— Не буду, — уперся пасынок, — не буду ничего делать! У меня нет времени на уборку и прочую ерунду. Сама убери!

— Не буду, — уперся пасынок, — не буду ничего делать! У меня нет времени на уборку и прочую ерунду. Сама убери!

— Дима, ну нельзя же так, — терпеливо объясняла я сыну мужа, — ты живешь в нашем доме, у нас есть определенные правила. Я требую, чтобы ты их соблюдал! Неужели сложно вымыть за собой грязную кружку? Почему у тебя в комнате постоянно такой бардак? Ты же взрослый парень, тебе семнадцать! Я ведь не домработница…

***

Я потянулась, чувствуя, как ноют мышцы после вчерашней готовки на весь наш большой выводок. Четверо детей — это, знаете ли, не шутка. Хотя, признаюсь, я люблю этот хаос, этот вечный круговорот событий. Двое моих, двое мужа, и вот уже девять лет мы как-то умудряемся балансировать на этой шаткой конструкции под названием большая семья.

Особенно интересно складывались отношения с Димой, сыном мужа от первого брака. Он приходил к нам часто, почти каждые выходные. Нет, не то чтобы он рвался к отцу, скорее, он искал убежище от вечных скандалов дома, от матери, которая, как мне казалось, видела в нем не сына, а какой-то инструмент для манипуляций. Муж, конечно, этого не замечал, да и сам по себе он не особо разговорчивый — больше в себе.

Я старалась создать для Димки максимально комфортную обстановку. Никаких нравоучений, никаких домашних заданий, только тепло и вкусная еда. Ну, разве что, посуду за собой помыть — это уж святое. Считала, что ему и так достается в жизни. Да и муж никогда не настаивал. Он, кажется, вообще не понимал, что происходит в голове у его сына.

Как-то вечером, когда все уже спали, я зашла на кухню за водой и увидела Диму, сидящего за столом. Он что-то тихо рисовал в блокноте.

— Не спится? — спросила я, присаживаясь рядом.

Он вздрогнул и захлопнул блокнот.

— Да так, — пробормотал он, — просто…

— Просто думаешь? — подсказала я.

Он кивнул.

— О чем? — я старалась говорить мягко, не давить.

Он долго молчал, а потом выпалил:

— Почему вы ко мне так хорошо относитесь?

Я удивилась.

— А как мы должны к тебе относиться? Ты же часть нашей семьи.

— Но я не ваш сын, — возразил он, — я просто… приходящий.

— Глупости, — отмахнулась я, — какая разница, чей ты сын? Ты же с нами уже столько лет. Мы тебя любим.

Он посмотрел на меня недоверчиво.

— Мама говорит, что вы меня терпите только ради папы.

Вот оно что! Манипуляции в чистом виде.

— Дим, послушай, — я взяла его руку в свою, — твоя мама говорит много чего, но не всему стоит верить. Мы рады, что ты у нас есть. Правда. И твой папа тоже.

Он долго смотрел на меня, пытаясь, наверное, понять, вру я или нет. Потом слабо улыбнулся.

— Спасибо, — тихонько проговорил он.

И такие разговоры у нас случались нередко. Он будто бы проверял, не передумали ли мы, не устали ли от него. А я каждый раз старалась убедить его в обратном. Муж оставался в стороне. Он, конечно, помогал деньгами, отписал Диме квартиру, покупал дорогие подарки, брал с собой в отпуск. Но вот поговорить по душам, понять, что у сына на сердце, — этого он не умел. Или не хотел.

Пару раз я попыталась с ним поговорить об этом.

— Слушай, — сказала я, — тебе не кажется, что ты недостаточно общаешься с Димой?

Он нахмурился.

— А что я должен делать? Я его обеспечиваю, он ни в чем не нуждается.

— Дело не в деньгах, — возразила я, — ему нужно твое внимание, твоя поддержка. Он же чувствует себя чужим.

— Чужим? Почему? Я его отец, я его люблю. Как бы…

— Да, но ты его совсем не знаешь. Ты не знаешь, что его волнует, о чем он мечтает. Ты даже не пытаешься узнать.

Он отвернулся.

— Я не умею разговаривать с детьми по душам. Ты же знаешь.

