— Светка, ты ржать будешь. Захожу домой — а на моей кухне… не поверишь… чужая женщина капусту режет! В моём халате! И щипцы для бровей на столе лежат. Видимо, уже и брови тут собиралась стричь!
Анна стояла посреди кухни, зажав телефон между плечом и щекой. Руки дрожали — то ли от злости, то ли от бессилия.
— Подожди… это Марина что ли? — неуверенно переспросила подруга на том конце.
— А кто ж ещё? Бомжиха из парадной, что ли? Конечно, Марина! Сестра Василия, вечно несчастная, вечно с чемоданами. Развелась в третий раз — и, естественно, куда? В «запасной аэродром», ко мне! Потому что кто у нас самая добрая, терпеливая и безотказная? Я! Идиотка я, а не жена.
Марина действительно стояла у плиты. Щёки алые, волосы в пучок, будто у себя дома.
Анна — наоборот: как на съёмках криминальной хроники. Руки в пакете с курицей, лицо злое, губы сжаты.
— Здрасьте, Ань, — весело сказала Марина, не оборачиваясь. — Я тут решила борща сварить, Васька обожает с говядинкой. А ты не против, что я в халат залезла? Просто мокрая была — с дороги вся промокла.
— Конечно не против. Я же с вами даже трусы свои могу поделить. Только не забудь их потом обратно в шкаф положить, я в них завтра к врачу, — ответила Анна сквозь зубы.
Марина хихикнула. Не поняла, видимо, что это был сарказм.
Вот только смей ещё что-нибудь моё тронуть — врежу. Сильно. По лицу, по чужому лицу в моей квартире, — подумала Анна, сдерживая дыхание.
А в голове уже гремел внутренний голос:
Ты дала им всё — квартиру, машину, себя. Взамен — ни капли уважения. Кто ты тут? Хозяйка? Или бесплатный обслуживающий персонал?
Вечером приехал Василий. Как обычно, не позвонил заранее. Как будто не муж — а участковый с внеплановой проверкой.
— Привет, мои красавицы! — с довольной рожей пронёсся через прихожую. — Маринка, ух ты, борщ! Ань, а ты чего такая?
— А ты чего такой? — отозвалась Анна, глядя на него, как на чужого.
Он сел за стол, начал хлебать борщ. Даже ложку не подождал.
— Я так понял, ты с Мариной ещё не поговорила? — не глядя сказал Василий. — А то она переживает. Боится, что ты против.
— А я против, Василий, — холодно произнесла Анна. — Я против того, чтобы посторонний человек жил в моей квартире, без моего согласия, в моём халате и ел из моей посуды. Это не гостиница, это моё жильё. И ты вообще спросил?
Он замер. Поднял глаза.
— Анна, ну ты серьёзно сейчас? Это же Маринка. Родная кровь. Куда ей идти? Её муж выгнал, а ты не можешь на недельку принять?
— Василий, ты с ума сошёл? Неделя? А прошлый её «неделечный» заезд — полтора месяца длился. Она вылезает из ваших проблем — и заползает в мои. Пусть к маме своей едет. К вашей маме. К этой… хозяйке вселенной.
Он бросил ложку. Хлюпнуло.
— Не трогай маму.
— Да это она меня всё время трогает! — голос Анны начал дрожать. — То как я салат нарезаю ей не нравится, то что я шкафы не те купила. Она из меня делает дуру, а ты ей поддакиваешь.
— Потому что она права, Ань. Понимаешь? Ты постоянно реагируешь слишком остро. Она просто хочет, чтобы всё было по уму. Чтобы ты не тратила деньги впустую.
— На чём я трачу, Василий? На то, что вы тут все едите? Или на то, что бензин в мою машину лью, когда твою Маринку в ЗАГС везу разводиться?
Он молчал. Потом тихо сказал:
— Неужели трудно потерпеть ради семьи?
