Своё пространство
— Твоя мама опять звонила.
Екатерина небрежно бросила телефон на кофейный столик. Стекло тускло отразило вечерний свет из окна, словно не желая участвовать в очередном выяснении отношений. Плотные бежевые шторы, наполовину задёрнутые, создавали в комнате причудливую игру света и тени. Катя нервно заправила прядь волос за ухо и посмотрела на мужа, уютно устроившегося в старом, протёртом на подлокотниках кресле. Роман и это кресло казались единым целым — оно давно приняло форму его тела, словно верный пёс, привыкший к хозяину.
— И чего ей опять приспичило? — буркнул он, не отрывая взгляда от ноутбука. Синеватый свет экрана отражался в стёклах очков, превращая его глаза в два безжизненных окошка.
— Да как обычно… — Катя вздохнула, растягивая гласные. — Говорит, что завтра обязательно заедет. И что-то там про какое-то постельное бельё, которое она нам припёрла.
— Постельное? — Роман наконец оторвался от экрана, машинально поправив очки. Блики исчезли, и Екатерина увидела в его взгляде тревогу. — На кой чёрт нам ещё постельное?
— А я почём знаю? — Катя нервно дёрнула плечом. Её тонкие пальцы с поблёскивающими кольцами начали теребить край шерстяного пледа, будто разыгрывали собственную нервную пьесу. — Она считает, что наше недостаточно красивое… или просто недостаточное — чёрт её разберёт, эту твою мамашу.
Роман скривился, будто от зубной боли. Морщинки вокруг глаз стали заметнее — словно каждое упоминание матери прорезало на его лице новые линии усталости.
— Катюш, давай не начинать, а? — он вздохнул. — Мама просто проявляет заботу, по-своему.
— Ага, конечно, — Катя хмыкнула, скрестив руки на груди. — Каждый раз одно и то же. Твоя мама просто проявляет заботу, а выглядит это всегда как инспекция и допрос с пристрастием.
Екатерина устало плюхнулась на диван. Пружины негромко скрипнули, словно вторя её раздражению. Диван был старым, потрёпанным, но чертовски удобным — она выбирала его сама, с любовью ощупывая каждый шов и подушку. Этот разговор повторялся с неизбежностью смены дня и ночи. Тамара Васильевна врывалась в их жизнь без предупреждения, критиковала всё, до чего могла дотянуться, и обязательно напоминала невестке, что той нужно ещё сильно постараться, чтобы стать в её глазах «достойной парой для её сыночка».
Четыре года назад, когда от Романа ещё не пахло даже на горизонте, Екатерина купила эту двушку в тихом спальном районе. Окна выходили на уютный двор с детской площадкой, где по вечерам мамочки выгуливали своих чад. Стены были выкрашены в странный светло-салатовый цвет — не самый модный, но Катьке он напоминал весну и свежесть первых листьев. Вкалывая в банке с утра до ночи и откладывая каждую копейку, она накопила на первоначальный взнос. Своя квартира — вот о чём она грезила со студенческой скамьи.
Когда они с Романом встретились, его фирма обслуживала компьютерную сеть банка, где работала Катя. Она уже год как гордо носила звание хозяйки собственных квадратных метров. Календарь на холодильнике всё ещё показывал месяц её новоселья — она так и не удосужилась его сменить, словно боялась спугнуть удачу. Роман жил с родителями, и это казалось нормальным. Всё-таки двадцать семь — не так уж много для мужчины.
Он работал программистом в приличной компании, но о собственном жилье даже не заикался. Его стол в её квартире появился как-то сам собой — сначала он просто оставил ноутбук, потом притащил какие-то «невероятно важные» бумаги, а затем уже и сам перекочевал со всем барахлом, заполняя пустующие полки и ящики. Во время бурного романа было логично, что Роман переехал к ней, а не наоборот. После свадьбы так и повелось. О том, чтобы переоформить квартиру на двоих, разговор как-то не заходил. Ипотеку Катя выплачивала из своих, а муж отмалчивался, когда дело касалось совместной собственности.
