Катя смотрела на мужа и видела в его глазах то выражение, которое появлялось каждый раз, когда речь заходила о Любе.
Жалость, смешанная с чувством вины. Старший брат, который не сумел защитить младшую сестру от жизненных ударов. Мужчина, который привык решать проблемы, но перед сестриными бедами оказался бессильным.
Семён держал в руках телефон — только что закончился очередной разговор с Любой. Судя по его лицу, новости были не из приятных.
— Что теперь? — спросила Катя, хотя уже догадывалась.
— Люба снова переезжает. Та женщина, у которой она жила, продаёт квартиру.
— И где она теперь будет?
— Не знает. Говорит, может, у подруги на диване пару недель переночует.
Кате стало неловко. Как ни крути, а Люба — сестра её мужа. Семья. И то, что эта семья мыкается по чужим углам, не добавляло радости в их с Семёном отношения.
Любе было сорок пять лет. Когда-то она была красивой, весёлой женщиной с высшим образованием и неплохой работой в банке. Муж, двое детей, трёхкомнатная квартира — обычная благополучная жизнь.
Всё рухнуло за три года.
Сначала развод. Муж ушёл к молодой коллеге, оставив Любу с двумя подростками и ипотекой. Алименты платил нерегулярно, а квартирных платежей хватало только на проценты.
Потом сокращение на работе. В сорок два года найти новое место оказалось сложнее, чем казалось. Пособие по безработице покрывало разве что еду, а долги росли как снежный ком.
Дети ушли к отцу — подростки выбрали стабильность. Любу это добило окончательно. Она замкнулась, начала пить, перестала следить за собой.
А потом случилось то, что добило её репутацию навсегда.
В магазине, где она работала продавцом-консультантом, обнаружилась недостача. Крупная — почти сто тысяч рублей. Камеры зафиксировали, как Люба несколько раз не пробивала товар через кассу. Говорила, что это случайность, что отвлеклась, но следствие квалифицировало происходящее как мошенничество.
Условный срок, штраф, испорченная кредитная история. После такого биографии устроиться на нормальную работу стало почти невозможно.
Квартиру забрал банк. Люба перебралась к знакомой, потом к другой, потом к третьей. Где-то задерживалась на месяц, где-то на неделю. Работала где придётся — убирала офисы, мыла полы в кафе, сидела с чужими детьми.
Семён помогал деньгами, сколько мог. Но у них с Катей тоже не было лишнего. Он работал инженером на заводе, она — медсестрой в поликлинике. Зарплаты хватало на жизнь, но без излишеств.
К тому же у Кати была собственная история. В первом браке она натерпелась с мужем-алкоголиком, который пропивал всё, что можно было пропить. Тогда она как раз приватизировала эту квартиру — двухкомнатную, в хорошем районе. Приватизировала на себя, благо была основным квартиросъёмщиком.
После развода бывший муж пытался отсудить половину жилья, но не смог — квартира была оформлена до брака, никаких совместных вложений он доказать не сумел. Катя осталась с квартирой, десятилетним сыном и твёрдым убеждением: жильё — это святое.
Когда пять лет назад она познакомилась с Семёном, сразу честно сказала: квартира моя, и останется моей. Не из жадности — из осторожности. Слишком много она видела женщин, которые лишались крыши над головой после развода.
Семён отнёсся к этому с пониманием. Он тоже был разведён, тоже имел за плечами неудачный опыт. У него была своя однокомнатная квартира, которую он продал после их свадьбы. Деньги потратили на ремонт Катиной двушки и машину.
Прописался к ней как муж, и никогда не пытался ставить вопрос о переоформлении собственности. Катя это ценила. За пять лет брака они ни разу не поссорились из-за квартиры.
До сегодняшнего дня.
— Семён, — осторожно начала Катя, — я понимаю, что тебе тяжело видеть, как Люба мучается…
— Тяжело, — согласился он. — Она моя сестра. Единственная. И она не виновата в том, что жизнь так сложилась.
