Утро началось с плача Мишки. Малышу едва исполнилось два, и он просыпался рано, требуя внимания. Лена, не выспавшаяся, с темными кругами под глазами, пыталась одновременно успокоить сына и приготовить завтрак. Андрей сидел на кухне, уткнувшись в телефон.
— Андрюш, помоги, пожалуйста, он капризничает, — тихо попросила Лена, помешивая кашу.
Андрей оторвался от экрана, его лицо скривилось от раздражения.
— Лен, ну сколько можно? Вечно ты со своим «помоги». Я тоже устал.
— Я не прошу каждый день… Просто сегодня…
— Да всегда у тебя «сегодня»! — огрызнулся он, снова погружаясь в телефон.
Лена вздохнула и взяла Мишку на руки. Он тут же уткнулся ей в шею, всхлипывая. Она покачала его, пытаясь успокоить, и одновременно следила за кашей. В этот момент Андрей резко встал, опрокинув стул.
— Всё, достало! — крикнул он, глядя на Лену с такой злостью, будто она совершила что-то ужасное. — Забирай ребенка и уходи! Ты мне больше не нужна!
Лена замерла, держа Мишку на руках. Малыш испуганно вздрогнул и заплакал громче. Она смотрела на Андрея, не понимая, что происходит. Его лицо было искажено гневом, глаза метали молнии. Она ожидала, что сейчас он скажет, что это глупая шутка, что он не это имел в виду. Но он молчал, скрестив руки на груди и сверля ее взглядом. Он ждал ее слез, истерики, мольбы остаться. Но вместо этого Лена медленно опустила Мишку на пол.
— Хорошо, — тихо сказала она. Ее голос звучал ровно, без единой эмоции.
Она взяла сына за руку и повела его в детскую. Андрей стоял на кухне, ошеломленный ее реакцией. Он думал, она поплачет, покричит, но чтобы вот так… спокойно согласиться? Он чувствовал, как внутри нарастает какое-то странное беспокойство, но тут же отмахнулся от него. «Сама виновата, довела», — подумал он, поднимая опрокинутый стул.
Лена вышла из детской с небольшой сумкой в руках. Она одела Мишку, надела свою куртку. Молча прошла мимо Андрея, который все еще стоял на кухне, словно вкопанный.
— Прощай, — сказала она у двери и вышла.
Андрей смотрел ей вслед, пока дверь не закрылась. В квартире повисла звенящая тишина. Такой тишины он не помнил с тех пор, как в его жизни появилась Лена, а потом и Мишка. Он прошел на кухню, машинально выключил плиту, снял кастрюлю. Все казалось каким-то неправильным, пустым.
Вечером он лег спать в абсолютной тишине. Обычно рядом сопела Лена, иногда просыпался Мишка. А сейчас — ничего. Только давящая пустота. Он долго ворочался, не мог уснуть. В какой-то момент встал и подошел к старому письменному столу. Открыл нижний ящик. Там лежали старые фотографии, письма, какие-то памятные мелочи. Он наткнулся на небольшую потертую фотографию. На ней были его мать, совсем молодая, он сам — маленький мальчик, улыбающийся во весь рот. А внизу, кривым материнским почерком, было написано: «Всё ради тебя, сын». Он долго смотрел на это фото, и какое-то давно забытое чувство сжало ему горло.
Он помнил тот день до мельчайших подробностей, хотя прошло уже больше двадцати лет. Отец ворвался в комнату, пьяный и злой. Заорал на мать из-за какой-то ерунды. Схватил со стола чашку и швырнул ее об стену. Осколки разлетелись по всей комнате. Мать съежилась, закрывая лицо руками.
— Собирайся и вали отсюда! Ты мне больше не нужна! — прорычал отец, его лицо было красным от ярости.
Маленький Андрей забился в угол, потом юркнул в платяной шкаф и затаился там, дрожа от страха. Он слышал крики отца, всхлипы матери. Потом хлопнула дверь, и в квартире стало тихо. Но эта тишина была страшнее криков. Она была пропитана болью и обидой.
