Оксана стояла на кухне, уставившись в мутное окно. В руках — чашка с недопитым кофе, который уже остыл. Снаружи моросил мелкий дождь, и всё вокруг казалось вымытым и каким-то поникшим, как она сама. День обещал быть скучным, как и последние недели.
Иван с утра ушёл «по делам», а его мама снова названивала ей по видеосвязи, будто не поняла, что в 32 года Оксана уже сама знает, как жарить яичницу и почему стиральный порошок лучше сыпать в отсек, а не прямо в барабан.
Хотя, если верить Галине Петровне, в этом доме вообще никто ничего толком не знает, кроме неё одной. И только она — мать-героиня, вдова, бухгалтер, строитель, врач и юрист в одном лице.
Оксана поставила чашку в раковину и пошла в зал. Она ещё не знала, что сегодня всё начнёт рушиться. Хотя, если быть честной, рушиться начало гораздо раньше. Просто она не хотела этого замечать.
Телефон завибрировал. Снова Галина Петровна. Третий раз за день.
— Да, Галина Петровна, — ответила она, стараясь не закатывать глаза.
— Оксана, ты не забыла, что сегодня надо пересчитать квитанции? Там в «Горэнерго» опять какие-то несостыковки. Я посмотрела — переплата на 143 рубля. Это же на три батона и два пакета молока!
— Я сегодня работаю до семи, — спокойно ответила Оксана. — Посмотрю вечером, если успею.
— Ну, конечно. У вас же там эти… «сочинения». Как будто вы не можете детям поставить всем по четвёрке и жить спокойно. Мой Ванечка вот тоже раньше хотел стать учителем. А теперь вон — бизнесмен!
Оксана прикрыла глаза. Вот опять. Мой Ванечка. Хоть бы раз сказала твой муж.
— Как бизнес у Ванечки, кстати? — спросила она с лёгкой издёвкой. — Всё ещё в долгах, как в шелках?
— Не говори глупостей, Оксана, — резко сказала свекровь. — Это временные трудности. Главное — у человека есть амбиции. Не то что у некоторых.
Связь прервалась.
Временные трудности, ага. Особенно когда ты уже год платишь по его кредитке, а он рассказывает, что «почти отбил». Почти — не считается, Ваня.
Через час Оксана зашла в спальню, чтобы взять зарядку. И тут услышала, как входная дверь скрипнула — Ваня вернулся. Он шёл по коридору на цыпочках, будто хотел незаметно проскользнуть.
— Ты чё, вор? — крикнула она из спальни. — Или боишься, что я попрошу выкинуть мусор?
Иван зашёл в комнату. Лицо нервное, глаза бегают. В руках — портфель. Стильный, дорогой. Он его купил на последние деньги, когда решил, что будет «встречаться с инвесторами».
— Привет, Ксюш. Я просто не хотел будить… Вижу, ты уже бодра.
— Я жду объяснений. Что ты там шептался по телефону сегодня утром?
Иван сел на край кровати, тяжело выдохнул.
— Мы с мамой просто обсуждали… кое-что по бюджету. Нам надо немного денег. Совсем чуть-чуть. Ты же знаешь, сейчас всё подорожало.
— Я тебе напомню: я учительница, не нефтяной магнат.
— Но у тебя есть квартира. Наследство от бабушки. Никто ж не просит продавать. Просто… оформить доверенность. Чтобы проще было, если вдруг понадобится сдать или что-то ещё.
Оксана молчала секунду. Потом медленно подошла и села напротив.
— Это кто тебе сказал такую прелесть — мама?
— Ну… Она просто беспокоится. Ты же знаешь, у неё нюх на всякие юридические тонкости.
— У неё нюх, как у акушера на чужое имущество, Ваня.
Он встал, начал нервно расхаживать.
— Оксана, я не понимаю, почему ты так агрессивно. Это ж для семьи. Всё останется нам. Ну, тебе. Ты ж у меня одна.
— Ах, я у тебя одна? — усмехнулась она. — А то, что ты уже неделю как ночуешь у своей «мамы», потому что «надо починить бойлер», — это нормально? Ты что там, сантехник теперь?
