Катя накрывала на стол, нервно поправляя салфетки. В этот раз она старалась особенно тщательно – свекровь всё равно найдёт, к чему придраться. Максим привёз родителей на дачу, которую они снимали на лето, и теперь в маленькой гостиной пахло жареной курицей и напряжением.
— Ну и домишко, — раздался голос Лидии Петровны, едва она переступила порог. — В наше время дачи строили на совесть, а не из этих… картонных стен.
Катя стиснула зубы, но промолчала. Максим поспешно подхватил чемодан родителей.
— Мам, тут уютно, главное – воздух хороший. И озеро рядом.
— Озеро? — фыркнула свекровь. — Воняет тиной, как в болоте.
Катя не выдержала:
— Лидия Петровна, если вам не нравится, можно поехать в ваш коттедж. Говорили, там ремонт закончили?
— Ах, вот как? — брови свекрови поползли вверх. — То есть вы нас пригласили, а теперь выгоняете?
— Никто не выгоняет, — Максим бросил жене предупредительный взгляд. — Просто Катя волнуется, хочет, чтобы вам было комфортно.
— Волнуется, — проворчал Иван Степанович, усаживаясь за стол. — Это она всегда так «волнуется», когда мы приезжаем.
Катя налила суп, стараясь не дрожать от злости. Лидия Петровна ковыряла ложкой, морщась.
— Опять эту жижу варите? У Максима с детства гастрит, ему нужно нормальное мясо, а не диетические эксперименты.
— Мама, у меня всё в порядке, — Максим натянуто улыбнулся.
— Конечно, в порядке, пока не схватит, — свекровь отодвинула тарелку. — Ладно, рассказывайте, как живёте. На дачу-то сколько отдали?
— Сто двадцать за сезон, — ответила Катя.
— Сто двадцать?! — Лидия Петровна аж подпрыгнула. — Да за эти деньги можно было в Крым съездить!
— Но мы хотели именно здесь, — Катя почувствовала, как внутри закипает.
— Хотели… — свекровь покачала головой. — Всё хотите, да хотите, а когда уже начнёте жить по-настоящему? Своя дача, машина, дети…
Катя резко встала.
— Вот когда ваш сын купит свою дачу, тогда и будете приезжать на лето. А пока вас тут не ждут.
Тишина повисла, как нож. Лидия Петровна побледнела.
— Что… что ты сказала?
— Ты слышала, — Катя не отвела глаз.
Максим вскочил, но было поздно – свекровь уже задохнулась от возмущения.
— Вот благодарность! Мы вас содержали, квартиру помогали покупать, а теперь мы тут лишние?!
— Никто не говорил, что вы лишние, — попытался вставить Максим.
— Молчи! — крикнул Иван Степанович. — Твоя жена уже всё сказала!
Катя понимала – назад дороги нет. Но сдерживаться больше не было сил.
Тишина в комнате длилась не больше секунды, но напряжение в воздухе стало таким густым, что его можно было резать ножом. Лидия Петровна первой нарушила молчание, её голос дрожал от обиды:
— Вот как ты разговариваешь с матерью своего мужа? После всего, что мы для вас сделали!
Катя чувствовала, как дрожат её руки, но отступать было уже некуда:
— Я разговариваю так, как вы заслуживаете. Приезжаете и сразу начинаете критиковать всё подряд — дом, еду, нашу жизнь…
Максим встал между ними, пытаясь погасить конфликт:
— Давайте успокоимся. Мама, Катя просто…
— Что «просто»? — перебила его Лидия Петровна. — Она прямо сказала, что мы здесь нежеланные гости! Ты слышал это, Иван?
Иван Степанович, до этого молча наблюдавший за ссорой, тяжело поднялся со стула. Его лицо стало багровым:
— Я всё слышал. И вижу, как твоя жена неуважительно относится к моей супруге. После того, как мы вам квартиру помогали покупать!
Катя резко повернулась к свёкру:
— Помогали? Вы дали десятую часть суммы, а потом два года напоминали об этом при каждом удобном случае!
Максим схватил Катю за руку:
— Хватит! Прекрати сейчас же!
Но Катя вырвала руку:
— Нет, пусть они наконец услышат правду! Твоя мать с самого начала была против нашего брака, а теперь при каждом визите пытается доказать, что ты сделал ошибку!
Лидия Петровна вскинула руки:
— О Господи! Да я же тебе как дочь родную приняла! Всё для тебя делала!
— Да? — Катя засмеялась без радости. — Когда мы поженились, ты приходила к нам каждый день, переставляла вещи, заглядывала в шкафы. Ты даже наше брачное ложе умудрилась перестелить!