— Нужно учиться, — настаивала я, — это твой сын. Ты не можешь просто откупиться от него деньгами.

На этом наш разговор и закончился. Он так и не понял, чего я от него хочу. Он считал, что раз он платит алименты, отписал квартиру и покупает дорогие подарки, то он уже выполнил свой отцовский долг.

Дима рос, превращаясь из неуверенного в себе ребенка в подростка. Он все так же приходил к нам по выходным, но теперь уже не так часто. У него появились свои друзья, свои интересы. Но в его глазах все еще читалась та же тоска и та же потребность в тепле и понимании — я ее видела.

А я продолжала его любить и поддерживать, несмотря ни на что. Потому что я знала, что ему это нужно. Потому что я верила, что даже в самой сложной ситуации можно найти общий язык и построить настоящую семью. Пусть даже и такую необычную, как наша.

Как-то Дима пришел особенно хмурый — я сразу это заметила.

— Что случилось? — спросила я осторожно, когда мы остались на кухне одни.

— Ничего, — буркнул он, отворачиваясь к окну.

— Дим, ну я же вижу. Расскажи.

Он долго молчал, потом резко повернулся ко мне:

— Мама сказала, что ты живешь с папой ради его денег.

Я опешила. Вот тебе и на! Никогда бы не подумала, что она опустится до такого…

— И что ты ей ответил? — спросила я, стараясь не показать, как меня задели эти слова.

— Сказал, что она дура.

Я улыбнулась.

— И правильно сделал. Дим, ты же сам знаешь, что это неправда.

— Знаю, — кивнул он, — но все равно неприятно.

— Понимаю. Но ты не должен позволять ей отравлять тебе жизнь. Она просто пытается тебя задеть, сделать больно. Не давай ей такой возможности.

Он снова посмотрел в окно.

— А почему ты с ним? — вдруг спросил он.

Я вздохнула. Этот вопрос назревал давно.

— Это сложный вопрос, Дим. Я люблю твоего отца. Он хороший человек, просто… немного замкнутый. Ему трудно выражать свои чувства. Но он любит тебя, поверь мне. Просто он не всегда знает, как это показать.

— А ты его любишь?

— Да, люблю. Иначе я бы не была с ним столько лет и не растила бы вместе с ним детей.

Он помолчал немного, а потом сказал:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ты есть.

Я обняла его крепко.

— И ты есть. И это самое главное.

Вечером, когда все уже разошлись по своим комнатам, я нашла мужа в кабинете. Он сидел за компьютером, как всегда, погруженный в свои дела.

— Слушай, — сказала я, присаживаясь рядом. — Нам нужно поговорить о Диме.

Он вздохнул.

— Что опять?

— Сегодня он сказал, что его мать наговорила ему всяких гадостей про меня.

Он нахмурился.

— Что именно?

Я пересказала ему наш разговор. Он слушал молча, не перебивая. Когда я закончила, он долго молчал, глядя в монитор. Потом вдруг сказал:

— Я поговорю с ней.

Я удивилась.

— Ты серьезно?

— Да. Хватит уже. Она портит жизнь и ему, и нам. Я положу этому конец.

Я обняла его.

— Спасибо.

Он ответил на объятие, но ничего не сказал. Я знала, что ему тяжело. Но я верила, что он справится. Потому что он любит своего сына. Просто ему нужно научиться это показывать. А я ему в этом помогу.

***

Солнце нещадно палило, и даже тень от яблони не спасала. Я сидела на крыльце дачного домика, наблюдая, как младшие возятся в песочнице. Лето — прекрасная пора, если бы не одно «но». Это «но» звалось Димой, и этот год выдался особенно сложным.

Когда-то он был просто сыном мужа, приходящим в гости мальчиком, которого я старалась окружить заботой. А потом он стал пасынком, потерявшим мать и переехавшим к нам насовсем. Теперь же он был… моей головной болью. Да, я признаю, что все мои попытки из этого ребенка вырастить достойного мужчину с треском провалились. Он вырос, и я с головой окунулась в океан проблем.

Последние два года он называл меня мамой. И, честно говоря, мне было приятно. Я прикипела к нему за эти годы, переживала за него, как за родного. И вот теперь, когда он действительно стал частью нашей семьи, я чувствовала, как силы покидают меня.

