— Ты серьёзно? — голос Влада дрогнул, но не от удивления, а от попытки не сказать чего-то, за что потом будет жалеть. Он сидел на краю дивана, уткнув взгляд в упаковку суши, которые они с Кристиной так и не начали есть. — Ты реально купила себе Porsche?
— Не Porsche, а Taycan. Электрическая. Ты бы хоть название выучил, если собираешься этим попрекать, — отозвалась Кристина, даже не поднимая глаз от телефона. В ленте «Инстаграма» ее коллега выложила фото с конференции в Женеве. Все в пиджаках, но пьют шампанское. Как всегда.
В квартире пахло васаби, раздражением и только что отмытым санузлом — Кристина на автомате протёрла плитку перед приездом Влада. Хотя уже знала, что не поможет.
— Я просто не понимаю, зачем тебе такая машина? — Влад вскочил и стал расхаживать по кухне. — Ты же не гонщик. Не миллиардер. Ты что, думаешь, тебя начнут больше уважать, если ты будешь разъезжать на этом… космическом корабле?
— Да. Именно. А ещё я смогу парковаться не у чёрта на куличках, а на нормальных местах, где есть зарядка. И, представь, мне не надо будет сидеть в пробке, потому что у Taycan есть адаптивный круиз. Это не про понты, Влад. Это про комфорт, безопасность и — тадам! — мои деньги.
— Ты слышала, что сказал отец? — с нажимом проговорил Влад, как будто повторял формулу, которую зубрил всю ночь.
— Да, к сожалению, у меня всё ещё нормальный слух. — Кристина наконец убрала телефон. — Он сказал, что женщине неприлично иметь такую машину, потому что это вызывает «нездоровое возбуждение в мужском обществе». Прямо цитата, между прочим.
— Он просто переживает. Он старой закалки.
— Он засохшей закалки, Влад. И ты туда же, если сейчас не скажешь что-то, что хотя бы отдалённо напоминает поддержку.
Влад открыл рот, будто хотел что-то сказать, но закрыл обратно. Как будто внутри него жил советский телевизор — звук есть, картинки нет.
— А почему нельзя было со мной обсудить? Ну мы же семья. Я бы мог…
— Что? Посоветовать взять KIA Ceed, как у твоей мамы? Или вообще передумать и купить тебе «дедушкин» универсал?
Он усмехнулся, но без радости:
— Ага, спасибо за доверие.
Кристина вздохнула и посмотрела на него, как смотрят на табуретку с треснувшей ножкой: вроде ещё держит, но садиться уже страшновато.
— Влад, у тебя когда-нибудь было ощущение, что ты можешь делать то, что хочешь? Без оглядки на чьи-то мнения, ожидания, капризы?
— У меня не такой уровень дохода, как у тебя, если ты об этом.
— Не про деньги, а про внутреннюю свободу.
Он пожал плечами, как будто такие слова вызывают у него аллергию.
— Ты ведь знала, что мои родители не такие. Ты знала, во что ввязываешься.
— Я надеялась, что они хотя бы меня уважать начнут. Или ты начнёшь.
Молчание в комнате стало гуще, чем даже вчерашний плов из ларька у метро. Влад снова сел, потупился.
— Они просто считают, что ты должна быть… ну, женственнее.
— Ага. И желательно без прав, без мнения и с вечной благодарностью за обручальное кольцо? — Кристина горько усмехнулась. — Ну, извини, я не поставка к борщу. Я — самостоятельный человек, между прочим.
Он отвернулся. И в этот момент, как в театре абсурда, в дверь постучали. Слишком уверенно для курьера. Слишком тихо для соседки.
— Это мама, — выдохнул Влад, поднимаясь. — Она хотела заехать, посмотреть, как мы живём.
— Она «случайно» оказалась рядом? Или теперь у неё трекер на мою машину? — Кристина приподняла бровь и встала, поправляя блузку.
— Просто… будь мягче, хорошо?
— Я и так как гель для душа. А тебе пора научиться быть не губкой.
Дверь открылась. Анна Михайловна зашла с пакетом из «Вкусвилла», с видом человека, который заходит не в гости, а на ревизию.