Максим побледнел:
— Катя, это уже слишком…
— Слишком? А когда она звонила тебе на работу и рассказывала, как плохо я веду хозяйство? Это не слишком?
Лидия Петровна схватилась за сердце:
— Я просто хотела помочь! Вы же молодые, ничего не понимаете в жизни!
— Нам по тридцать пять лет! — взорвалась Катя. — Мы десять лет в браке! Когда вы наконец поймёте, что мы взрослые люди?
Иван Степанович грохнул кулаком по столу, отчего задребезжала посуда:
— Хватит! Я не позволю, чтобы мою жену так оскорбляли в чужом доме!
— В чужом? — Катя язвительно улыбнулась. — Минуту назад это был «домишко», а теперь уже «дом»?
Максим схватился за голову:
— Все замолчите! Я не могу больше это слушать!
Но остановить ссору было уже невозможно. Лидия Петровна разрыдалась:
— Вот до чего довела твоя жена! Она разрушает нашу семью! Ты должен выбирать — или мы, или она!
В комнате снова повисла тяжёлая тишина. Максим медленно поднял голову, и Катя впервые за вечер увидела в его глазах не растерянность, а холодную решимость.
Тишина в комнате длилась несколько тяжёлых секунд. Даже часы на стене, обычно тикающие почти неслышно, теперь отбивали каждый момент с пугающей чёткостью. Максим медленно выпрямился, его пальцы разжались, которые до этого впивались в собственные виски.
— Выбора нет, — его голос прозвучал непривычно твёрдо. — Катя — моя жена. Мы одна семья. Если вы не можете принять это, тогда… тогда нам лучше расстаться.
Лидия Петровна ахнула, будто её ударили в грудь. Она отступила на шаг, её глаза округлились от неверия.
— Что… что ты сказал? Ты выбираешь её вместо родной матери?
Иван Степанович резко встал, стул с грохотом упал на пол.
— Да ты с ума сошёл! Кровь роднее воды! Мы тебя растили, кормили, учили…
— И я благодарен за это, — Максим перебил отца, впервые за многие годы. — Но я не ребёнок. Я муж и, надеюсь, скоро стану отцом.
Последние слова повисли в воздухе. Катя резко повернулась к мужу, её глаза расширились. Они же договорились пока никому не говорить…
Лидия Петровна замерла, её взгляд метнулся от сына к невестке.
— Что… что это значит?
Катя молчала, сжимая руки в кулаки. Максим вздохнул.
— Катя беременна. Ты станешь бабушкой, мама.
Свекровь побледнела, потом резко покраснела. Её губы задрожали.
— И… и вы собирались скрывать это от нас? Это лишний раз доказывает, какое место мы занимаем в вашей жизни!
— Мы хотели сделать сюрприз, — тихо сказала Катя. — После УЗИ… Когда бы убедились, что всё в порядке…
— Враньё! — Лидия Петровна вдруг закричала. — Вы просто боялись, что мы вмешаемся! Как всегда!
Она резко повернулась к сыну, её глаза блестели от слёз и гнева.
— Ты предаёшь свою семью ради неё! Она тебя от нас оторвала, и теперь хочет, чтобы наш внук рос без бабушки и дедушки!
Максим покачал головой.
— Никто никого не отрывает. Это ты сама толкаешь нас к этому своим отношением.
Иван Степанович тяжело дышал, его лицо стало пунцовым.
— Всё, хватит! — он схватил жену за руку. — Мы уезжаем. Пусть живут как хотят. Без нашей помощи, без нашего участия. Увидим, как долго их счастье продлится.
Лидия Петровна вырвалась, сделала шаг к сыну.
— Максимка… — её голос внезапно стал мягким, умоляющим. — Одумайся. Она тебя доведёт…
Но Максим лишь покачал головой.
— Прости, мама. Я люблю тебя, но моё место — с женой и будущим ребёнком.
Свекровь замерла, потом резко выпрямилась. В её глазах появилось что-то твёрдое, почти каменное.
— Хорошо. Запомни этот день. Когда тебе будет трудно, когда понадобится помощь — не приходи к нам. Ты сделал свой выбор.
Она резко развернулась и пошла к двери. Иван Степанович бросил на них последний взгляд, полный презрения, и последовал за женой.
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задрожали стёкла в серванте. Катя вдруг почувствовала, как подкашиваются ноги. Она опустилась на стул, её руки дрожали.