Тогда, сидя в темном шкафу, он поклялся себе: «Я никогда так не поступлю. Никогда не скажу такого женщине. Я буду другим». Он хотел быть полной противоположностью своему отцу, который держал в страхе всю семью. Он мечтал о спокойном, счастливом доме, где царит любовь и взаимопонимание. И вот… он повторил слова своего отца, слово в слово. Предал себя, свою детскую клятву.
Следующие дни тянулись мучительно медленно. На работе он не мог сосредоточиться, перед глазами постоянно стояло лицо Лены, ее спокойный, но такой пронзительный взгляд. В голове эхом звучали его собственные слова: «Забирай ребенка и уходи». Он чувствовал себя отвратительно, словно предал самого себя. Смотрел в зеркало и видел там чужое, незнакомое лицо, злое и равнодушное.
«Это не я, — твердил он себе. — Это не могу быть я». Но в глубине души он знал, что это был именно он. Тот самый человек, которого он так презирал в своем детстве, внезапно проявился в нем самом.
Он пытался заглушить это чувство вины, убедить себя, что Лена сама виновата, что она его довела. Но ложь звучала все менее убедительно. Он вспоминал их совместные годы, ее заботу, ее терпение. Он понимал, как много она для него значила, как много он потерял по собственной глупости.
Он чувствовал острую потребность поговорить с ней, попросить прощения, объяснить, что он не хотел этого сказать. Но он боялся. Боялся ее холодности, ее отказа. Боялся признать свою ничтожность.
Однажды вечером он не выдержал. Схватил телефон и начал набирать ее номер. Гудок… гудок… никто не отвечал. Он написал ей сообщение, длинное, путаное, полное раскаяния. Ответа не было. Он попробовал позвонить еще раз — снова тишина.
Тогда он принял решение. Надел куртку, вышел из дома и поехал к тёще. Он купил в ближайшем магазине мягкую игрушку — большого плюшевого медведя, которого, он надеялся, полюбит Мишка.
Он стоял у подъезда ее дома, держа в руках этого медведя, чувствуя себя полным идиотом. Он поднялся на нужный этаж и неуверенно нажал на звонок. Дверь открыла Лена. Она выглядела уставшей, но спокойной. На ее лице не было ни злости, ни обиды. Только какая-то отстраненность.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она тихо.
Андрей молчал, не зная, с чего начать. Наконец, выдавил из себя:
— Я… я встал на сторону того, кого всю жизнь ненавидел. Прости меня.
Лена смотрела на него долгим, пронзительным взглядом. Потом вздохнула и отступила, пропуская его в квартиру.
В квартире было чисто и уютно, но как-то по-другому, не так, как раньше. Мишка играл в комнате, и Лена жестом попросила Андрея пройти на кухню. Она поставила чайник, достала чашки. Молчание затягивалось.
— Ты сказал то, что не забрать обратно, Андрей, — наконец сказала Лена, глядя ему прямо в глаза. — Эти слова… они многое значат.
— Я знаю, — прошептал он, опустив голову. — Я был идиотом. Я не думал…
— Нет, ты думал, — перебила его Лена. — Просто ты думал эмоциями, болью, которая сидит в тебе с детства. Но это не оправдание.
— Я хочу все исправить, — сказал Андрей, поднимая на нее молящий взгляд. — Дай мне шанс.
Лена помолчала, глядя на закипающий чайник. Потом выключила его и налила кипяток в чашки.
— Я дам тебе шанс, — сказала она наконец. — Но не сразу вернусь домой. Ты пойдешь к психотерапевту. Будешь разбираться со своими проблемами, со своей злостью. И к Мишке… ты сможешь приходить, только если он сам будет рад тебя видеть. Я не хочу, чтобы он жил в атмосфере страха и ненависти.
Андрей кивнул, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Это был не тот хэппи-энд, на который он надеялся. Но это был честный шанс начать сначала. Перестать быть отражением своего отца. Стать собой.
— Спасибо, Лена, — прошептал он. — Я все сделаю.
Лена смотрела на него, и в ее глазах впервые за долгое время промелькнуло что-то похожее на надежду. Путь к восстановлению будет долгим и трудным, но он начался. И, возможно, когда-нибудь тишина в их доме снова наполнится смехом и любовью, а не болью и обидой.