Первая встреча с Тамарой Васильевной не задалась с порога. Та окинула Екатерину с ног до головы фирменным взглядом школьной учительницы физики, которой проработала тридцать лет, и скривилась, будто хлебнула уксуса. «Худовата», — был её первый вердикт. И это при том, что Катя всегда считала себя девушкой вполне себе в теле. Тамара Васильевна восседала за столом в их крохотной кухне, будто королева на троне. Её массивные руки с пальцами, похожими на сардельки в перстнях, занимали чуть ли не половину столешницы. Обручальное кольцо глубоко врезалось в палец — она не снимала его даже после смерти мужа.
На свадьбе будущая свекровь сидела с таким выражением лица, словно на её глазах происходила публичная казнь единственного сына. Её тёмно-синее платье с серебряной брошкой больше напоминало траурный наряд на фоне пастельных украшений банкетного зала. А когда прознала, что молодые будут жить в квартире невестки, и вовсе почернела. «Жильё должно принадлежать мужчине», — заявила она во всеуслышание, да так зычно, что даже соседние столики притихли. Хрустальные бокалы словно сжались от неловкости, а официанты начали передвигаться на цыпочках, боясь разрушить гробовую тишину.
Следующие два года семейной жизни превратились для Кати в нескончаемую череду визитов свекрови с инспекциями. То кухня недостаточно чистая — швы между плиткой серели, как старые шрамы, то в ванной плесень — едва заметные чёрные точки в уголках, то обед для Ромочки недостаточно «питательный». После каждого такого визита в квартире оставался характерный душок — смесь тяжёлых духов и какого-то гнетущего напряжения, которое не выветривалось ещё несколько дней.
— Слушай, я думаю, надо ей сказать, что завтра мы заняты, — Катя вернулась к разговору, потирая переносицу. За окном медленно сгущались сумерки, окрашивая белые занавески в призрачно-голубой.
Роман захлопнул ноутбук. Звук получился резкий, как пощёчина, и Катя вздрогнула.
— Ну сколько можно? — он поморщился. — Перестань цепляться. Она просто постельное привезёт и свалит.
— Ага, конечно! — Катя фыркнула. — Она никогда просто не привозит ничего и не сваливает, ты что, вчера родился? Рома, сначала она будет стелить его сама, потому что я, конечно же, руки-крюки и всё делаю через задницу. Потом начнёт мыть окна, потому что они, видите ли, грязные. Потом сунет нос в холодильник…
— Ну и что с того? — перебил Роман. Его голос звучал так, будто кто-то наждачкой по нервам водил. — Что плохого в том, что мама хочет сделать нашу квартиру уютнее?
— Нашу? — Катя усмехнулась, и её тонкие губы искривились в горькой улыбке. — Она не считает эту квартиру нашей. Она думает, что это моя конура, в которой я милостиво разрешила тебе ютиться.
— Что я должен, по-твоему, переписать её на себя? — Роман закатил глаза. — Господи, Катька, ты всё драматизируешь. Просто для неё важно, чтобы сын не чувствовал себя…
— Кем? — Катя прищурилась. — Не чувствовал себя кем, договаривай?
— Альфонсом, — буркнул Роман, отводя взгляд.
Екатерина резко поднялась с дивана. Её силуэт, подсвеченный настольной лампой, отбрасывал на стену длинную тень, похожую на трещину в их отношениях.
— А, так вот в чём дело! — её голос звенел от обиды. — Мамочка считает, что ты живёшь за мой счёт. Хотя мы оба знаем, что ты вкладываешься в бюджет не меньше, чем я.
Роман сдался, воздев руки к потолку. Жест выглядел картинно-драматичным в полумраке комнаты.
— Ладно-ладно, чёрт с вами! — он потёр переносицу. — Я позвоню ей завтра с утра пораньше и скажу, что у нас планы. Отложим визит на выходные.
— Вот и славно, — выдохнула Катя, наклонилась и чмокнула мужа в макушку. От его волос пахло дождём и компьютерной пылью.