Трагедия случилась внезапно — инсульт, кома, похороны. Все произошло как во сне. Мы все были в шоке, особенно Дима. Он был привязан к матери, несмотря на их сложные отношения. После похорон вопрос, где он будет жить, даже не стоял. Конечно, у нас.

В первые месяцы я старалась быть максимально тактичной. Понимала, что ему тяжело, что он переживает утрату. Закрывала глаза на разбросанные вещи, на грязную посуду, на горы нестиранной одежды. Считала, что сейчас не время для нравоучений. Но время шло, а ничего не менялось. Скорее, становилось только хуже. Он целыми днями пропадал в своей комнате, играл в компьютерные игры, ел пиццу прямо из коробки и, казалось, совсем не замечал, что происходит вокруг.

Еще до его переезда я всегда старалась объяснять ему, что в каждом доме свои правила.

— У нас так принято, Дим, — говорила я, — если бы ты просто в гости приходил, то мы бы тебя не дергали. Но если ты живешь здесь постоянно, то будь добр, соблюдай наши условия.

Я пыталась приучить его к порядку постепенно, мягко. Учила складывать вещи, выносить мусор, мыть за собой посуду. Но все мои усилия разбивались о его полное безразличие.

— Дим, ну пожалуйста, убери за собой, — просила я, заходя в его комнату.

— Сейчас, мам, — отвечал он, не отрываясь от экрана компьютера.

И это «сейчас» могло длиться часами. В конце концов, я просто не выдерживала и убирала все сама. Мои дети, глядя на это, недоумевали. Старшая дочка, Аня, однажды даже спросила:

— Мам, почему ты ему все позволяешь? Он же совсем обленился!

— Ань, ты же понимаешь, ему сейчас тяжело. Нужно немного подождать.

А сколько еще ждать? Год? Два? Десять? Сейчас лето, и я с младшими на даче. Дима остался в городе, в нашей квартире. У него дополнительные занятия — какой-то кружок, который требует его присутствия в городе. Я, честно говоря, рада этой передышке. Мне нужно немного отдохнуть от этого бесконечного хаоса.

Но каждый раз, когда я приезжаю в квартиру, меня охватывает ужас. Такое ощущение, что там поселился не подросток, а ураган. Горы грязной одежды, разбросанные книги и тетради, крошки еды на столе, грязная посуда в раковине… И этот запах… Запах немытого тела и застоявшейся еды.

У меня никогда такого не было! Даже когда мои дети были маленькими, у нас дома был порядок. Я всегда приучала их к чистоте, было четкое разделение: кто-то игрушки собирает, кто-то пыль протирает, кто-то за цветами ухаживает.

Муж тоже чистоплюй. Он может сам и пол помыть, и приготовить ужин, и в шкафу убраться. Ему просто необходимо, чтобы вокруг был порядок. Я представляю, что с ним будет, когда он увидит квартиру после Димочкиного проживания. Он же просто взорвется!

***

Вчера я приехала в город, чтобы забрать какие-то вещи. Захожу в квартиру — и просто столбенею. В комнате Димы — полный кошмар. На полу — гора пустых бутылок из-под колы и энергетиков, остатки пиццы, какие-то фантики, обертки. На столе — горы грязной посуды. В ванной — все в волосах и зубной пасте.

Я не выдержала и позвонила ему.

— Дим, — начала я, стараясь говорить спокойно, — ты почему так свинячишь?

— Что? — пробурчал он в трубку.

— Я приехала в квартиру — там же просто ужас! Ты вообще убираешься?

— У меня нет времени, — огрызнулся он, — я занят.

— Занят чем? — не выдержала я, — играешь в компьютерные игры? Дима, так дело не пойдет. Ты должен следить за собой и за квартирой.

— Да отстань ты от меня, — заорал он, — я же сказал, что занят!

И бросил трубку.

Я стояла посреди этого хаоса и чувствовала, как слезы подступают к глазам. Я устала. Устала от этой бесконечной борьбы за чистоту, за порядок, за его внимание. Устала от его безразличия и хамства. Устала от того, что я постоянно чувствую себя виноватой. Может быть, я делаю что-то не так? Может быть, я слишком мягкая с ним? Может быть, мне нужно быть более жесткой?

