— Ты бы хоть волосы помыла, — бросил Семён, даже не поднимая головы от телефона.
Лида резко обернулась от плиты, с кастрюлей овсянки в руках. На ней был старый халат, волосы собраны в торопливый пучок, под глазами синеватые тени. Дочка хныкала, цеплялась за Лиду, тянула руки. Та одной рукой прижимала её к бедру, другой мешала кашу, стараясь не разлить.
— Угу, спасибо, что напомнил. Завтра ещё глаза протру, может, тебе полегчает, — проговорила она устало.
— Я просто сказал. Неужели трудно за собой следить? — он фыркнул, продолжая листать ленту в телефоне.
На кухне пахло подгоревшим молоком. Лида поставила тарелку с кашей, налила чай. Семён сел за стол, лениво помешивая ложкой, и вдруг сказал:
— Ты себя в зеркало давно видела? У нас на работе Света, между прочим, в декрете была — как куколка. Ухоженная, аккуратная. А ты…
Лида молча начала убирать со стола. Изнутри её как будто сжимало. Ни злости, ни слёз — просто усталость и что-то похожее на пустоту.
Вечером, когда Катя не засыпала, плакала и тянула руки, Лида пыталась одновременно уложить её и отстирать кофточку, на которую пролилась каша. В тазу тёплая вода уже остыла. Семён лежал на диване, лениво косился на неё, потом уставился в телефон.
— Вот ты и есть настоящая. Вся в мыльной пене, с тазом. Ни маникюра, ни желания, — сказал он, глядя на её скрюченную спину.
— А у тебя желание есть? Хоть что-то сделать в этом доме, кроме как критиковать? — тихо спросила она, не оборачиваясь.
Он пожал плечами:
— Ты всегда такой была. Просто раньше притворялась.
Она выпрямилась. Вода стекала с её рук, когда она повернулась.
— Я всё делаю для дома и для Кати. На себя времени нет. Совсем. Ты хоть раз это понял?
— Не мои проблемы. Женщина должна выглядеть. А не… ну, ты поняла.
Лида хлопнула дверцей стиралки и с вызовом сказала:
— Хочешь красоты — оставайся дома, мой пол, стирай, а я пойду на маникюр.
Семён усмехнулся:
— Тебе уже ничего не поможет. Ты не понимаешь о чем я тебе говорю…
Прошло несколько дней. В доме стояла ледяная тишина. Катя закашляла ночью, Лида поднялась, укутала, дала сироп. Утром пошла с ней к педиатру. Семён, не отрываясь от ноутбука:
— У меня совещание. Я не могу. Разберись сама, как-нибудь.
Когда в квартиру пришла свекровь, Лида даже не сразу поняла, кто открыл дверь. Татьяна Петровна принесла бульон, села у кроватки Кати и только бросила взгляд на Лиду:
— Ты сама-то как? Худющая стала. Что у вас происходит?
— Ничего, — коротко ответила Лида.
— Не обманывай. Видно всё. Он с тобой холоден, ты молчишь. Так семья не живёт.
Лида вздохнула, но ничего не ответила. Вечером Семён пришёл поздно, с запахом алкоголя. На воротнике рубашки была тёмно-красная помада. Лида заметила, задержала взгляд на пятне, резко подняла голову:
— Это что такое?
Семён отдёрнул плечо, не смотря в глаза:
— Да ничего. Просто поцеловали в баре. Не драматизируй.
— Ты пил? У тебя помада на рубашке, и ты даже не пытаешься соврать.
— Не начинай, — бросил он раздражённо. Сначала хотел перевести всё в шутку, отмахнуться, но слова вырвались сами:
— Да, есть у меня другая. Ухоженная, красивая, женственная. Мне надоело это болото.
Лида не сказала ни слова. Просто ушла в спальню, села рядом с Катей. Тихо гладила дочку по волосам.
Он собрал вещи рано утром. Без слов. Хлопнул дверью. Лида стояла у окна, глядя, как он садится в такси. Лицо её было спокойным.
Прошёл весь день. Лида молчала, выполняла всё на автомате, как в тумане. Вечером он не пришел. Ночь, Катя вскрикнула во сне, Лида подскочила, прижала её к себе — и в этот момент слёзы сами хлынули из глаз. Она сидела с дочкой на руках, покачивалась взад-вперёд, и, словно на автомате, потянулась за телефоном. Руки дрожали, когда она нашла в контактах Марину — старшую сестру, которая всегда была для неё якорем, поддержкой, тем, кому можно сказать всё — и нажала вызов.