— Пойми, я просто до чёртиков устала от этого вечного напряга.
Но следующим днём, притащившись с работы пораньше (небо затянуло тучами, и начальник сжалился, отпустив всех до начала грозы), Екатерина обнаружила входную дверь нараспашку. Воздух в квартире пропитался едким химическим запахом, смешанным с ароматом свежесваренного кофе. В коридоре красовались чужие туфли — коричневые, с каблуком-шпилькой, начищенные до блеска, — а из кухни доносилось фальшивое пение. Тамара Васильевна, вооружившись тряпкой и каким-то ядрёным средством для мытья, колдовала над столом, расставляя бутылочки, как алхимик свои эликсиры.
— Здрасьте, — процедила Екатерина, замерев на пороге кухни. Её каблуки глухо стукнули о паркет, словно забивая гвозди в крышку гроба терпения.
Тамара Васильевна обернулась, смерив невестку взглядом, как будто увидела таракана на кухонном столе. На ней красовался фартук — тот самый, с маками, который Катя запихнула в дальний ящик и в жизни не надевала.
— А, это ты? — свекровь скривила губы. — А я-то думала, Ромочка пришёл. Что так рано с работы-то? Выгнали?
— Я вообще-то тут живу, — отчеканила Екатерина, чеканя каждое слово. — В отличие от некоторых. Какого чёрта вы делаете в моей квартире? И как вы вообще сюда попали?
Тамара Васильевна повернулась, расплывшись в улыбке, которая никогда не доходила до глаз. Они оставались ледяными, как две льдинки в супе.
— У Ромочки есть запасной ключик, — она помахала связкой. — Он мне дал. По-родственному.
Она взмахнула тряпкой, разбрызгивая капли хлорки. Несколько попало на стоящий рядом горшок с геранью — подарок коллеги на новоселье. Листья цветка уже наполовину пожелтели — Катя вечно забывала его поливать.
— Я же говорила, что приду сегодня, — пропела свекровь.
— Вы говорили, что придёте привезти постельное бельё, а не устраивать грёбаную генеральную уборку! — Катя почувствовала, как закипает изнутри.
Она швырнула сумку на стул, и кожаный ремешок соскользнул, будто стараясь спрятаться от перестрелки.
— И Рома должен был вам позвонить, сказать, что мы, чёрт возьми, заняты!
— Позвонил, — кивнула свекровь, продолжая надраивать столешницу. Дерево под её руками блестело, как зеркало. — Сказал, что у вас какие-то там дела, но я уже купила постельное и решила, что привезу и заодно тут порядок наведу, а то у вас вечно бардак.
Екатерина сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя белые полумесяцы — отметины сдерживаемой ярости.
— Тамара Васильевна, — она процедила сквозь зубы, изо всех сил сохраняя видимость спокойствия, — я очень ценю вашу инициативу, но в следующий раз будьте добры предупреждать, когда собираетесь ворваться в мой дом, и не используйте ключ без нашего разрешения.
Свекровь фыркнула, переключившись на мойку. Вода с грохотом хлынула из крана, заглушая начало её ответа.
— Что за церемонии? — она скривилась. — Я мать Ромы, не какая-нибудь чужая тётка с улицы.
И потом, — она брезгливо осмотрела раковину, словно та была чумная, — судя по свинарнику на кухне, моя помощь тут не то что не помешает, а прямо-таки необходима.
— Что не так с моей кухней? — Катя скрестила руки на груди. Её белая блузка, безупречно выглаженная с утра, теперь выглядела как половая тряпка под безжалостным светом лампы.
— Деточка, да тут всё не так, — Тамара Васильевна начала загибать пальцы, будто выносила приговор. — Фильтр для воды надо было сменить ещё в прошлой жизни. Банки со специями стоят как попало. Раковина в жутком налёте. На столе — миллион крошек. И это только то, что бросается в глаза с порога!
— Мы оба пашем полный день, — процедила Катя. Слова прорывались сквозь стиснутые зубы, как пар из чайника. — И как-то справляемся сами, своими силами.