***

Мой муж — вахтовик. Две недели дома, две недели вдали. Я привыкла к такому ритму жизни. Да и что греха таить, в этом есть свои плюсы. Когда он дома, он — настоящий хозяин. Всегда поможет, поддержит, возьмет на себя часть домашних забот. А когда его нет, я — полноправная хозяйка своего маленького королевства.

Декреты мои тоже прошли не совсем обычно. Я никогда не сидела без дела. Моя работа бухгалтером позволяла работать удаленно, поэтому я, не теряя квалификации, продолжала трудиться, не выходя из дома. Да еще и подработки брала. Цифры — это вообще моя стихия.

Мы с мужем всегда мечтали о комфортной жизни. Чтобы детям всего хватало, чтобы дом был уютным, чтобы можно было позволить себе отпуск. И мы к этому шли, не покладая рук. Вбухивали деньги в ремонт, в новую мебель, в современную технику. Каждую копейку откладывали, считали, экономили. И вот теперь, когда наша мечта практически осуществилась, появляется этот… вредитель. Дима.

Поначалу я думала, что это просто возрастное. Переходный период, гормоны, все дела. Ну сломал, ну разбил — с кем не бывает? Но когда это стало происходить систематически, я начала подозревать неладное. Сначала треснуло стекло на двери.

— Случайно задел, — сказал Дима, виновато опустив глаза.

Потом появилась вмятина на двери шкафа.

— Не заметил, когда нес сумку, — пробормотал он.

А вчера я взялась за дверную ручку, и она осталась у меня в руках. Просто отвалилась. Я вышла из комнаты, дрожа от злости. Дима сидел за компьютером, как ни в чем не бывало.

— Это что такое? — спросила я, показывая ему ручку.

Он пожал плечами.

— Сломалась.

— Сломалась? — повторила я, с трудом сдерживая гнев, — сама по себе?

— Ну да.

— Ты вообще понимаешь, сколько мы денег в это все вложили? — заорала я, — это же не просто так достается! Мы с твоим отцом пашем, как проклятые, чтобы у вас все было! А ты берешь и ломаешь все подряд!

— Да ладно тебе, — огрызнулся он, — чего ты так завелась?

— Как я должна реагировать? — я чувствовала, как слезы подступают к глазам, — у нас пособий никогда не было, мы все сами. И дети у нас обуты и сыты, и дом в порядке, и в отпуск мы ездим. Но тебе все равно, да? Тебе наплевать на все, что мы для тебя делаем?

Он молчал, уткнувшись в монитор.

— Нет у тебя никакого уважения, — прошептала я, — ни к нам, ни к нашим стараниям.

После этого разговора я позвонила мужу. Рассказала ему все, как есть. Он выслушал меня молча, а потом сказал:

— Я приеду и поговорю с ним.

Муж у меня — человек немногословный, но справедливый. Он всегда умеет найти нужные слова. Когда он приезжает с вахты, Дима становится шелковым. Ходит на цыпочках, помогает по дому, старается не попадаться на глаза. Муж проводит с ним беседы. Долго и серьезно объясняет ему, что нужно ценить то, что у него есть, что нужно уважать чужой труд. Дима кивает, соглашается, обещает исправиться. А потом все начинается сначала.

Я тоже пытаюсь с ним разговаривать. Объясняю ему, что такое хорошо, что такое плохо. Рассказываю о наших финансовых трудностях, о том, как мы с мужем стараемся для него и для младших детей. Он слушает меня внимательно, кивает, говорит, что понимает. Но это все — только для галочки.

Он понимает все только на словах. А на деле — ничего не меняется. Он продолжает ломать вещи, разбрасывать мусор, вести себя как свинья. И я ничего не могу с этим поделать. Я чувствую себя беспомощной, честно. Я не знаю, как до него достучаться. Я не знаю, как заставить его ценить то, что у него есть. Я не знаю, как привить ему уважение к чужому труду.