— Я не знаю, как жить, — прошептала в трубку. — У меня внутри как будто провал.
— Я приеду. Утром. Всё будет хорошо. Ты не одна. Я приготовлю тебе что-нибудь вкусное, посидим. Потихоньку выберемся, слышишь?
Лида кивнула, хотя Марина не могла этого видеть. Она ещё долго сидела на полу, укачивая дочку, чувствуя, как в груди медленно, но точно что-то начинает меняться.
Утром Лида не услышала звонка в дверь. Ключ у Марины был — Лида ещё весной оставила его, когда они с Семёном уезжали в соседний город, а за цветами и кошкой нужно было приглядывать. Просто открыла глаза и увидела, как по коридору пробирается Марина с пакетом в одной руке и кастрюлей в другой. Катя, прижавшись к Лиде, ещё спала.
— Тихо-тихо, я сама, — прошептала сестра и улыбнулась так, как умела только она — чуть грустно, но с теплотой.
На кухне запахло куриным бульоном. Лида стояла, держась за спинку стула.
— Я тебе еды привезла. И игрушку для Кати. И ещё… просто приехала. Можно же?
— Конечно, — хрипло ответила Лида. Голос едва слушался после ночи без сна.
Она села напротив, откинулась на спинку. Впервые за долгое время кто-то что-то делал для неё.
Через час в дверь позвонили. Лида поднялась — думала, соседка, но на пороге стояла Татьяна Петровна. В руках у неё — бутылка сока и апельсины. Она замерла, увидев Марину.
— Доброе утро…
— Доброе, — ответила Марина, не вставая.
— Я к Кате. Можно?
— Конечно, — Лида отступила в сторону.
Татьяна Петровна прошла в комнату, вернулась через пару минут:
— Спит. Бледненькая. А ты, Лидочка… ты не ешь совсем, да?
Марина наблюдала за ней внимательно, но не вмешивалась. Лида молчала.
— Он… Он всё разрушил. Глупый. Всегда торопился, всегда думал, что трава где-то зеленее…
— Поздно думать, — тихо сказала Лида.
— Не поздно быть рядом, — Татьяна Петровна положила апельсины на стол. — Я не знаю, как всё сложится, но я с Катей помогу. Если ты позволишь.
После её ухода Марина достала из рюкзака банку кофе и старые фотки. Они сидели с Мариной на кухне до обеда, как в детстве. Смех вдруг вырвался сам — хриплый, нервный, но живой.
Вечером позвонил Семён.
— Надо обсудить раздел. Квартиры. Ну, ты понимаешь, — сказал он так спокойно, как будто они и не жили вместе столько лет, как будто речь шла не о доме, а о каких-то чужих вещах.
— Делай, как считаешь нужным, — сказала Лида.
— Я бы хотел по-человечески.
— Уже поздно.
Она отключилась. Телефон положила экраном вниз.
Прошла неделя. Катя пошла на поправку, Лида наладила режим: каши, прогулки, немного уборки. Тишина в квартире больше не пугала. Свекровь заезжала пару раз — приносила пюре, игрушки, один раз просто сидела молча рядом, пока Лида укладывала Катю. Слов больше не было.
Однажды Татьяна Петровна выдохнула:
— Я на него зла не держу, он взрослый, сам решает… Но знаешь, Лидочка, сердце ноет. Он тебя отпустил, а та… та только и делает, что деньги из него тянет. Всё у неё в приоритете: ногти, салоны, доставки… А ты… ты у меня настоящая была. Домашняя, простая, своя. Вот дурак он, честное слово…
Лида посмотрела на неё спокойно:
— Он сам выбрал.
После этого Татьяна Петровна больше не заводила разговоров о сыне.
Через пару дней позвонила знакомая. Когда-то Лида помогала ей вести курс по детскому развитию, больше для души. Сейчас та предложила вечернюю подработку: администрировать онлайн-занятия.
— У тебя голос спокойный. И с детьми ты умеешь. Попробуешь?
Лида замялась. Хотела сказать: я не потяну. Но потом вдруг кивнула:
— Попробую.
В тот вечер, когда она мыла посуду, Катя подошла к входной двери и долго вглядывалась в неё. Потом топнула ножкой:
— Папа!
Лида замерла. Подошла, присела рядом, прижала дочку к себе.
— Папа теперь живёт в другом месте. Но я с тобой. Всегда.