— Боже… что мы наделали…
Максим подошёл и обнял её за плечи. Его руки тоже дрожали.
— Мы защищали нашу семью. Нашего малыша.
Катя прижалась к его груди, сдерживая слёзы.
— А если они никогда не простят? Если не захотят видеть нашего ребёнка?
Максим долго молчал, глядя в окно, где удалялись фигуры родителей.
— Тогда… тогда это их выбор. — он глубоко вздохнул. — Мы дадим нашему ребёнку столько любви, что ему не будет нужна их холодная «забота».
На кухне капал кран. Где-то за окном кричали дети. Жизнь продолжалась. Но что-то в ней безвозвратно изменилось.
Тишина в доме казалась неестественной после недавней бури эмоций. Катя сидела на краю дивана, обхватив руками живот, хотя срок был ещё слишком маленьким, чтобы что-то чувствовать. Максим стоял у окна, спиной к комнате, наблюдая, как машина родителей исчезает за поворотом.
— Они даже не обернулись, — прошептал он, и в его голосе Катя услышала что-то, от чего сжалось сердце.
Она встала, подошла к мужу, осторожно прикоснулась к его плечу. Максим вздрогнул, но не отстранился.
— Прости, — сказала Катя. — Я не хотела такого исхода. Просто… я больше не могла молчать.
Максим медленно повернулся. Его глаза были красными, но слёз не было.
— Ты не виновата. Это должно было случиться рано или поздно. Мама никогда не воспринимала тебя как часть семьи.
Он провёл рукой по лицу, словно стирая усталость.
— Боюсь, теперь она никогда не простит мне этого выбора.
Катя потянулась к его руке, сжала пальцы.
— Дай им время. Может быть, когда узнают о беременности…
— Нет, — Максим покачал головой. — Ты не знаешь маму так, как я. Гордость для неё важнее всего. Она скорее…
Голос его сорвался. Катя вдруг поняла, что перед ней не уверенный в себе мужчина, а тот самый мальчик, который боялся расстроить свою властную мать.
— Послушай, — она прижала его руку к своему животу. — Теперь у нас будет своя семья. Наши правила. Наша любовь.
Максим вздохнул, наконец встретив её взгляд.
— А если я окажусь плохим отцом? Если повторю их ошибки?
— Ты уже не повторяешь, — Катя слабо улыбнулась. — Ты выбрал нас. Это главное.
Он обнял её, прижал к себе. В этом объятии было столько боли и одновременно надежды, что Катя почувствовала — они справятся. Всё будет хорошо.
На кухне закипел чайник. Обычный бытовой звук, напоминающий, что жизнь продолжается. Катя потянулась к телефону, лежащему на столе.
— Надо позвонить маме, предупредить, — сказала она. — А то она от соседей узнает и переволнуется.
Максим кивнул, отпуская её.
— Да, звони. Только… — он сделал паузу, — может, пока не стоит говорить о беременности? Пусть это будет наш маленький секрет. Ненадолго.
Катя улыбнулась, проводя пальцами по экрану телефона.
— Хорошо. Только наш.
Она уже набирала номер, когда Максим вдруг сказал:
— Знаешь, а ведь эта дача… она нам нравится. Может, действительно подумать о покупке? Чтобы было своё место. Настоящий дом.
Катя замерла, глядя на него. В его глазах она увидела то, чего не замечала уже давно — решимость и покой.
— Да, — кивнула она. — Давай подумаем.
За окном запели птицы. Где-то вдалеке смеялись дети. Ссора закончилась, оставив после себя боль, но и освобождение. Они стояли на пороге новой жизни — без упрёков, без оглядки на чужое мнение. Только они трое. Их семья.
Катя прижала телефон к уху, слушая гудки. Всё будет хорошо. Должно быть.
Прошло три месяца. Осень раскрасила деревья вокруг дачи в багряные и золотые тона. Катя сидела на веранде, укутавшись в плед, и смотрела, как Максим копается в огороде. Беременность ещё не была заметна, но внутри уже теплилась новая жизнь — их маленькая тайна, их сокровенное счастье.
Звонок телефона разорвал тишину. Незнакомый номер. Катя нахмурилась.
— Алло?
— Катерина? — женский голос, знакомый до мурашек. Лидия Петровна. Но какой-то другой — надтреснутый, старый. — Это… это я.
Катя замерла. Пальцы сами сжали телефон так, что костяшки побелели.
— Здравствуйте, — осторожно сказала она. — Что случилось?
На другом конце провода — долгая пауза. Потам шёпот:
— Иван Степанович… в больнице. Инфаркт.