— Не виновата, — согласилась Катя. — Но что мы можем сделать?
— Помочь.
— Деньгами помогаем. Продуктами помогаем. В прошлом месяце ты ей пять тысяч давал.
— Этого мало.
Катя почувствовала неладное. В голосе мужа звучали нотки, которые она уже слышала. Когда Семён принимал решение, которое считал правильным.
— О чём ты думаешь? — спросила она прямо.
— О прописке.
— Какой прописке?
— Временной. Здесь, у нас.
Катя отложила чашку с чаем и внимательно посмотрела на мужа.
— Семён, ты понимаешь, что говоришь?
— Понимаю. Люба — человек без определённого места жительства. Из-за этого она не может нормально устроиться на работу, получить медицинскую помощь, просто жить по-человечески.
— И ты предлагаешь прописать её в моей квартире?
— В нашей, — поправил Семён. — Я здесь тоже живу.
— Живёшь. Но собственник — я.
— Катя, это моя сестра. Она потерялась в жизни. Не по своей вине.
— По чьей же?
— По обстоятельствам. Развод, увольнение, эта проклятая недостача в магазине…
— А недостача — это тоже обстоятельства?
Семён помолчал. Эта тема была болезненной. Он до сих пор не мог понять, действительно ли сестра случайно не пробила товар, или всё-таки попыталась украсть.
— Она была в депрессии, — сказал он наконец. — Люди в таком состоянии не отвечают за свои поступки.
— Суд решил иначе.
— Суд не знал, что она переживала!
Катя вздохнула. Она видела, как Семён страдает из-за сестры. Видела, как он винит себя в том, что не смог её защитить. Но понимала и другое — жалость не должна затмевать разум.
— Семён, давай трезво посмотрим на ситуацию, — сказала она спокойно. — Временная прописка — это не просто бумажка. Это юридические последствия.
— Какие последствия?
— Люба будет числиться проживающей в этой квартире. Соответственно, все её долги, все проблемы с законом будут связаны с этим адресом.
— У неё нет проблем с законом. Условный срок уже закончился.
— А долги?
— Какие долги?
— Семён, ты серьёзно думаешь, что у человека, который три года мыкается по углам, нет долгов? Кредиты, микрозаймы, коммунальные платежи по старому адресу…
— Ну и что? Она же не будет здесь жить. Просто прописка.
— «Просто прописка» может обернуться тем, что к нам придут приставы. Или коллекторы. Или представители управляющей компании с требованием оплатить её долги по ЖКХ.
— Этого не будет.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что Люба не такая. Она не подставит родных.
Катя покачала головой. Семён идеализировал сестру, не хотел видеть реальность. А реальность была такова, что человек, дошедший до дна, часто перестаёт думать о последствиях своих действий.
— Семён, я понимаю твои чувства, — сказала она мягко. — Но это моя квартира. Я за неё отвечаю. И я не готова рисковать.
— Чем рисковать? Крышей над головой у сестры?
— Крышей над собой головой. Нашей.
— Катя, это же ненадолго. Год максимум. Пока она не встанет на ноги.
— А если не встанет?
— Встанет. Я ей помогу.
— Как? Найдёшь ей работу? Простишь все долги? Вылечишь от депрессии?
— Буду пытаться.
Катя встала из-за стола и подошла к окну. На улице шёл дождь, и капли стекали по стеклу, как слёзы. Она думала о том, что сейчас происходит в их семье. О том, что Семён ставит её перед выбором: либо помочь сестре, либо оказаться жестокой эгоисткой.
Но была и другая сторона медали. Катя работала в поликлинике, видела много разных людей. И знала: добрые намерения не всегда приводят к добрым результатам.
Она видела семьи, которые разрушились из-за того, что приютили «временно» родственника. Видела людей, которые годами не могли избавиться от прописанных «гостей». Видела, как доброта оборачивалась проблемами.
— А если я скажу «нет»? — спросила она, не поворачиваясь.
— Тогда ты скажешь «нет».
— И что дальше?