***

Неделя в городе пролетела как в кошмарном сне. Я носилась с Димой, как курица с яйцом, пытаясь хоть немного привить ему элементарные навыки гигиены и порядка. После занятий — в душ. Зубы чистить — напоминать. Футболку чистую надеть — уговаривать. Боже мой, да мои младшие дети и то более сознательные!

Он огрызался, ворчал, закатывал глаза, но, видя мой решительный настрой, все же выполнял мои требования. Но стоило мне отвернуться, как все возвращалось на круги своя.

— Дим, ну почему ты не можешь просто взять и пойти в душ после занятий? — спрашивала я, уставшая от бесконечных напоминаний.

— Да лень мне, — отвечал он, не отрываясь от телефона.

— Лень? Тебе не лень играть в компьютерные игры часами? Тебе не лень есть пиццу из коробки прямо на кровати? А вот помыться — лень?

Он молчал, делая вид, что не слышит меня. Вечером приехал муж. Увидев бардак в квартире и уставшее мое лицо, он все понял без слов.

— Что тут у нас? — спросил он, глядя на Диму.

— Да ничего, — буркнул тот.

— А вот мне кажется, что что-то не так. Пойдем-ка, поговорим, — сказал муж и повел его в другую комнату.

Я слышала их разговор, хотя и не разбирала слов. Муж говорил спокойно, но твердо. Он объяснял Диме, что в нашем доме есть правила, и их нужно соблюдать. Что мы все стараемся жить в чистоте и порядке, и он должен уважать наши традиции.

— Дима, ты уже довольно долго живешь с нами, — говорил муж, — за это время можно было бы понять, что к чему. Мы не требуем от тебя ничего сверхъестественного. Просто элементарные вещи: поел — посуду помыл, пришел с улицы — помылся, вещи грязные — в корзину для стирки, намусорил — убери за собой. Мы не воспитываем бытовых инвалидов.

Я слушала его и чувствовала, как ком подступает к горлу. Как же я люблю своего мужа! Он всегда знает, что сказать, как поступить. После разговора с мужем Дима вроде бы стал более покладистым. Он стал сам мыть за собой посуду, сам относить грязные вещи в стирку, даже сам стал пылесосить в своей комнате. Но я знала, что это ненадолго.

На следующий день я услышала их спор. Дима кричал, муж пытался его успокоить.

— Я не могу так больше жить! — кричал Дима, — я хочу жить как раньше! Хочу делать то, что хочу!

— Здесь твой дом, — ответил муж, — и в этом доме есть правила.

— Мне не нужны ваши правила! — кричал Дима, — я хочу уйти!

Я вошла в комнату.

— Куда? — спросила я.

— К бабушке! Или… или в квартиру к матери, — ответил он.

Я посмотрела на него.

— Ты хочешь вернуться в ту квартиру? К сожителю твоей матери, который там живет с шестилетней дочкой? Ты хочешь жить в том хаосе и грязи?

Он молчал.

— Если тебе так не нравятся наши правила, — продолжила я, — если тебе так тяжело соблюдать элементарные нормы гигиены и порядка, то, может быть, тебе действительно стоит уйти. Иди к бабушке, иди к отчиму. Ломай там все, если тебе так хочется. Видимо, там к этому приучены, и это все у них в порядке вещей. Но здесь — не будет так. Здесь — наш дом. И мы будем жить так, как считаем нужным.

Он посмотрел на меня с ненавистью.

— Я вас ненавижу! — крикнул он и выбежал из комнаты.

Я посмотрела на мужа. Он обнял меня.

— Все будет хорошо, — сказал он, — мы справимся.

Но я не была уверена. Я чувствовала, что мы стоим на пороге какой-то катастрофы. Я не знала, что будет дальше. Я не знала, как нам жить с Димой. Я не знала, как нам помочь ему стать нормальным человеком.

Обижается? Да пусть обижается. Я не попугай, чтобы повторять одно и то же по сто раз на дню. И муж мой тоже не железный, нервы у всех не выдерживают. Если забить на это сейчас, то потом будет только хуже. Это я точно знаю.

Самое страшное — это даже не бардак в квартире и не сломанные вещи. Самое страшное — это то, что мы выпускаем во взрослую жизнь абсолютно беспомощного человека. Как он будет жить один? Как он справится с элементарными вещами?