— Семьи? — переспросила Анна. — Вот скажи, Василий, я тебе вообще кто? Я — семья? Или технический обслуживающий персонал при свекрови и её детях?
Ночью она не спала. Сидела на кухне, глотала чай и раздражённо щёлкала семечки.
Марина уже спала в зале. На новом диване. В пижаме Анны.
Василий — рядом с ней, как всегда, без малейших признаков вины. Ни слов, ни попыток поговорить. Только храп.
Утром Светка приехала. С пакетами, с глазами «как на суд пришла».
— Так. Покажи документы. Ты говорила, квартира твоя?
Анна достала из папки свидетельство. Светка кивнула:
— Отлично. Теперь слушай сюда. У них ни прав, ни доли, ни прописки. Это твоё имущество. И по закону ты можешь хоть завтра выставить за дверь хоть десять Маринок.
Анна усмехнулась.
— Ну да. Закон. А потом мамочка Васи всем расскажет, что я «выгнала сестру мужа на улицу»… с собакой, тремя чемоданами и борщом. Она ж в соцсетях сидит, ролики эти постит — «злой капитализм и русская душа».
— Ань, — строго сказала Светка, — если ты дальше будешь их терпеть, они тебя сожрут. Им выгодно, что ты добрая. Им удобно, что ты молчишь. Знаешь, кто молчит? Шкаф. И то, если его не открыть.
Анна молчала. Потом медленно поднялась и пошла в спальню. Открыла шкаф. Достала пустую сумку.
Сама не поняла — зачем.
Вечером Василий вернулся один. В прихожей — тишина.
В зале — никого.
На кухне — пусто.
На двери спальни — записка. Наклеена лейкопластырем, в привычной манере Анны.
«Василий. Ты обещал, что в мою квартиру чужие не полезут. Обещание нарушено.
Марина — гость. Я — хозяйка. Хозяйке стало тесно. Ушла на съём.
Оставляю тебя с родной кровью. Надеюсь, у неё борщ будет не пересоленный».
— Ты, я смотрю, совсем с ума сошла! — заорал Василий, хлопнув входной дверью съёмной квартиры, как дверью танка.
Анна даже не вздрогнула. Сидела на табуретке, ела гречку с огурцом. В одиночестве. В мире. Впервые за последние месяцы.
— Проходи. Только тапки свои сними. Полы мыла, — ответила спокойно, не поднимая глаз.
— Ты, значит, всё решила за нас двоих?! Вот так, по-тихому, сбежала?! Даже мне ничего не сказала?!
— А тебе сказать — это что-то бы изменило? — она подняла глаза. Холодные, спокойные. — Ты ведь тоже много чего делаешь за нас двоих. Только без меня.
— Что это значит? — он метнулся к ней, как на допрос. — Что я такого сделал?
— А ничего. Вот именно, — отодвинула тарелку, встала. — Ты не сделал ничего, чтобы защитить меня. Ни разу. Ни перед своей мамой, ни перед Мариной. Ни перед собой. Ты даже не замечал, как мне плохо. Я там никому не нужна. Ни как жена, ни как человек. Только как ресурс.
Он смотрел на неё, будто впервые видел. Потом вцепился руками в подоконник:
— И из-за этого ты решила всё бросить? Устроила этот… цирк? Я с работы — домой, а дома всё пусто. Ты сбежала, как вторая Марина! Капризничаешь, взрослая баба! Кто так делает?
— Кто так делает? — Анна усмехнулась. — Да все нормальные люди. У кого есть границы. Кто не готов, чтобы им на шею садились. Это я раньше терпела. Годы терпела. А теперь хватит.
Он шагнул ближе. Голос повысился:
— Я, значит, тебе враг, да?! Потому что кровную сестру пожалел?! Ты что, не могла чуть-чуть потерпеть, пока мы ей что-то найдём?
— А что вы ей ищете, Василий? Мужа четвёртого? Или бабу новую, которая всё разрулит? Марина — взрослая женщина. А я вам не домработница. Не психолог. И не мать-героиня, чтоб всех спасать.