Катя вскочила, плед соскользнул на пол.
— Что?! Как?!
— Вчера ночью… — голос свекрови дрогнул. — Сейчас в реанимации. Он… перед тем как скорая приехала… просил позвонить вам.
Катя закрыла глаза. Перед ней всплыло багровое лицо свёкра, его крик: «Пусть живут как хотят!»
— Мы… мы приедем, — выдохнула она. — Скажите, какая больница.
— Спасибо, — шёпотом ответила Лидия Петровна. И добавила, еле слышно: — Простите меня.
Катя опустила телефон. За окном Максим, ничего не подозревая, выдёргивал сорняки. Как сказать ему? Как разрушить этот хрупкий мир, который они с таким трудом выстроили?
Она глубоко вдохнула и открыла дверь.
— Макс… Надо поговорить.
Он поднял голову, улыбнулся, но, увидев её лицо, сразу выпрямился.
— Что-то случилось?
— Твой отец… — Катя сглотнула ком в горле. — У него инфаркт. В реанимации. Звонила твоя мама.
Лопата выпала из рук Максима. Его лицо стало серым.
— Когда? Как?
— Вчера ночью. Он… он просил позвонить нам.
Максим зашатался. Катя бросилась к нему, схватила за руку.
— Собирайся. Поедем сейчас же.
Он смотрел на неё широко раскрытыми глазами.
— Ты… ты хочешь поехать? После всего, что было?
Катя положила руку на живот — их тайный жест, их обещание.
— Они твои родители. И наш ребёнок должен знать своих дедушку и бабушку.
Слёзы выступили на глазах Максима. Он кивнул, сжал её руку.
— Спасибо.
Через час они мчались по шоссе. Катя смотрела, как мелькают за окном жёлтые деревья. Жизнь так хрупка. Все обиды, все споры — всё это кажется таким мелким перед лицом настоящей беды.
— Как ты думаешь, он… он выкарабкается? — спросил Максим, не отрывая глаз от дороги.
Катя положила руку ему на колено.
— Выкарабкается. Должен.
Они приехали в больницу как раз к началу посещений. Лидия Петровна сидела в коридоре, сгорбившись, маленькая и беспомощная. Увидев их, она вскочила, замерла.
— Вы приехали… — её голос дрожал. — Я… я не думала…
Максим шагнул вперёд, обнял мать. Та зарыдала у него на груди.
— Как папа? — спросил он.
— Врачи говорят, кризис миновал. Но… — она посмотрела на Катю, — он всё время спрашивает про вас.
Катя подошла, осторожно взяла свекровь за руку.
— Вы посидите здесь. Мы зайдём к нему.
Реанимация встретила их стерильным холодом. Иван Степанович лежал, опутанный трубками, но глаза его были открыты. Увидев сына, он попытался приподняться.
— Лежи, пап, — Максим подошёл, взял его руку — ту самую, что когда-то грохотала по столу. Теперь она была слабой и беззащитной.
— Сынок… — прошептал Иван Степанович. — Прости… старика.
Максим сжал его пальцы.
— Всё в порядке, пап. Главное — чтобы ты поправился.
Старик перевёл взгляд на Катю. В его глазах было столько боли и стыда…
— Катюш… простите нас. Мы… мы были неправы.
Катя подошла, положила руку поверх их соединённых рук.
— Ничего, Иван Степанович. Выздоравливайте. У вас скоро внук или внучка будет.
Глаза старика округлились. Он посмотрел на сына.
— Правда?
Максим кивнул, улыбнулся сквозь слёзы.
— Правда, пап. Так что собирайся с силами. Тебе ещё на рыбалку внука водить.
Иван Степанович закрыл глаза. По его щекам потекли слёзы.
— Спасибо… что приехали.
Когда они вышли, Лидия Петровна бросилась к ним.
— Ну как он?
— Всё будет хорошо, — сказал Максим. — Он боец.
Свекровь посмотрела на Катю, на её живот, потом неожиданно обняла её.
— Прости меня, дочка. Я была слепая дура.
Катя обняла её в ответ. В этот момент она вдруг поняла — вот оно, их настоящее примирение. Не на словах, а здесь, среди больничных стен, перед лицом самой смерти.
— Всё хорошо, — прошептала она. — Всё только начинается.
На улице светило осеннее солнце. Листья кружились в воздухе, как в детском калейдоскопе. Они стояли втроём — Максим, Катя и Лидия Петровна — и смотрели в это хрупкое осеннее небо. Впереди у них была долгая дорога. Дорога к дому. К их общему дому.