Катя повернулась к ней и положила голову на плечо. Внутри у Лиды что-то дрогнуло — не боль. Спокойствие.
Прошло ещё несколько месяцев. Лида постепенно втягивалась в новую жизнь: по вечерам, когда Катя засыпала, она подключалась к занятиям, записывала списки, выдавала задания. Получалось. Даже голос стал увереннее. Иногда Марина присылала смешные голосовые — про своего мужа, про кота, про жизнь. Свекровь, чуть реже, отправляла фото: то книжки детские в магазине, то носочки, то открытку с надписью «для Катюши».
Всё было тихо. Слишком тихо.
Однажды, ближе к вечеру, в дверь позвонили. Лида открыла — на пороге стоял Семён. В руках — мягкая игрушка, под глазами — серые тени.
— Привет, — сказал он. — Я просто… хотел увидеть Катю. И… тебя.
Лида не отступила. Стояла в проёме.
— Катя спит.
Семён опустил глаза:
— Я был неправ. Всё это было… глупо. Пусто. Прости.
— Ты это ей скажи, — Лида кивнула в сторону комнаты. — Она ждала тебя. У двери.
Он кивнул, шагнул ближе:
— Может, зайду? Просто поговорим?
— У нас нет больше “просто”.
Она закрыла дверь, даже не хлопнув. Просто — плавно, твёрдо. Семён остался стоять на площадке, молча, с опущенными плечами, словно не верил, что всё действительно кончено. Он сделал шаг назад, оглянулся в последний раз, потом медленно развернулся и ушёл. Через несколько секунд послышался тихий щелчок — он аккуратно прикрыл входную дверь подъезда за собой.
На следующий день он пришёл снова. Без игрушки, с цветами. Ждал на лавочке. Лида вышла с мусором — он поднялся.
— Меня выгнали. Из той квартиры. И уволили. Всё как-то разом навалилось.
— Это не мои проблемы.
— Мне некуда идти. Я думал…
— Ты не думал. Никогда. Живи теперь, как умеешь.
— Я здесь вообще при чём? — Лида вскинула голову. — Иди к своей крашеной.
Семён отвернулся, будто не услышал. Потом, через паузу, глухо сказал:
— Мы расстались. Да и… ничего у нас толком и не было.
Лида ухмыльнулась:
— Что, не потянул её хотелки? Платить за ногти оказалось сложнее, чем унижать меня дома?
Он ничего не ответил. Лида развернулась и ушла, не оборачиваясь.
Он ещё пару минут стоял, потом ушёл.
Через день он пришёл снова. Сидел в подъезде. Когда Лида проходила мимо, встал:
— Я виноват. Ты была права. Всегда. Я тебя не ценил. Я могу… я готов всё исправить.
— Я больше не та, кто тебя ждал. Предателей не прощаю. Больше не хочу говорить на эту тему…
В тот вечер она долго сидела на кухне, перебирая какие-то мелочи в ящике. Там лежали фотографии, старые записки, пара билетов в кино. Всё это было когда-то важно. Теперь — просто бумага.
Она выдохнула и выбросила всё в пакет.
На утро в квартире запахло свежей выпечкой. Катя бегала по кухне, пряча кусочки печенья в кармашки. За окном лаяла собака. Солнце легло на подоконник.
Позже зашла Татьяна Петровна. Присела у двери, поставила сумку с детским творчеством.
— Я знаю, что он приходил. И не раз. Я тебя не прошу прощать, правда. Просто знай — ты всё правильно сделала и я бы наверное также поступила. Он выбрал свой путь, а я лишь хочу видеться с внучкой, как бы дальше не сложилось.
Лида кивнула. И вдруг почувствовала, что может дышать глубже. Без напряжения. Без оглядки.
Катя залезла к ней на колени, потянулась ручками к щеке, заглянула в глаза, как будто искала что-то важное. Лида прижала её к себе, улыбнулась.
В эту минуту она поняла, что всё действительно закончилось. Не резко, не с болью — а как уходит зима: незаметно, но навсегда. Больше не будет тревожных утренних сцен, сжатого сердца, желания заслужить любовь.
Она выжила. Не только прошла через всё это — но осталась собой. И теперь знала точно: жизнь только начинается. Нужно просто в какой-то момент сказать «стоп», принять правильное решение — и всё остальное обязательно придёт. Не сразу, не просто, но всё ещё впереди. Потому что теперь — это её путь.