— Анна, ты сама всегда была добрая. — Голос стал тише, но ядовитее. — Всегда готова помочь. И вот теперь, когда кто-то нуждается по-настоящему, ты развернулась и ушла. Красиво.
— Не переводи всё на сентиментальную блевотину, — перебила она. — Мы сейчас говорим не о Марине. Мы говорим о тебе. И обо мне. И о том, как ты всё время делаешь вид, что я для тебя на последнем месте. Даже когда это мой диван. Моя еда. Моя машина. Всё моё — и всё вам.
— Всё тебе, всё тебе… — Василий уже задыхался. — Тебе ничего не надо! Ты же сама всегда говорила: «Главное — семья!» А теперь ты вдруг…
— Да, говорила! А теперь разлюбила! Семью разлюбила, Василий. Вот эту, вашу. Где меня — нет. Где только мама, сестра, ты и вечная Маринина трагедия. А я — приложение с деньгами.
— Да ты с ума сошла! — взревел он, стукнул кулаком по столу. — Кто ты такая вообще, чтобы так со мной разговаривать?!
— Та, кто платит за всё! — заорала она в ответ. — Кто вкалывает, кто тянет, кто твою родню кормит! И та, кто наконец поняла — хватит! Я тебе не служанка. И уж точно не член вашего клана.
Молчание. Жёсткое. Липкое, как мед.
Он шагнул назад. Посмотрел по сторонам. Маленькая кухонька. Скатерть в цветочек. Пустая тарелка. И больше — ничего.
— Ты что, правда всё так решила? Всё?
— Да, — коротко кивнула Анна. — Это моя квартира теперь. Только без тебя.
Он медленно подошёл к вешалке. Повесил куртку обратно. Сел. Смотрел в пол. Потом вдруг прошептал:
— Ты всё-таки стала похожа на мою мать.
— Только с одним отличием, Василий, — она вздохнула. — Я больше не молчу.
Через день ей позвонила Елена Михайловна. Конечно, не чтобы поговорить. А чтоб устроить маленький пожар по телефону.
— Анна! Ты что вытворяешь?! Марина с сердцем слегла после твоего побега! Васька с ума сходит! Ты всю семью на грани развала поставила!
— Я-то думала, мы её уже развалили, когда вы стали командовать в моей квартире, — спокойно ответила Анна.
— Ты посмотри, какая стала! Грубая, как базарная! Прямо на мать мужа рот открывает!
— На какую мать? Которая чужую дочку обнимает, а свою не замечает? Или которая мне на Новый год кастрюлю подарила и сказала, чтобы я больше супа варила для всей семьи?
— Ах, вот ты как заговорила… — злобно скрипнула та. — Ну ничего, Васька к тебе ещё приползёт. Ты же никому, кроме него, не нужна. В возрасте-то твоём…
Анна улыбнулась. Горько, но крепко.
— Вот и посмотрим, кто к кому приползёт. Пока я живу одна — и как ни странно, впервые дышу свободно.
И бум — положила трубку.
Вечером она вышла на балкон. Свежий воздух. Лёгкий ветер. И — тишина. Без Марининых сериалов. Без упрёков свекрови. Без молчаливой спины Василия, уткнувшегося в телевизор.
Светка прислала голосовое:
— Ань, ты сделала то, что мы все боимся. Вырвалась. Ты даже не представляешь, сколько женщин тебе сейчас завидуют.
Анна слушала и кивала. А потом засмеялась. Впервые — громко. Гортанно. Как будто камень упал с души.
— Ты уверена? — Светлана, подруга-юрист, посмотрела на Анну поверх очков. — Развод — это серьёзно. И без шансов на откат?
— Уверена, — кивнула Анна. — Я же не в супермаркете. Обратно на полку мужа класть не собираюсь.