— Справляетесь, как же, — Тамара Васильевна распахнула дверцу холодильника. Свет из его недр выхватил из полумрака кухни её необъятную фигуру, затянутую в бордовый костюм. — Ты только посмотри на это непотребство! Полуфабрикаты, какие-то коробки из доставки. Ты хоть что-нибудь готовишь для него своими руками, а?
— Мы оба готовим, если хотите знать, — Катя подскочила и с грохотом захлопнула холодильник. Дверца хлопнула как выстрел, и бутылки внутри жалобно звякнули. — И это, чёрт побери, наше с Ромой дело, как мы тут живём!
Тамара Васильевна выпрямилась, приняв боевую стойку. Её грузная фигура, заполнила собой пространство между холодильником и столом, как танк.
— Женщина должна создавать уют в доме, — отчеканила она тоном, не терпящим возражений. — Даже если работает. Я тоже работала всю жизнь, но у Ромочки всегда был домашний обед и чистые рубашки.
— Прекрасно, — огрызнулась Катя. — У Ромы и сейчас есть чистая одежда, если вы не заметили. И обед, когда он хочет. А теперь я прошу вас выметаться отсюда к чёртовой матери!
— Что? — глаза свекрови округлились, как два блюдца. — Выметаться? Я ещё даже не разобрала свои пакеты и не постелила новое постельное, которое выбирала три часа! И вообще, надо бы ещё вашу спальню проверить. Там наверняка вообще свинарник!
— Наша спальня вообще не ваше собачье дело! — рявкнула Катя. Её голос прозвучал как удар хлыста. — Я не давала вам разрешения устраивать здесь грёбаный шмон! Забирайте своё траханое постельное и валите на все четыре!
Тамара Васильевна побагровела. Румянец пополз от шеи вверх, как зловещий прилив.
— Ну знаешь, это вообще-то квартира, где живёт мой сын, — прошипела она. — Я имею полное право…
— Вы не имеете никаких, мать вашу, прав на эту квартиру! — перебила Катя, ощущая, как внутри закипает ярость. — Это моя собственность, Тамара Васильевна! И если я прошу вас съебаться отсюда, будьте любезны это сделать!
— Твоя собственность, — свекровь издала каркающий смешок. — И что с того, что это твоя собственность? Если мой сын тут живёт, значит, это его квартира. А ты тут так, в качестве приложения к моему Ромочке.
Катя замерла, не веря своим ушам. Внутри у неё что-то оборвалось.
— Повторите, что вы сейчас сказали, — прошептала она, чувствуя, как кровь отливает от лица.
— Ты слышала, — свекровь скрестила руки на необъятной груди. Её запястья, обвешанные браслетами, казались гигантскими на фоне узкой столешницы. — Можешь хоть обвешать стены своими бумажками с печатями. Мой сын имеет полное право жить здесь как хозяин, а значит, и я могу приходить к нему в гости, когда захочу!
Екатерина пулей метнулась к входной двери и распахнула её настежь. В квартиру хлынул запах подъезда — смесь сырости и чужих щей.
— Вон отсюда! — прорычала она. — Немедленно!
— И не подумаю, — Тамара Васильевна невозмутимо вернулась к надраиванию раковины. Вода с грохотом разбивалась о металл. — Я ещё не закончила. Рома скоро придёт. Пусть он решает.
— Плевать я хотела, что решит Рома, — голос Кати звенел от напряжения. — Это моя квартира, и я хочу, чтобы вы её покинули. Сейчас же!
— Ишь какая принципиальная нашлась! — свекровь повысила голос, и он отразился от кафельных стен, превращаясь в эхо. — А как Рому к себе в койку затащить, так принципы не мешали? Хотя, конечно, проще всего подцепить мужика на халявное жильё. Только вот квартирка у тебя крохотная, ремонт дешёвый, мебель — с помойки. Мой Ромочка достоин большего!