Он замер.
— Ты следишь за мной?
— Нет, Ваня. За тобой не надо следить. Ты сам всё рассказываешь. Только врать уже разучился. А теперь скажи прямо — вы хотите продать квартиру?
Он замолчал. Потом, наконец, выдал:
— Ну… Временная продажа. Мы выкупим. Просто сейчас есть возможность закрыть большой долг. Потом всё можно вернуть.
— Мы выкупим? Ты что, бизнес ведёшь или ограбление века? Ты вообще понимаешь, что это была квартира моей бабушки? Она умерла, оставила её мне. Это единственное, что у меня есть.
— Не драматизируй, Ксюш, — сказал он с раздражением. — Всё не так страшно.
— Конечно. Ты-то на чужом живёшь — тебе страшно нечего. Тебе ж только доверенность нужна. А потом — продажа. Потом ты уедешь с мамой в Сочи — «новый старт»… Я вас насквозь вижу.
Он хлопнул дверцей шкафа.
— Я думал, ты поймёшь! Мы семья!
— Нет, Ваня. Мы не семья. Мы сожители. И я больше не намерена быть для тебя спонсором.
Он вышел, хлопнув дверью. Через минуту — звонок. Опять Галина Петровна.
— Оксана, я всё понимаю. Ты в стрессе. Но ты должна быть мудрой. Женщина должна поддерживать мужчину, особенно когда у него трудности. Иначе какая ты жена?
Оксана слушала, но голос в голове перекрывал её болтовню. Какая я жена? А ты какая мать?
Она нажала отбой и молча пошла в зал. Села на диван и уставилась на стопку документов. Где-то внизу, в ящике, лежал договор на квартиру.
Оксана взяла лист бумаги и ручку. Написала одну фразу:
«Лена, мне нужна твоя помощь. Срочно. По-настоящему срочно».
Оксана сидела на скамейке у здания районного суда и мяла в руках пластиковый стаканчик с холодным капучино. Кофе давно остыл, но руки было некуда деть, а бросать стакан в урну — значит, остаться вообще без прикрытия. В животе скручивало от злости и страха.
Перед глазами снова всплывал Ванин голос:
— «Это временно. Просто доверься мне. Мы же семья…»
Семья. Ага. Ты, твоя мама и мои квадратные метры.
За спиной послышался стук каблуков. Оксана сразу узнала этот уверенный ритм.
— Ты чё вся перекошенная? Как будто экзамен по бухучёту сдаёшь, — усмехнулась Лена, её подруга со студенческих времён, ныне — адвокат, совмещающая хладнокровие с фразами вроде «да пошли они все лесом».
— Потому что это и есть экзамен, — выдохнула Оксана. — На выживание.
— Значит так, — Лена села рядом и достала из папки документы, — ты полностью владеешь квартирой. Она по завещанию, вступила в силу три года назад. Регистрация прошла. В случае чего — ты имеешь право распоряжаться как хочешь. Даже… переписать на добрую подругу, — она многозначительно улыбнулась.
Оксана сжала губы.
— Лен, я не хочу всё отдавать. Просто защитить. Ваня… он становится чужим. А его мама вообще… она меня душит. Каждый день — как допрос. То соль не так насыпанная, то я «не в ту сторону вешаю полотенца». А теперь ещё и на мою квартиру глаз положили.
— Ну, если что, у меня дома полно полотенец. Можешь повесить, как душа ляжет, — пожала плечами Лена.
Оксана засмеялась, но тут же голос дрогнул.
— Я не думала, что он так может. Он же… ну, был другим. Помнишь, как мы в поход ездили? Он тогда за меня драку устроил из-за банана, который мне кто-то спер.
— Оксана, в двадцать два все дерутся за бананы. В тридцать два — за квартиры.
— Лен… а если я правда всё испортила?
— Подруга, у тебя совесть, а не вина. А у них — алчность, а не голод. Хватит думать, что ты виновата в чьей-то жадности. Поехали к нотариусу.
