадности. И от вашей вонючей мази. А теперь — иди ты к чёрту.
Она сбросила звонок.
И впервые за последние два года — громко засмеялась.
— Ну ты это… не торопись с решениями, Лена, — осторожно сказал Пашка, сосед сверху, пока помогал ей грузить коробки в багажник. — Мужики ведь… они ж глупые, но не со зла. Бывает, на время с катушек съедут, потом спохватятся…
— Паш, ты, случайно, не из службы примирения?
— Я? Да ну. Просто ты нормальная. А нормальных женщин у нас — как хорошие дороги: если есть, то сразу к ней очередь.
Она рассмеялась.
Смеяться последнее время получалось всё чаще. Как будто из груди наконец убрали тяжёлый пресс — и можно снова дышать.
Переезд был внезапным.
Елена не планировала уходить из квартиры — она была куплена ещё до брака, оформлена на неё, всё было по закону. Но Виктор, его адвокат и вся семейная банда начали настоящую осаду.
Угрожали, присылали «независимых оценщиков», появлялись без звонка, писали письма в управляющую компанию, вызывали полицию по надуманным поводам — «шум», «угроза жизни», «запрет мужа на вход в общее жильё».
— Пусть подавятся, — сказала она однажды, стоя посреди своей гостиной, в которой когда-то выбирали обои, а теперь воняло страхом, злобой и плесенью.
Купила новую. Меньше. Зато рядом с парком. Без прошлого. Без призраков.
Суд длился два месяца. Ни один из пунктов, заявленных Виктором, не прошёл.
Судья, щёлкнув ручкой, произнесла с ухмылкой:
— Иск оставить без удовлетворения. Муж не доказал ни имущественного, ни трудового, ни морального вклада. Всё оформлено до брака, подарков нет, расписок нет. А теперь — разошлись. Всем спасибо.
На выходе Алёна пыхтела и шептала брату:
— Это всё потому, что ты не сохранил чек на микроволновку! Я же тебе говорила!
А Нина Петровна вонзила в Елену взгляд, в котором было всё: ненависть, жалость к себе и непоколебимая вера в своё святое право на чужую жизнь.
— Ты ведь сама останешься одна. Мужики не любят таких, как ты. Сильных, холодных. Ты никому не нужна!
Елена улыбнулась.
— Лучше быть одной, чем жить с теми, кто тебя ест по кускам и называет это заботой.
Первые недели после развода были странные.
Никто не звонил с требованиями. Никто не ломал дверной замок. Никто не клянчил «пятнашку до получки».
Появилась тишина. И свобода.
Она пила вино на кухне, смотрела сериал в пижаме, выносила мусор в три ночи, ставила посуду в мойку, не мою её сразу — и никто не делал замечаний.
В один из вечеров зазвонил телефон.
— Елена Сергеевна? Это риэлтор. Помните, вы интересовались квартирой в Питере — для инвестиций? Освободился отличный вариант.
Она посмотрела в окно. Шёл дождь. Тихий, мелкий, умиротворяющий.
— Да, давайте оформим.
— На кого регистрируем?
— На меня. Только на меня. Как всегда.
Через полгода она поехала на встречу выпускников.
Подошёл Сашка. Тот самый, из университета. Тогда они только целовались пару раз, он был «подающим надежды», а она — «та, которая с серьёзным парнем».
Теперь — разведён. С ребёнком. Но всё такой же — чуть ироничный, с вечно растрёпанным хохолком и печальными глазами.
— Ну как ты?
— Лучше всех. Развелась, обновилась, научилась пить кофе без мужских претензий на мою кружку. А ты?
— Я вот думаю — ты как раз сейчас такая… что хочется просто рядом стоять. Без навеса, без лжи. Просто стоять.
Она посмотрела на него.
И ничего не сказала. Просто чуть улыбнулась.
Последняя встреча с Виктором была случайной.
Она ехала в «Леруа» за лампочками. Он — стоял у кассы, с корзинкой, в которой была одна лампочка, пачка сосисок и бутылка пива.
Он её заметил. Подошёл.
— Ну как ты там?
— Там — это где?
— Ну… ты же теперь вся такая свободная.
— Ну, вообще-то да. Очень свободная. Даже лампочки покупаю сама. Представляешь?
Он нервно хохотнул.
— Знаешь, я всё равно считаю, что мы могли бы всё по-другому. Если бы ты… ну, если бы ты умела быть помягче.
— А ты — пожёстче?
Он замолчал.
— Мне тебя жаль, Виктор. Правда. Потому что ты так и не понял: в жизни важно не «выгода», а уважение. А ты путал любовь с автоматическим переводом денег на карту. Удачи тебе. И лампочку не забудь вкрутить. Вдруг в голове просветлеет.
И пошла прочь.
Легко. Смешно. Внезапно счастливо.
Когда она переехала в новую квартиру, то первым делом купила табличку. На дверь.
«Здесь живёт женщина, которая наконец-то поняла, чего она стоит. Вход только по любви и с пустыми руками».
И повесила её. Высоко. Над глазком. Чтобы все видели.
