— Да за что мне это всё?! — Ольга в сердцах швырнула деревянную лопатку в мойку, брызги масла с плиты оставили жирные кляксы на новом фартуке. — Я копила эти деньги полтора года! Полтора, Дима!
— Ну ты же понимаешь… — начал он виновато, как мальчишка, пойманный за курением. — У мамы зубы совсем развалились, она же есть не может.
Ольга дернула плечом, развернулась к нему с таким лицом, что даже кот, сидевший на холодильнике, с опаской втянул усы.
— Она есть не может? — голос её стал тише, но от этого только опаснее. — А я, по-твоему, два года на двух работах горбачусь, чтобы потом вместо моря любоваться её вставной челюстью?
— Ну, Оль, ну не начинай… — Дмитрий потёр виски. — Это же мама. Как я могу сказать ей «нет»?
— А мне ты можешь, да? — её глаза сверкнули. — Мне «нет» сказать легко!
— Ты же знаешь, я между вами застрял… — он вздохнул так трагично, будто обсуждал не зубы матери, а выбор между жизнью и смертью.
— Застрял он! — фыркнула Ольга. — Не между нами ты застрял, а у неё в кармане!
Он открыл рот, чтобы возразить, но в этот момент в дверях кухни возникла Тамара Ивановна — в своём фирменном халате с цветами, с выражением вечной жертвенности на лице.
— Олечка, ну что ты так кричишь? Я же не для себя прошу… — она развела руками, как будто оправдывалась перед судьёй. — Я ж не могу с гнилыми зубами людей пугать. Ты же у нас женщина понимающая…
— Женщина понимающая? — Ольга кивнула, сжимая губы. — Понимающая, что вы никогда не остановитесь. Лечить зубы, потом глаза, потом давайте ей протезы, потом памятник сразу закажем — чтоб всё разом!
— Оль, ну не утрируй… — пробубнил Дмитрий, но его голос прозвучал жалко.
— Утрирую? — Ольга шагнула к нему. — Ты хоть представляешь, как я мечтала об этом отпуске? О теплом море, о том, чтобы хоть раз в жизни выдохнуть? Или в твоей голове я должна отдыхать на кухне с котлетами и твоей мамой на диване?
Тамара Ивановна сцепила руки на груди и выдохнула:
— Я всегда знала, что ты эгоистка. Все бабы такие нынче… Своё главное. А стариков бросают. Ну-ну. Дмитрий, сынок, я же говорила тебе… выбирай жену с сердцем, а не с кошельком.
— Да вы… — у Ольги задрожали губы, она с силой оперлась о стол, чтобы не врезать сковородкой. — Да вы хоть понимаете, как это унизительно? Сидеть и слушать, как меня тут шантажируют материнским «сердцем»!
Дмитрий промямлил что-то невнятное. Тамара Ивановна обречённо вздохнула и с напускным трагизмом пошла к двери:
— Ладно. Живу как могу. Была б у меня дочь — она бы всё поняла. А так… что с тебя взять. Женщины нынче чужие.
— Мама, ну не надо… — Дмитрий бросился за ней, а Ольга осталась стоять одна на кухне, сжимая ладонями лицо.
Мир рушился — тихо, но уверенно, как капающий кран, который уже вторую неделю никто не чинит.
Поздним вечером она сидела на диване, держа в руках смартфон и смотря на цифры в банковском приложении.
Там было ровно 246 000 рублей. Их хватило бы на путёвку в Турцию, с уютным отелем, бассейном и завтраками «шведский стол». На новую жизнь. На хоть какой-то глоток счастья.
А они хотят, чтобы эти деньги ушли… на зубы Тамары Ивановны.
В голове гудело. Ольга взяла телефон и набрала подругу.
— Светка, а если я завтра… сниму квартиру и уйду? Серьёзно. Я больше не могу.
— Так уходи! — Светлана даже не удивилась. — Оль, ты ведь знаешь: они тебя не любят. Им от тебя нужны только деньги и борщи. Уйди красиво. И пусть сами жуют свой гнев — если получится.