Оксана кивнула. Руки дрожали. Но решение уже зрело внутри — острое, тяжёлое и безвозвратное.
На следующее утро Иван пришёл домой как ни в чём не бывало. Сумку бросил на табурет, с кухни донёсся запах дорогого парфюма.
— О, я смотри, какие круассаны купил! Ты ж любишь с шоколадом, — как ни в чём не бывало заявил он, открывая коробку. — Может, поговорим по-хорошему?
Оксана сидела у окна. Спокойно, даже слишком.
— Ваня, ты знаешь, что я не ем сладкое. Уже полгода.
— Ну прости, я перепутал. — Он подошёл ближе. — Я правда переживаю. Мама тоже. Она хочет, чтобы мы всё обсудили. Втроём. Без истерик.
— А я не хочу. Ни втроём, ни вдвоём. Я была у нотариуса. Переоформила квартиру на Лену. Временная доверенность, но с правом блокировать любые сделки.
Иван замер. Лицо его перекосило.
— Ты с ума сошла?!
— Нет. Это ты сошёл, когда решил, что я просто дура с бабушкиной квартирой и зарплатой 45 тысяч. Ты даже не удосужился меня спросить. Ты и твоя мама уже делили моё имущество, как гроб между родственниками.
Он вспыхнул. Глаза налились кровью.
— Ты вообще понимаешь, что натворила? Это что — отомстить? Ты мне больше не доверяешь?
— Вань, если бы я тебе доверяла, мы бы не жили как соседи, а ты бы не врал мне про долги и не шептался с мамочкой, как отжать у меня последний угол.
Он встал и зашагал по кухне, хватаясь за голову.
— Это безумие. Я… я из-за тебя влетел. Я взял деньги под залог будущей продажи!
— Так иди и объясни, что жена у тебя оказалась с мозгами. Кто ж знал? — усмехнулась Оксана, иронично. — Можешь маме рассказать. Ей точно понравится.
Тишина повисла тяжёлая. Только капала вода из плохо закрученного крана.
— Ты понимаешь, что так просто это не закончится? — процедил он.
— Конечно, понимаю, — ответила она спокойно. — Именно поэтому я и решила начать не по-хорошему. Ты меня предал, Ваня. И я тебе — ничего не должна.
Он схватил коробку с круассанами и швырнул в стену.
— Ты ещё пожалеешь!
— Я уже пожалела. Что вышла за тебя.
Он вышел, не оглянувшись. И не позвонил. Даже его мама — молчала уже третий день. Что-то готовилось. И Оксана это чувствовала.
Вечером, лёжа на диване, Оксана впервые позволила себе поплакать. Тихо, без звуков, просто лежала, уткнувшись в подушку.
Лена прислала голосовое:
«Ты сделала правильно. Это твой дом. А Ваня… ну, пусть теперь попробует снять хоть однушку в Москве с его «гением». А ты держись. Всё только начинается. И мы — на твоей стороне».
Оксана улыбнулась. И впервые за много месяцев — уснула спокойно.
Телефон Оксаны разрывался с утра. Шесть вызовов от Вани. Девять — от Галины Петровны. Последнее сообщение от свекрови было коротким:
«Так просто это тебе не сойдёт с рук».
Оксана вытерла руки о халат. Она как раз чистила слив под раковиной — «жена, значит». Трубку не брала. У нее были дела поважнее — например, не сойти с ума.
Дверь хлопнула. Звук был резкий, как удар ладонью по лицу. Она даже не удивилась, когда в коридоре появилась Галина Петровна. В пальто, как всегда, в драгоценной шальке из павловопосадского, с выражением «вы все мне должны с рождения».
— Оксана… — протянула она с притворным спокойствием, словно учительница, вызвавшая ученицу на разговор о поведении. — Мне нужна минутка. Одна. С женщиной, которую я когда-то приняла как родную. И даже пустила за семейный стол.
Оксана вытерла руки и спокойно облокотилась о раковину.
— Минутка — это максимум, на что вы заслужили. Говорите.
