— Арина, ты где? Толя меня впустил, а сам на работу ушёл! — голос разнёсся по квартире, как шаги в пустой церкви. Гулкий, чужой, незваный.
Арина стояла на кухне, держась за край стола, как будто тот был ей за что-то должен. Не за что-то — за всё. За все эти годы. За терпение. За усталость.
Натянула на лицо улыбку, как одеяло, которым в детстве укрывалась от страха. Ольга уже вошла. Прошла в комнату как хозяйка, будто с утра получила повестку: быть у брата, контролировать невестку, вещать о жизни.
Арина усадила её за стол. На автомате достала чашки. Кипяток. Заварку. Сахар не предлагала — знала, что Ольга сама себе насыплет «по вкусу», как она говорит. Обычно — три ложки с горкой.
Жизнь Арины давно шла по кольцу. Вроде и не по кругу, но всё равно возвращалась туда, откуда начиналась. С детства. С отца, хлопнувшего дверью, и матери, которая потом так долго сидела на табуретке, что казалось — выросла к ней корнями.
С тех пор Арина и научилась жить на переднем крае. Вставала ни свет ни заря, чтобы по морозу раздавать листовки. Потом — учёба. Потом — работа. Потом — опять учёба. Всё впритык, всё на грани. И всё сама.
Семь лет выматывающей гонки. Но теперь у неё была квартира — пусть с банком напополам, но ключи свои. Машина — не иномарка, но честная. И Толя. С ним у неё было то редкое чувство, когда слова не нужны. Только глаза.
Только вот с его сестрой — отдельная история. История, от которой болела спина, даже если просто слышала её шаги в коридоре.
— Арина, милая, ты ведь понимаешь, времени в обрез? — прищурилась Ольга, усевшись, как будто суд присяжных уже собрался. — Рожать надо сразу. Пока не поздно. Годы-то идут.
Арина молча перемешивала сахар в чашке. Не ей бы говорить о годах.
— Посмотрим, Ольга… Мы с Толей пока не решили.
— Да что там решать? Женщина — она же не просто так женщина. Обязана родить. Карьера? Ну и что? Ребёнок — вот что важно.
Арина прикусила язык. Это был тот самый разговор, который ходит по кругу. И всегда заканчивается одинаково.
— Пока нам так хорошо, — выдавила. — А дальше — видно будет.
Ольга сменила пластинку.
— Кстати, в семье деньги должен мужчина распределять. Он у вас главный. Мужчина. Слово за ним.
Арина подняла глаза.
— У нас общий бюджет. Мы вместе решаем.
— Это пока! А потом… потом ты поймёшь. Я тоже думала — всё под контролем. А он, бывший, всё растащил. Ты слушай умную женщину.
Она не ответила. Потому что умных женщин бывает много. Только каждая умная по-своему. И у каждой — свой фарш в голове.
Свадьба прошла тепло. По-домашнему. Без лишнего глянца, но с душой. Гости обнимались, пили, говорили слова, которые никто не помнил назавтра. А Ольга всё ходила между столов, нюхала конверты.
— Кто что подарил? А? Арина, давай, потом не забудь. Надо записывать. Вдруг кто мелочь сунул.
— Ольга, давай потом… — Арина даже не удивилась. В ней уже тогда копилось.
Полгода спустя стало ясно: копится не зря. Ольга стала приходить как почтальон — всегда без звонка, и всегда с вложением. Или сыном. Или просьбой. Или претензией.
— Мы на минуточку… — и Максим уже на ноутбуке, как в своём доме. Йогурт в одну руку, наушники в другую. Колбаса испаряется из холодильника. Конфеты — те самые, подарочные, — он не стесняется даже распаковать.
— Ты не представляешь, как мне тяжело одной с мальчиком, — говорила Ольга, не снимая обуви. — А тебе повезло. У тебя Толя. А я всё сама. Дай пять тысяч до среды. Или десять. Ну, что тебе? Ты ж хорошо зарабатываешь.