— Не знаю. Буду искать другие варианты.
— А если не найдёшь?
— Значит, Люба так и будет скитаться по чужим домам.
— И ты будешь меня винить.
— Нет.
— Будешь. Может, не вслух, но будешь.
Семён подошёл к ней, положил руки на плечи:
— Катя, я просто прошу тебя помочь. По-человечески.
— А я прошу тебя понять. Это не жестокость. Это осторожность.
— Осторожность в отношении моей сестры?
— Осторожность в отношении нашего будущего.
— Какого будущего? Мы что, миллионеры? У нас одна квартира, и та двухкомнатная!
— Именно. Одна. И я не хочу её потерять.
— Как ты можешь её потерять из-за прописки Любы?
Катя повернулась к мужу:
— Семён, ты юрист?
— Нет.
— А я нет. Но я знаю людей, которые потеряли жильё из-за чужих долгов. Знаю истории, когда временная прописка оборачивалась годами судебных разбирательств.
— Это единичные случаи.
— А если наш случай окажется именно таким?
— Не окажется.
— Откуда уверенность?
— Потому что это Люба. Моя сестра.
И тут Катя поняла — они говорят на разных языках. Для Семёна Люба — это любимая младшая сестра, которую он помнит смешной девчонкой с косичками. Для неё — это женщина с судимостью, долгами и нестабильной психикой.
— Семён, а ты спрашивал моё мнение?
— О чём?
— О прописке. Ты сначала спросил, согласна ли я, или сначала решил, что я обязана согласиться?
— Я думал, ты поймёшь…
— Поймёшь что? Что мне нужно делать то, что ты считаешь правильным?
— Катя, не переворачивай всё с ног на голову.
— А как это называется? Ты принимаешь решение о прописке человека в моей квартире, даже не поинтересовавшись моим мнением.
— Я поинтересовался. Сейчас интересуюсь.
— Нет. Ты ставишь меня перед фактом. И ждёшь, что я соглашусь.
— Я жду, что ты проявишь понимание.
— К кому? К Любе или к тебе?
— К ситуации.
— Семён, я тебе объяснила свою позицию. Ты её принимаешь?
— Считаешь ли ты её разумной?
— Считаю эгоистичной.
Катя почувствовала, как внутри поднимается знакомое чувство. То же самое чувство, которое она испытывала в первом браке, когда муж принимал решения за неё. Когда её мнение не учитывалось, а согласие воспринималось как должное.
— Эгоистичной, — повторила она. — То есть, защищая свою собственность, я проявляю эгоизм?
— Ты защищаешь её от моей сестры.
— От возможных проблем.
— Которых может и не быть.
— А может и быть.
— Катя, ну что с тобой? Раньше ты была добрее…
— Добрее? Или глупее?
— Человечнее.
— А сейчас я бесчеловечная?
— Осторожная до бессердечности.
Эти слова ударили больнее, чем Катя ожидала. Она всю жизнь старалась помогать людям — по профессии, по характеру. Но помогать разумно, не забывая о собственной безопасности.
— Семён, ответь честно, — сказала она медленно. — Если бы квартира была твоя, а я попросила прописать здесь моего брата с аналогичными проблемами, ты бы согласился?
— Это другое дело.
— Почему другое?
— Потому что у тебя нет брата с такими проблемами.
— А если бы был?
— Не знаю. Наверное…
— Наверное? То есть ты не уверен?
— Катя, зачем эти гипотетические вопросы?
— Чтобы ты понял: я не монстр. Я просто защищаю то, что у меня есть.
— А Люба что, нападает на твою собственность?
— Люба — источник потенциальных проблем. И ты это знаешь.
— Я знаю, что она моя сестра!
— И я это уважаю. Но квартира — моя.
— Ты мне напоминаешь об этом в третий раз за вечер.
— Потому что ты забываешь.
— Я не забываю. Я прошу.
— Ты требуешь.
— Не требую!
— Пропиши мою сестру, она просто потерялась в жизни, — передразнила Катя. — Это не требование?