— Ну, здравствуйте, голубки. Вот тут полезный салатик, без нитратов, вам не мешает чуть здоровье поправить. — Бросила взгляд на Кристину, скользнув глазами по её каблукам. — А вы чего такая нарядная? На бал идёте?
— А я всегда такая. Не могу себе позволить выглядеть как пенсионерка в декрете, — спокойно ответила Кристина.
— Ты про кого это сейчас? — Анна Михайловна нахмурилась.
— Про абстрактный образ, не принимайте близко к сердцу. Хотя, если примерили — значит, подошло.
— Владик, а ты ей это позволяешь говорить? — повернулась свекровь к сыну, игнорируя Кристину как офисный принтер в выходной.
— Он мне не надсмотрщик. И не переводчик с русского на семейный, — Кристина прошла мимо, забирая суши с кухни. — Вы, наверное, хотите чаю? Или сразу перейдём к обсуждению моей недостойной машины?
— Вот ты сама всё понимаешь, молодец. — Улыбнулась Анна Михайловна. — Нам с Николаем Петровичем такая машина нужнее. Мы в деревню ездим, дачи навещаем. А тебе она что — для шика?
— Ага. Ещё и для мести. Вам. — Кристина сказала это тихо, спокойно. Как хирург, сообщающий, что аппендицит уже перешёл в перитонит.
Возникла пауза. Даже Влад, кажется, понял, что сейчас произошло что-то серьёзное. Кристина положила суши обратно.
— Извините, у меня больше нет сил делать вид, что это нормально.
— Что — «это»? — не поняла свекровь.
— Вот всё. То, что вы приходите, как на дежурство. Что Влад молчит, как памятник своему детству. Что мне рассказывают, как я должна жить, выглядеть, тратить свои деньги. Я закончила.
Она сняла каблуки, будто сбрасывая броню, и пошла в спальню. Влад остался стоять с раскрытым ртом, а Анна Михайловна повернулась к нему с выражением, в котором уже начала читаться злость.
— Она меня унижает у тебя на глазах, а ты стоишь и нюхаешь носки! Так жить нельзя!
— Так больше и не будет, — раздался голос Кристины из-за двери. Спокойный, но с такой сталью, что хоть ножницы точи.
Кристина проснулась от звука, который можно было спутать с землетрясением или, как минимум, с поломкой лифта. Это был шкаф — громыхнул так, что дом старой постройки содрогнулся до самых труб. Влад искал документы. Не свои, разумеется. Её. Машину.
— Ты серьёзно сейчас? — голос у неё был сиплый, как у прокуренного диктора. Вчерашняя ссора отпечаталась в голосовых связках.
— Где ПТС? — Влад даже не повернулся. На нём были те самые домашние штаны с растянутыми коленями, в которых он обычно чинил роутер или бормотал «ладно, я сам сварю гречку».
— Там же, где и твои яйца. Где-то далеко, под слоем страха перед родителями, — Кристина поднялась, натянула халат и прошла мимо него, демонстративно не интересуясь, какие бумаги он шарит. — Не найдёшь. Я его у юриста оставила. На оформлении. Сюрприз: машина только на меня. Без права передачи. Без доверенностей. Без твоего папы.
— Ты не имеешь права так со мной! Мы же семья!
— А ты имеешь право совать руки в мои шкафы, потому что у тебя кризис мужественности и мамины советы чешутся в ухе?
Он выпрямился, посмотрел на неё, будто впервые увидел. И в этом взгляде была такая растерянность, что на секунду стало жалко. Секунду — и не больше.
— Папа сказал, что ты ведёшь себя, как… как феминистка.
— Как ужасно! — Кристина сделала вид, что схватилась за сердце. — Надеюсь, он не упал в обморок от таких слов? Или пришлось нашатырь капать?
— Они просто беспокоятся. Хотят, чтобы у нас был порядок. Уважение. Чтобы ты была настоящей женой!
— Настоящей? Это какой? Вышитый платочек? Подавать борщ с любовью и по команде? Влад, у меня работа, бизнес-рейсы, люди, которые от меня зависят. Я не на выданье, я на управлении логистикой Европы.