Ольга долго молчала, слушая в трубке дыхание подруги и щёлканье её зажигалки. Потом вдруг всхлипнула и рассмеялась сквозь слёзы:
— Ты представляешь… я ж наивная, как в двадцать пять. Думала, что мы с ним старость вместе встретим. А мы встретили твою свекровь.
— Ну, лучше встретить свекровь, чем в гробу себя, — отрезала Светка. — Давай, собирай чемодан.
И в ту ночь Ольга впервые за много лет спала спокойно. Потому что в голове уже складывался план.
— Ну что, Оля, опять котлеты подгорели? — голос Тамары Ивановны раздался из-за двери, как всегда ядовитый. — Или ты сегодня решила мужа голодом морить?
Ольга с силой захлопнула чемодан, так что тот отскочил от кровати. На полу уже лежали аккуратные стопки одежды, косметичка, и даже старая фотография с моря — единственный тёплый воспоминание за все годы брака.
— Я тебя спрашиваю, Ольга! — в голосе свекрови появился металл. — Ты чего молчишь?
— А я не обязана вам отвечать, Тамара Ивановна, — спокойно бросила она, хотя внутри всё клокотало, как чайник на плите.
В дверях возник Дмитрий — растерянный, лохматый, с тапком в руке.
— Оль, ты… ты что это? — он ткнул пальцем в чемодан. — Ты куда собралась?
— Туда, где никто не считает мои деньги своими, — сухо ответила Ольга, закидывая в чемодан зарядку от телефона.
— Стой… Ты что, серьёзно? — он попятился назад, словно увидел перед собой бомбу с мигающим таймером. — Это из-за зубов, да? Ты опять раздула из мухи слона!
— Раздула? — Ольга резко подняла голову. — Дима, я десять лет жила в вашей семейке и молчала. Когда твоя мама требовала ключи от нашей квартиры — молчала. Когда ты отдавал ей деньги на «срочные нужды» — молчала. А теперь всё. Конец.
В кухне хлопнула дверь — Тамара Ивановна вошла в комнату, скрестив руки на груди.
— Ты посмотри на неё! Чемодан собрала! — голос её дрожал от возмущения. — Не женщина, а кукушка. Насиделась — и бросила! Дмитрий, я ж тебе говорила: не связывайся с этими корыстными.
— Мама, да успокойся! — Дмитрий вскинул руки. — Давайте нормально поговорим…
— Нормально? — Ольга засмеялась, и смех вышел каким-то горьким. — Вы оба понятия не имеете, что значит «нормально». Для вас нормально — это я с тремя работами, чтоб вашей маме пломбы поставить, а тебе пиво и рыбалку оплатить.
— Ну всё, началось! — воскликнула Тамара Ивановна. — Какая же ты неблагодарная! Я вас сколько лет терплю в своей квартире!
— В своей квартире? — глаза Ольги сузились. — Это я каждый месяц коммуналку плачу и продукты покупаю. И не надо мне тут сказки, что вы нас терпите. Это я терпела!
— Я тебя терпела! — срываясь на визг, крикнула свекровь. — Ты мне сына испортила! Он с тобой стал как баба — мягкий, ленивый, а ведь был парень…
— Мягкий?! — Ольга метнула взгляд на мужа, который растерянно топтался у шкафа. — Да он всегда был мягкий. Мягкий как тесто. Вы просто лепили из него что хотели, а теперь вам не нравится, что я сказала «хватит».
— Оль, ну пожалуйста… — Дмитрий шагнул к ней, неловко взял за локоть. — Давай не будем. Успокойся. Мы найдём решение.
— Решение? — она выдернула руку. — Отлично. Вот моё решение. Я ухожу.
— И куда ты пойдёшь? — презрительно прошипела Тамара Ивановна. — К своей подружке Светке? Пусть она тебя и кормит!
— Куда угодно, лишь бы подальше от вас. — Ольга молниеносно застегнула молнию на чемодане. — И знаете что? Вы оба мне теперь никто.
Тишина. Только тикающие часы на стене и шум закипающего чайника на кухне.
— Ты… ты правда уйдёшь? — шёпотом спросил Дмитрий, как ребёнок, который до последнего надеется, что мама просто пугает ремнём.