Семён замолчал. Действительно, он не просил — он давал понять, что отказ будет воспринят как предательство.
— Я думал, ты поймёшь, — сказал он тише.
— Я понимаю. Но не согласна.
— Почему?
— Потому что это мой дом. Моя крепость. И я не обязана превращать её в гостиницу для бездомных родственников.
— Бездомных родственников? — возмутился Семён. — Ты о моей сестре!
— О твоей сестре, которая три года живёт на диванах у знакомых. Как это называется?
— Временные трудности.
— Семён, сколько это может продолжаться? Ещё год? Два? Пять? Когда закончатся «временные» трудности?
— Когда она встанет на ноги.
— А если не встанет? Если ей удобно жить за чужой счёт?
— Любе не удобно! Ты думаешь, ей нравится просить помощи?
— Не знаю, что ей нравится. Знаю, что она этим занимается уже три года.
— Потому что нет выбора!
— Выбор есть всегда. Можно работать дворником, можно мыть посуду, можно снимать комнату в коммуналке. Но жить нужно своим трудом, а не чужой добротой.
— Ты жестокая, — сказал Семён с горечью.
— Я реалистичная.
— Нет, жестокая. И эгоистичная.
— Тогда сначала выпишем тебя, — отрезала Катя. — А то раскомандовался как хозяин.
Семён побледнел. Такого ответа он точно не ожидал.
— Ты это мне сказала?
— Конечно тебе! И я думала об этом уже давно. Ты живёшь в моей квартире. На моей жилплощади. И никаких решений о прописке кого бы то ни было принимать не можешь.
— Катя…
— Что «Катя»? Ты же считаешь меня жестокой эгоисткой. Зачем тебе жить с такой женщиной?
— Я не это имел в виду…
— А что имел? Что я должна согласиться на твою просьбу, потому что иначе я плохая жена?
— Нет…
— Именно это ты и имел в виду. Ты поставил меня перед выбором: либо прописываю Любу, либо я бессердечная др…янь.
— Не говори глупости.
— Не говорю. Излагаю твою позицию своими словами.
Семён сел на диван, провёл руками по лицу:
— Катя, что происходит? Мы же никогда так не ссорились…
— Происходит то, что ты впервые попытался распоряжаться моей собственностью без моего согласия.
— Я не распоряжался…
— Ты принял решение и ждал, что я его поддержу.
— Я надеялся…
— Надеялся на что? Что я забуду о рисках и соглашусь ради твоего спокойствия?
— Надеялся на понимание.
— Семён, я тебя понимаю. Но понимание не означает согласие.
— А что означает?
— Что я вижу твои мотивы. Уважаю твою любовь к сестре. Но не готова жертвовать своей безопасностью ради твоих семейных чувств.
— Моих семейных чувств? А ты не моя семья?
— Я твоя жена. Но квартира не наша общая, а моя. И последнее слово в вопросах прописки — за мной.
— Значит, ответ окончательный?
— Окончательный.
— И ничто не может тебя переубедить?
— Ничто.
Семён встал, взял куртку:
— Поеду к Любе. Скажу, что мы не можем помочь.
— Сказать можешь. Только не «мы», а «я». Это моё решение, а не наше.
— В чём разница?
— В том, что ты снимаешь с себя ответственность. Делаешь меня крайней.
— Не делаю…
— Делаешь. «Мы не можем помочь» означает, что оба против. А на самом деле против только я.
— И что мне сказать?
— Правду. Что я не согласилась.
— А если она спросит почему?
— Скажешь почему. Что я не хочу рисковать квартирой.
— Она обидится.
— Пусть. Её обида — не моя проблема.
— Катя, ты правда стала другой…
— Не стала. Просто перестала прятаться за вежливость.
Семён ушёл, хлопнув дверью. Катя осталась одна в тишине квартиры.
Она не жалела о сказанных словах.
Да, Любе тяжело. Да, Семён переживает. Но её дом — только её. И никто не имеет права распоряжаться.
Даже муж.