— Да мне всё равно! Я хочу, чтобы ты была дома, со мной! А не моталась по заграницам и покупала себе танки!
— Это уже не танк. Это — корабль. И я капитан. А ты, извини, без допуска к штурвалу, — она отошла к окну, где на парковке блестел её серебристый Taycan, будто нарочно вызвал на дуэль всех соседских «Логанов».
Он подошёл ближе. Настойчиво. Лицо его вдруг стало незнакомым — углы рта опущены, глаза потемнели.
— Ты думаешь, ты лучше всех? Ты с высока смотришь на моих родителей, на меня! А ведь это ты вошла в нашу семью, а не мы в твою.
— Ага. Только ваша «семья» — это как квест с дедлайнами и криками. Я — приложение, не человек. У меня даже имя исчезло. Я теперь «она», «невестка», «эта с машиной».
Он схватил её за руку. Крепко. Не как любящий муж, а как человек, которому не оставили выбора.
— Влад. Отпусти. — Спокойно, но с холодом. Голос, которым диспетчер вызывает аварийку на линии.
— Мы поедем к родителям. Сегодня. Поговорим. Все вместе. Надо это решать. Семейно.
— Сначала — ты отпустишь мою руку, — она посмотрела в глаза, не мигая. — Потом — ты выйдешь из квартиры. А потом… если очень повезёт, я тебе напишу. Или нет.
Он отпустил. Резко, как будто обжёгся. Сделал шаг назад.
— Ты с ума сошла. Ты развалишь всё. Всё, что у нас было!
— У нас? — она фыркнула. — У нас было два года, Влад. Один — нормальный, и один — под наблюдением твоей матери. Ты думаешь, я не вижу, как ты шепчешь с ней в коридоре? Как она тебе советы даёт про то, «как удержать строптивую женщину»?
— Да что ты вообще себе возомнила?!
— Человека. Который сам выбирает, как жить. А ты?
Он молча собрал куртку и ключи. Под дверью обернулся:
— Ты просто эгоистка.
— А ты просто сын. Точнее, сынок.
Хлопок двери, как выстрел. И за ним — звенящая тишина.
Вечером она получила смс от свекрови:
«Я всегда знала, что ты не для Владика. Ты слишком гордая. У таких конец всегда один. Без семьи и с машиной, которая не согреет ночью.»
Ответа не было. Но в голове уже звучала реплика:
«Машина не согреет. Зато и не скажет, что я недостаточно женственная для стоянки.» А через три дня в подъезде появились новые лица — Николай Петрович и Анна Михайловна. Со стремянкой, рулеткой и блокнотом. Официально — «просто посмотреть, как у молодых идёт ремонт». Неофициально — оценить масштабы захвата территории их несговорчивой невесткой.
Кристина стояла в дверях, не пуская. Николай Петрович с деланным спокойствием:
— Это и Владика квартира тоже. Он ведь в браке.
— Пока. Но в суде это изменится. Вы ведь хотели бумагу — получите. С подписями. С печатью. Всё по закону.
— Да кому ты нужна, если бы не машина твоя и работа?
— Спасибо, Николай Петрович. Я даже скриншот этой реплики себе сохраню. В мотивационную папку.
И тут, в коридоре, среди запаха краски и старых носков, случилось то, чего Кристина не ожидала — Анна Михайловна вдруг расплакалась. Не по-актёрски. По-настоящему.
— Мы просто хотели, чтобы сын был счастлив… — пробормотала она. — А он звонит, плачет. Говорит, что ты его уничтожила.
— Нет, — Кристина сдержанно кивнула. — Я просто отказалась исчезнуть.
И хлопнула дверью.
На третий день после визита свекрови и свёкра Кристина перестала спать. Не потому что страдала — нет. Это было как в детстве перед экзаменом: вроде всё знаешь, а сердце всё равно будто зажатый кулак. Хотелось пить, звонить кому-то, орать в потолок. Хотелось, чтобы всё это наконец закончилось.
Но ничего не заканчивалось.
Наоборот — началось заново.