— Ольга, не могу, — Арина даже не поворачивалась. Только мыла чашки. — У нас свои расходы. Ремонт, ипотека…
— Так ипотека общая, не твоя лично, — Ольга усмехнулась. — Или Толя мне врёт?
— Не врёт. Просто мы… живём по плану. И… Макс — не мой сын. Может, его отец…?
Ольга фыркнула. Как будто Арина предложила ей шить самой себе платье на выпускной.
— Ты шутишь? Он даже алименты не платит. Всё на мне! А Толя — мой брат. Он теперь твой муж. Значит, вместе и тяните. Или ты думала, замуж — это только кольцо надеть?
Арина вышла из кухни. Потому что больше не могла.
Когда они ушли, наступила тишина. Такая, что даже холодильник казался слишком шумным.
Толя пришёл вечером. Снял куртку. Бросил ключи.
— Нам надо поговорить, — сказала Арина, не дожидаясь, пока он разуётся.
Он смотрел, будто не понимал, о чём речь.
— Что опять?
— Мне не нравится, что Ольга постоянно просит деньги. Это не помощь — это система. Я устала.
— Да ладно тебе, — отмахнулся он. — Моя сестра — моя забота.
— Но и мой муж — моя забота, — Арина держалась, хотя ком стоял в горле. — Она лезет в наш дом, в наш кошелёк, в нашу жизнь. Я больше не могу делать вид, что всё нормально.
Толя отвернулся. Помолчал. Потом только бросил:
— Мы взрослые люди. Разберёмся.
Через неделю раздался звонок в дверь. Арина даже не вздрогнула — будто знала, кто там. И правда — на пороге стояла свекровь. В одной руке пакет, другой поправляла ворот пальто.
— Испекла с вишней, Толя твой любит, — сказала она с той особенной улыбкой, которую всегда берегла для эффектного появления. — Чай заваришь?
Арина кивнула. Где-то глубоко внутри прокатился клубок — знакомый, с привкусом неловкости и раздражения. Но на лице ни морщинки.
Свекровь устроилась за столом, с достоинством, как у хозяйки, что пришла домой, а не в гости. Ложечкой размешивала сахар, щёлкала ногтем по чашке, и начинала свои расспросы.
— Ты, я слышала, проект какой-то большой ведёшь. Работаешь много. А Толя что? Всё так же? — она не дожидалась ответа, просто создавала паузу для себя.
А потом замолчала, отставила чашку и посмотрела прямо в глаза.
— Сейчас, конечно, нелегко матерям одним. Особенно с подростками. Ольга держится, но тяжело. Максим растёт, а на нём всё рвётся — и ботинки, и нервы. Ты понимаешь, да?
Арина кивнула, но взгляд спрятала в стол. Знала уже, к чему ведёт этот заход.
— Если близкий человек просит помощи, мы не имеем права отворачиваться. Это не просто добро — это долг. Мы же семья, Арина. Или ты не так это видишь?
Слова резанули, как по стеклу. Горячая волна пошла по щекам. Она поднялась, молча убрала со стола. Хотелось крикнуть, выбежать, хлопнуть дверью — но не сделала ни того, ни другого.
Вечером, когда уже стемнело, и все тени на стенах стали длиннее, Арина решилась.
— Мне неприятно, что твоя мама позволяет себе меня стыдить, — сказала тихо. — Я не обязана всё время думать о твоей сестре. Я думаю о нас. О себе.
Толя резко повернулся.
— Да сколько можно? — рявкнул он. — Мама права. Ольга — это семья. А у тебя что? Ни сестры, ни понятия, как это вообще работает!
Она замолчала. Шум в ушах был таким, будто она оказалась в метро в час пик. И всё мимо. Она просто ушла в спальню, не оборачиваясь.