— Правда, — спокойно сказала Ольга. — И не звони мне.
Она подняла чемодан и прошла к двери, оставив за спиной ошарашенного мужа и бледную, как мел, Тамару Ивановну.
В коридоре было тихо. Соседи, кажется, уже слушали весь скандал, прижав уши к стенам. Ольга натянула пальто, обулась и на секунду замерла у двери.
— Знаешь, Дима… — её голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. — Я больше не хочу быть вечно виноватой. За чужие зубы. За твою безхребетность. За всё.
Дверь захлопнулась так громко, что с полки упала вазочка.
Ольга спустилась по лестнице и вдохнула морозный воздух. На душе было пусто и страшно… но впервые за много лет — спокойно.
“Чёрт с ним. Чёрт со всем. Главное — я жива. И свободна.”
Телефон завибрировал. Сообщение от Светки:
Ну что, котик, встречать тебя с шампанским?
Ольга усмехнулась сквозь слёзы и написала:
Встречай. Завтра я еду смотреть квартиры.
— Ты серьёзно думаешь, что это конец? — голос Дмитрия дрожал, но в нём уже не было растерянности. Только злость. — Ты думаешь, что вот так собрала тряпки и всё?
Ольга держала в руках ключи от новой квартиры — крохотной однушки на окраине, пахнущей свежей краской и свободой.
— Дима, я тебе всё сказала. Это конец. Подавать на развод я тоже буду сама.
— Подавать?! — он вскочил с дивана и схватился за голову. — Так вот как? Вот так ты с семьёй поступаешь?! Ты предательница!
— Семьёй? — Ольга усмехнулась, хотя внутри клокотала злость. — Дима, семья — это когда поддерживают, а не используют. Это когда уважают, а не вытирают ноги.
В дверях появилась Тамара Ивановна. Её лицо было красным, глаза горели — как у загнанного зверя.
— Ты что себе возомнила, девка? — она прошипела. — Думаешь, я это так оставлю? Да я тебе жизнь испорчу! На алименты подам, судью подкуплю, чтоб тебе ни копейки не досталось!
— Тамара Ивановна, я за все годы столько денег вбухала в ваши «зубы», что могу открыть собственную стоматологию, — холодно отрезала Ольга. — Так что попробуйте. Посмотрим, у кого в суде будет больше аргументов.
— Ах ты наглая! — свекровь замахнулась рукой, но Дмитрий успел её удержать.
— Мама, не надо… — пробормотал он, но голос его звучал глухо. — Оля, ну пожалуйста. Я понимаю, мы перегнули… Но вернись. Я изменюсь. Мама тоже…
— Ты? Изменишься? — Ольга рассмеялась. — Дима, ты же даже на работу выйти не можешь без её одобрения. Какие перемены? Ты мамин проект, а не муж.
— А кто тебя возьмёт? — не унималась Тамара Ивановна, подступая ближе. — Сорок лет, с характером как у танка, без детей. Старая перечница!
— Пусть не возьмёт никто, но я хотя бы не буду жить как ваша заложница, — в голосе Ольги зазвенела сталь. — И ещё. Это вам на память.
Она кинула на стол толстый конверт.
— Что это? — Дмитрий нахмурился.
— Чеки. На вашу коммуналку за последние три года. Пусть напоминают, кто здесь кого тянул.
Тамара Ивановна вскипела:
— Ты думаешь, мы тебя потом обратно не пустим?! Да ты ещё приползёшь на коленях!
— Если и приползу, то только за чемоданом с летними вещами, — отрезала Ольга и направилась к двери.
Дмитрий стоял, бледный, с опущенными руками. Свекровь шипела за его спиной, как чайник на плите. Но Ольга больше не оборачивалась.
В коридоре её ждал курьер с цветами.
— Это вам, Ольга Викторовна, — он протянул огромный букет.
На открытке: «Ты сделала это. Горжусь тобой. Светка»
Ольга улыбнулась и впервые за долгие годы вздохнула полной грудью.
Свобода пахла не только краской, но и весной.