В восемь утра в дверь позвонили. Так настойчиво, будто пришли с проверкой налоговой. Кристина открыла — и впервые за всё это время остолбенела.
На пороге стояла Лера, младшая сестра Влада. Та самая, которую Кристина видела всего дважды: один раз на свадьбе, второй — мельком, в пижаме и наушниках, когда приезжали к свёкрам. Тогда Лера выдала: «О, это ты ту машину купила? Крутая. А ты точно за брата замуж? Не за папу?» — и ушла смеясь.
Сейчас она стояла с рюкзаком за плечами и глазами, как у выброшенной на берег рыбы.
— Мне… можно у тебя остаться на пару дней?
— Простите, что? — Кристина даже не от удивления, а от реального шока включила на «вы».
— Я поссорилась с родителями. Они сказали, что если я буду поддерживать тебя, то я нехорошая дочь, и пусть тогда иду жить к тебе, раз ты мне такая крутая. Ну я и пошла.
Кристина молча отошла от двери.
— Проходи. У меня как раз освободилась одна мужская позиция.
Лера бросила рюкзак и упала на диван. Без косметики, с измученным лицом. И вдруг — заплакала.
— Знаешь… я всё детство слышала, что «женщина должна быть тихой», «девочка не должна дерзить», и вот это вот всё… А ты — взяла и купила машину, которую у нас даже отец не может позволить. И не спрашивала разрешения. И не извинялась! Ты даже не представляешь, как это… ну… вдохновляет, что ли.
Кристина села рядом. На секунду она почувствовала, как оттаивает что-то, что давно уже застыло.
— Лер, это не вдохновение. Это просто усталость. Я устала извиняться за то, что у меня получилось. И что я женщина. Это всё.
Они сидели так, пока не раздался звонок. Влад.
Кристина не стала брать.
Через минуту — снова.
Потом — сообщение:
«Я выезжаю. Надо поговорить. Ты не имеешь права всё рушить. Это не твоё решение одной.» И вот он — на пороге. Как в плохом сериале, где драма разыгрывается на фоне дождя. Только дождя не было. Был он — с поникшими плечами, с глазами человека, который осознал, что в шахматах нельзя играть только белыми фигурами.
— Я не понимаю, как мы сюда пришли, — сказал он. — Как будто ты враг.
— А я, по-твоему, кто? — Кристина встала. Лера, заметив опасность, тихо вышла на кухню.
— Я хотел просто… мира. Понимания. Чтобы ты была не против родителей. Чтобы ты была рядом.
— Влад, я не против родителей. Я против того, чтобы жить под их диктовку. Мне тридцать шесть. Я не ребенок. И я не просто «твоя жена». Я — отдельная личность, понимаешь?
Он подошёл ближе. Попытался взять за руку — как тогда, в спальне. Но теперь она была готова.
— Не трогай. Не надо. Ты пришёл не мириться. Ты пришёл вернуть то, что удобно.
— Я пришёл, потому что люблю тебя.
— Влад. Любовь — это не про то, чтобы ставить условия. Это не «если ты не отдашь машину, я уйду». Это — когда ты говоришь «тебе плохо, давай вместе». Ты так ни разу и не сказал.
Он замер.
— Я не знал, как.
— А я больше не хочу учить.
Он молча кивнул.
Посмотрел на неё.
И вышел.
Через два месяца Кристина стояла в новом офисе. Панорамные окна, кофе без сахара, на столе — те самые бумаги о разводе. Она не плакала. Даже не грустила. Было ощущение, будто после долгой болезни она наконец выдохнула.
Лера тем временем начала работать стажёром в её компании. Сменила фамилию в соцсетях. С отцом не разговаривала. С матерью — сухо, коротко, по делу.
— Ты правда не жалеешь? — как-то спросила Лера.
— Жалею, — ответила Кристина. — Что не ушла раньше.
А потом они вместе пошли выбирать новый автомобиль. Красный, спортивный. «Нелепо дорогой», как сказала бы Анна Михайловна. Кристина только усмехнулась:
— Пусть и вправду скажет. Я сохраню на заставку.