Три дня не говорили. Ни слова. Даже на утренний кофе он не поднимал головы от телефона. И тогда Арина впервые подумала — а зачем всё это вообще?
На работе тоже молчала. Кивала коллегам и снова уходила в экран. Клавиши стучали так, что у соседа за столом дрожала кружка. Начальник однажды подошёл, заглянул через плечо:
— Арина, ты клавиши убить хочешь или просто думаешь быстрее, чем все мы?
Она не ответила. Зажала челюсть — к вечеру ноющая боль отдавала в висок.
И вдруг — как будто жизнь вспомнила про неё. Проект закрыли. Тот самый, трудный, долгий. А на следующий день в полдень — уведомление. Арина открыла банковское приложение — и замерла. Зарплата, премия, всё вместе — почти шестьсот тысяч.
В груди будто расцвело. Улыбнулась — впервые за долгое время. Потянулась, как кошка, и тихо сказала:
— Хватит воевать. Мириться надо.
На обратном пути домой зашла в магазин. Взяла любимый Толькин салат, колбасу ту самую — дорогую, что с орехами, и большой шоколадный торт с клубникой. Представляла, как они сядут вечером, он обнимет её, скажет: глупости всё это, и станет всё как прежде.
Но дома что-то было не так с порога. Женские сапоги и кроссовки — старые, знакомые. Из кухни — голоса. Смеются. Громко, как умеет только Ольга.
— Ну а что делать, Толь? Сыну поступать, сам понимаешь. Весь в папашу пошёл — на бюджет не рассчитывай. А платно — это ж сколько!
Арина сжала зубы. Пальто сняла молча, пакеты поставила на пол. Пошла на кухню.
— Привет, — коротко сказала. Поставила покупки. Помыла руки.
— Привет, Арина, — откликнулась Ольга. — О, что принесла? Праздник?
— Премию дали, — вырвалось. Не собиралась говорить, но прозвучало само.
Толя оторвался от телефона:
— Сколько?
— Пятьсот восемьдесят четыре тысячи.
Тишина сгустилась. И вдруг — хлоп! — ладонь по столу, бокалы звякнули.
— Решено. Эти деньги пойдут на учёбу Макса, — сказал он ровно. Будто про воду в кулере сообщил.
Арина медленно поднялась. Сердце стучало уже не в груди, а где-то в горле.
— Нет. Не пойдут.
Ольга вспыхнула, вскочила:
— Ты что несёшь?! Муж сказал — ты слушай! Он в доме главный!
— Муж, который меня не слышит? Который готов мои деньги отдать, даже не спросив? — голос дрожал, но руки были спокойны. — Я подаю на развод. Всё. Я закончила. Меня не содержали — и я не обязана никого содержать.
— Ты обязана! Мы семья! — закричала Ольга, но в голосе уже звучала не злость, а паника.
Толя молчал. Глаза вниз. И всё понял, кажется.
— Арина… ну подожди… Я просто не думал, что ты вот так…
— Вон. Оба, — голос был тихий, но слова резали воздух.
Ольга первой кинулась в прихожую. Толя помедлил, посмотрел — и вышел.
Арина закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал особенно громко. Потом — тишина. Она облокотилась на дверь, опустила голову. Постояла так долго. Очень долго.
Позже собрала вещи. Рубашки — в чемодан. Галстуки, носки — всё сложила аккуратно. Комната быстро опустела.
Было горько, муторно, но… в груди теплилось что-то новое. Словно под кожей прорастало: правильно. Всё правильно.
Прошло полгода. Жизнь стала другой. Научилась жить одна — и радоваться этому. Квартиру купила — ещё одну. Маму переселила туда. Теперь иногда приходила к ней на чай, и за столом было тихо, спокойно. Ни споров, ни упрёков.
И впервые за долгое время Арина поняла: ей хорошо. Не громко, не счастливо. Но — спокойно. А это дороже всего.