Я вспоминаю, как я пыталась научить его готовить. Боже, это был какой-то кошмар! Даже яичницу пожарить для него — непосильная задача. Он умудрялся разбить яйца мимо сковородки, пережарить их до углей, а потом еще и обжечься.

— Дим, ну посмотри, как это делается, — говорила я, показывая ему, — наливаешь немного масла на сковороду, разогреваешь ее, аккуратно разбиваешь яйца, солишь, перчишь и жаришь до готовности.

Он смотрел на меня, как на инопланетянина.

— Это слишком сложно, — говорил он.

— Сложно? Да что тут сложного? Это же самое простое блюдо!

— Я не умею, — упрямо твердил он.

И так было со всем. Сварить пельмени — проблема, сделать бутерброд — катастрофа. Я уже не говорю о более сложных блюдах — борщах, котлетах, пюре. Да он и не стремился учиться. Ему проще было заказать пиццу или съесть бутерброд с колбасой, чем напрячься и приготовить себе нормальную еду.

Я все время думаю о том, что человек должен уметь себя обслужить. Это же базовые навыки! Уметь приготовить себе еду, убрать за собой, постирать вещи. Это не зависит от пола. Это просто необходимо для выживания в современном мире. И нет у нас никаких разделений на «мальчик» или «девочка». Дочки мои тоже умеют все делать по дому. И готовить, и убирать, и стирать. Я их с детства приучала к самостоятельности. И они, в отличие от Димы, не считают, что это какая-то каторга.

Я всегда ставлю ему в пример его отца. Рассказываю, как он с семи лет готовил себе сам. Конечно, я не говорю ему про то, что там родители алкоголики были, и ему приходилось заботиться о себе и о маленьком брате. Это лишнее. Бабушка сейчас не пьет, работает, и для Димы она — хорошая бабушка. Но тем не менее, я рассказываю ему о том, как отец научился готовить, убирать, стирать.

— Папа твой и сейчас готовит, — говорю я, — и ему не, как вы там говорите, «западло» дома взять швабру и помыть пол. Потому что это и его дом тоже. И ему приятно жить в чистоте и уюте.

А Дима слушает меня и делает вид, что ему все равно. Но я надеюсь, что хоть что-то откладывается у него в голове. Я понимаю, что я не родная ему мать. И что он, возможно, никогда не полюбит меня так, как любил свою маму. Но я все равно стараюсь. Я хочу, чтобы он стал нормальным человеком, чтобы он мог сам о себе позаботиться, чтобы он не пропал в этой жизни.

Я вижу, что муж тоже переживает за него. Он старается быть строгим, но справедливым. Он ругает его за бардак и лень, но в то же время старается поддержать и помочь. Мы оба понимаем, что Диме сейчас тяжело. Он потерял мать, он живет в чужой семье, он чувствует себя неловко и неуютно. Но это не значит, что ему все позволено. Мы должны помочь ему адаптироваться, научить его жить по правилам, привить ему элементарные навыки самообслуживания.

Я не знаю, получится ли у нас это. Я не знаю, сможет ли Дима измениться. Но я буду стараться. Я буду продолжать его пинать, ругать, уговаривать, заставлять. Потому что я не хочу, чтобы он стал бытовым инвалидом. Я хочу, чтобы он стал настоящим мужчиной, который может сам о себе позаботиться.

Иначе какой смысл во всем этом? Какой смысл в наших стараниях, в наших жертвах, в наших мечтах о комфортной жизни? Если мы не сможем научить Диму жить самостоятельно, то все это будет напрасно.

Поэтому я не сдамся. Я буду бороться за него до конца. Даже если он будет обижаться на меня, ненавидеть меня, кричать на меня. Я буду продолжать делать то, что считаю нужным. Потому что я знаю, что это — для его же блага. И я надеюсь, что когда-нибудь он это поймет.

***

Пока Дима живет у бабушки, у моей свекрови. Мы с мужем получили временную передышку, но, чувствую, скоро все вернется на круги своя — бабушка с ним тоже не справляется. Дима вернется, и я опять начну переживать, беседовать, злиться. Конечно, мне все это давно уже надоело, но бросить пасынка я не могу. Совесть не позволяет.