— Скажи, честно, — в голосе Галины Петровны проступили ноты агрессии, — ты что, совсем поехала? Как ты могла так с моим сыном? Своим мужем?
— А вы как могли со мной? Говорите честно, по-женски. Вы с Ваней обсуждали, как продать мою квартиру. Мою! Даже бабушка в гробу перевернулась бы.
— Ой, только не играй в святошу. В жизни нужно быть гибкой. Ты сидишь на сокровище, как собака на сене, и при этом называешь нас предателями?
— Гибкой? Ага. Я теперь понимаю, почему у вас шея так изогнута — всю жизнь кланялись перед деньгами.
— Ты наглая! Ты неблагодарная! Мы тебя приняли, а ты… Ты предала семью. Ради подружки с фальшивым дипломом юриста!
— Галина Петровна, — Оксана подошла ближе, — давайте не будем. Вы не меня приняли — вы приняли квадратные метры, что шли при мне. А теперь я их от вас защищаю. И поверьте, очень даже успешно.
Свекровь вдруг сорвалась:
— Ты разрушила его! Он ночами не спит! Ты — как холодный душ! Ты всё испортила, Оксана! Всю жизнь, семью, его репутацию!
— Репутацию? — Оксана рассмеялась. — У Вани? Который даже в магазин не ходит без вашей карточки? Который врал мне полгода, что мы временно переоформим квартиру, а сам уже ипотеку под неё оформлял?
— Это мужчина! Ему тяжело! Ты должна была поддержать!
— Поддержать? А он меня поддерживал, когда я четыре месяца работала без выходных? Когда бабушка умирала, а он в баре сидел? Или когда вы мне сказали, что я не хозяйка в своём доме?
Галина Петровна шагнула ближе. У неё подрагивали руки.
— Я тебя предупреждаю. Ты думаешь, всё так просто? Переписала на подружку и свободна? У меня связи, у меня адвокаты, у меня…
— У вас только сын с маминым мышлением, — спокойно сказала Оксана. — А у меня — юридически грамотная сделка, нотариально заверенная. Хотите суд? Давайте. Только потом вы ещё будете должны — мне. За моральный вред.
На секунду повисла тишина. Затем Галина Петровна, не выдержав, подняла руку.
Оксана мгновенно поймала её за запястье:
— Вы что делаете, женщина?
— Да чтоб ты… — прошипела она.
— Не продолжайте. А то запишу на видео. И пусть весь суд увидит, как свекровь врывается в чужую квартиру с угрозами и физическим насилием. Это будет вишенка на торте вашей «репутации».
Свекровь отдёрнула руку. На глазах выступили слёзы — не от боли, а от бессилия.
— Ты не понимаешь… Я ради него…
— Вы ради себя. Всю жизнь. А теперь пора по заслугам.
— Ты с ним разводишься?
— Да.
— Так быстро?
— А вы бы хотели… медленно?
Она кивнула на дверь:
— Прощайте. Больше без стука не заходите. Или заходите — но с повесткой.
Галина Петровна вышла. Без драм. Без хлопков. Только её шаль цеплялась за дверной косяк — словно не хотела отпускать. Символично.
Через две недели Оксана стояла в очереди у МФЦ. В руках — документы на развод. В телефоне — новое сообщение от Лены:
«Поздравляю. В твоей жизни больше нет маменькиного сыночка и его трясущейся королевы. Теперь — только ты и твоя свобода. И, прости, но я снова передала квартиру тебе. Всё по закону. Теперь — твоя навсегда. Как и должно быть.»
Оксана улыбнулась. Горько, но искренне. Потом вышла из здания, вдохнула летний воздух и пошла в сторону дома. В своего дома. Своего.
На лавочке у подъезда сидела старая соседка и кивнула:
— Ну, как там?
— Хорошо, Марья Тимофеевна. Развожусь.
— Наконец-то. А то я уж думала, что ты из тех, кто терпит. А ты, смотрю, с характером. Бабушка бы гордилась.
— Я надеюсь, — ответила Оксана, глядя на своё отражение в стеклянной двери. Там стояла не заплаканная девочка. Там стояла женщина. С характером.