Они сидели в кафе возле ЗАГСа. Было тихо. Даже слишком. Как перед бурей. Только теперь буря внутри — утихла.
— Скажи честно. — Света сложила руки. — Ты всё ещё его любишь?
— Уже нет. Скорее, помню, что любила. — Анна криво улыбнулась. — Но знаешь, это как вспоминать, как у тебя зуб болел. Страшно, больно, но… всё, уже вырван. И дырка затягивается.
Анна вошла в квартиру, ключ повернулся мягко. Привычно. Только теперь — только её ключ. Её замок. Её территория. И ни одной чужой чашки на кухне. Ни одной Марининой юбки, забыто выброшенной на кресло. Ни маминых «советов». Ни Васиного «сама разберись, я устал».
Только она. Тишина. И весна за окном.
Тепло стало только к вечеру. Телефон пиликнул. Василий.
Сообщение:
«Ань, поговорим? Я не готов это вот так всё закончить. Может, ещё есть шанс…»
Анна уставилась на экран. Долго. Потом положила телефон на подоконник. Сделала глоток чая. Вдохнула. И ответила:
«Ты не хотел меня слышать, когда я была рядом. Сейчас уже не нужно слушать, когда я ушла»
Через три недели они встретились в суде. Всё прошло быстро. Без истерик. Без криков. Как будто все сгорело заранее.
Судья посмотрела поверх бумаг:
— Претензий друг к другу не имеете?
Анна посмотрела на Василия. Тот молча кивнул, опустив глаза. Даже не попытался коснуться её руки, даже не шепнул что-то напоследок. Ни «прости», ни «жаль», ни «давай останемся друзьями». Только тяжёлый взгляд. Обиженного мальчика, у которого отобрали игрушку.
— Не имею, — тихо сказала Анна.
Через двадцать минут она уже стояла у выхода. Подышать. Свежим воздухом. Новым воздухом.
Елена Михайловна, конечно, не сдалась.
Позвонила. Голос её был, как старая кухонная тёрка.
— Ну и чего ты добилась? Сама теперь одна. А Ваську сломала. Он уже неделю у меня как привидение ходит. Ни ест, ни спит.
— Передай, чтоб спал головой к телевизору. Там тепло, — отрезала Анна.
— Глумиться ещё будешь?! Позор! Позор женщине твоего возраста! Кто тебя теперь возьмёт?!
— Меня теперь не надо «брать», Елена Михайловна, — спокойно ответила она. — Я теперь не булка с полки. Я теперь хозяйка своей жизни. А это, знаешь ли, вещь не на сдачу.
— И ты думаешь, что будешь счастлива?!
— Я уже. Потому что теперь в моём доме — только я. И тишина. А не ваши бесконечные крики и жалобы.
— Эгоистка! — прошипела свекровь. — Вам только дай свободу — и всё, мужиков под откос!
Анна улыбнулась.
— Лучше одна в тишине, чем с толпой в аду. Всего доброго. И не звоните больше. Ни вы. Ни Марина. Ни ваш сынок.
И клац — отключила. Не просто трубку. Своё прошлое.
Спустя два месяца она впервые купила себе новый комплект постельного белья. Сама. Без одобрения. Без «зачем тратить», без «у нас уже есть».
Она поехала одна на дачу. Посадила вишню. Занялась ремонтом. Сменила замки. И главное — перестала просыпаться с мыслью, что сегодня опять будет война за право быть собой.
Однажды она встретила Вадима — соседа по даче. Он развёлся ещё три года назад. С ним можно было молчать. Пить чай. И никто не пытался забрать у неё голос.
Но главное — она снова стала улыбаться.
ФИНАЛ
Анна больше не ходила по дому на цыпочках, не слушала по ночам «а что подумает мама».
Теперь каждый её шаг звучал громко.
Как шаг женщины, которая наконец поняла:
«Я — не приложение к мужу. Я — сама по себе. И мне этого достаточно».