Екатерина подлетела к столу и выхватила из-под пакета с постельным бельём — кремовым, с золотыми вензелями — связку ключей.
— Вот ваше хвалёное постельное, — она кивнула на пакет в углу, где печально топорщились кружевные края наволочек. — Хватайте и выметайтесь! А это, — она помахала ключами, звякнувшими как цепи, — я забираю. И больше вы сюда не сунетесь!
— Да как ты смеешь разговаривать так с матерью своего мужа?! — завопила Тамара Васильевна, надуваясь, как жаба. — У тебя совсем стыда нет! Я к тебе со всей душой, а ты…
В этот момент входная дверь распахнулась, и на пороге нарисовался Роман. Он застыл с открытым ртом, переводя ошарашенный взгляд с одной фурии на другую. Дождевые капли на его куртке поблёскивали в свете прихожей, как слезинки.
— Какого хрена тут происходит? — спросил он, стягивая куртку. Та хлюпнула, когда он повесил её на крючок, и тёмная лужица расползлась по полу.
— Ромочка! — Тамара Васильевна всплеснула руками. Её кольца блеснули, как кастет. — Представляешь, твоя жена выгоняет меня из квартиры! Я пришла помочь, притащила вам шикарное постельное бельё, выбирала его три часа, а она закатила скандал на пустом месте!
Катя стояла, сжимая в кулаке отобранные ключи, и не сводила глаз с мужа. Металл больно врезался в ладонь.
— Твоя мать заявилась сюда без спросу, — процедила она. — С ключами, которые ты ей подсунул, хотя мы с тобой договаривались, что ты ей позвонишь и отошьёшь.
Роман швырнул сумку на пол, и та глухо стукнулась о паркет. Он с силой потёр лицо ладонями, размазывая по лбу капли дождя.
— Мам, я же сказал тебе по телефону, что мы сегодня заняты.
— Вот именно! — подхватила Катя. — А она всё равно припёрлась и устроила тут шмон. А когда я попросила её свалить, она заявила, что эта квартира твоя, а я так, подстилка временная!
— Я сказала правду, — Тамара Васильевна поджала губы. Её бордовая помада размазалась, оставив след на верхней губе. — Если мой сын живёт здесь, значит, это его дом.
Роман закатил глаза, явно не зная, куда деваться от этого дурдома.
— Мам, хорош! — он повысил голос. — Катя права, мы договаривались. Ты не должна была приходить сегодня.
— Вот, значит, как? — Тамара Васильевна сощурилась, будто выискивая жертву. — Значит, теперь ты на стороне этой… этой вертихвостки, против родной матери?
— Здесь нет сторон, — устало выдавил Роман, потирая переносицу. — Просто давайте все остынем, ладно?
— Нет уж, Ромочка, — Катя шагнула вперёд, и половицы протестующе заскрипели под её каблуками. — Я хочу знать — это правда? Ты реально дал своей мамаше ключи от моей квартиры?
— От нашей квартиры, — поправил Роман, краснея. — Мы же семья, чёрт возьми!
— Но ключи ты дал? Без моего ведома?
Роман замялся, переступая с ноги на ногу, как нашкодивший школьник. Его фигура в дверном проёме отбрасывала длинную кривую тень.
— Давал, — буркнул он наконец. — Ну, мало ли что, на всякий пожарный.
— Пожарный? — Катька опешила. — Какой, к чёрту, пожарный? Что может случиться такого, что твоей ненаглядной мамочке приспичит врываться в мою хату?
— А если с тобой что-нибудь стрясётся? — встряла Тамара Васильевна с уверенностью удава. — Кто тогда поможет моему сыночку? Он же не справится один, он у меня такой беспомощный!
— С чем не справится? — Катя охнула, вскидывая руки. — С уборкой сортира или с готовкой яичницы? Или с открыванием входной двери — это такая сложная наука!
— Кать… — Роман страдальчески скривился. — Я просто дал маме запасной комплект. На всякий случай.
— Чудесно, — Екатерина глубоко вдохнула, пытаясь не сорва
