— Ты знаешь, Серёж… Я больше не выдержу. Вот честно. Или ты ей скажешь, или я. Но будет громко — предупреждаю.
Анастасия стояла у окна, держа в руке кружку с остывшим чаем. Лицо напряжённое, губы поджаты, руки дрожат чуть заметно. Сергей, сидевший за столом в трениках и футболке с облезшей надписью «FC Spartak», потирал лоб, как будто пытался стереть оттуда плохие новости.
— Настя… Ну не сейчас, ладно? Мама опять что-то придумала, да, но…
— Опять что-то придумала? Да она кредит на отпуск взяла, чтоб, цитирую: «жить не хуже молодых». Алло! У нас съёмная квартира, у нас «отпуск» — это маршрутка на дачу с курицей в пакете и кроссворд на коленке! А она, видите ли, в Турцию надумала! И кто должен платить, интересно?
Сергей глубоко вздохнул, опустив голову.
— Она думала, вы вместе поедете… Как большая семья. Типа сблизимся…
— Сблизимся? Она меня три года называет «вот этой, с завода». Даже имя не утруждается запомнить! Ты слышал, как она вчера меня назвала? «Эта твоя Катя».
— Ну она не специально… У неё давление.
Анастасия резко поставила кружку на подоконник — так, что чай выплеснулся.
— Давление? У меня тоже сейчас поднимется. Знаешь, Серёж, я твою маму не выбирала. Я тебя выбрала. А теперь, похоже, вы вдвоём меня обираете. Давай, может, и на пластику ей скинемся? Или она решила в новый отпуск с новым лицом?
Он попытался пошутить — слабенько, растерянно:
— Ну, если что, в кредит ей и нос переделают, и характер… Только проценты конские.
— Вот именно. А платить кто? Я? За отпуск женщины, которая каждый раз, когда я варю суп, говорит: «А у нас в семье борщ варят по-другому»?
Телефон на столе завибрировал. На экране — «Мама». Анастасия зло посмотрела на него, как на врага народа.
— Бери. Давай, герой. Усладим слух.
Сергей неохотно ответил:
— Да, мам…
— Серёженька, привет, мой ты мальчик, как дела? А я вот только что из турагентства. Такой классный менеджер попался! Мы с Зиночкой уже выбрали — пятизвёздочный, всё включено! А какие завтраки, сынок! Там даже омлет с грибами по утрам!
— Мам, ты… ты уже купила путёвку?
— Конечно! Там акция была: «пенсионерам — бонус массаж». Я не могла упустить! Вот только… М-м… С оплатой задержка вышла. Надо внести второй платёж — всего-то сорок три тысячи. А у меня пенсия 17… Ну ты понимаешь, да?
— Мам… ну мы с Настей…
— Ой, да не начинай. Ты же мужчина. Ты не хочешь, чтобы твоя мать была хуже всех, правда? У тебя жена с работы не вылезает, вроде деньги есть…
Анастасия, скрестив руки на груди, качала головой и тихо произносила:
— «У тебя жена с работы не вылезает»… Вот именно. Потому что у нас нет «омлета по утрам»!
Сергей вздохнул.
— Мам, давай мы вечером поговорим, ладно?
— Только не тяни, сынок, а то проценты капают… А я уже чемодан присмотрела — розовый, как у Людки с третьего подъезда.
Он положил трубку и посмотрел на жену виновато. Она молчала. Очень тихо. Это было хуже, чем крики.
— Настя…
— Не «Настя». А знаешь что? Давай и я кредит возьму. Поеду в Дубай. В один конец. С ананасом под мышкой и разводом в рюкзаке.
Сергей потёр лоб. Молча. Сел. Повесил голову.
— Она просто хотела почувствовать себя… моложе. Вдохнуть жизнь, что ли…
— А заодно и высосать мою! Да ради бога, пусть чувствует. Только за свой счёт. Я не работаю на заводе, чтобы оплачивать человеку, который меня ненавидит, лежание у бассейна и массажа какого-то Рустама.
Настя резко пошла на кухню. Дверь хлопнула.
Тишина.
Прошла минута. Другая.
Потом из кухни послышался её голос:
— Кстати, если она думает, что я за неё платить буду — пусть не забывает: кредит оформлен на неё. А не на нас. И если не выплатит — пусть поедет в отпуск в СИЗО. Там тоже есть режим «всё включено».
Сергей усмехнулся сквозь усталость.
— Хоть без виз.
— Ага. И без возврата.
Через три дня они поехали к Галине Петровне. По настоянию Насти.
— Прямо скажем ей, что мы не будем платить. И всё. Хватит играть в “мамочка не обидится”. Она взрослая. Пусть сама расхлёбывает.
У подъезда Анастасия остановилась.
— Ещё одно. Если она снова меня обзовёт «этой» — я уйду. Без обсуждений.
Они поднялись. Галина Петровна встретила их при полном параде: красная помада, блузка с блёстками, духи, от которых щипало глаза. На столе — печенье, «Рафаэлки» и шампанское.
— О, мои роднульки! Проходите! У нас повод — скоро улетаю! И, да, у меня к вам пара слов… как к моей надёжной опоре.
Анастасия присела, скрестив ноги, и ответила с улыбкой:
— Мы тоже пришли поговорить. По душам. Честно.
— Прекрасно. Я как раз выписку взяла — вот тут сумма и проценты. Вам, как молодым, несложно…
Сергей поднял руку, будто гася огонь.
— Мам, мы не будем платить.
Галина Петровна замерла. Брови поползли вверх.
— В смысле?
Анастасия говорила мягко, но каждый слог звучал как приговор:
— В смысле, что мы не банк. У нас своя семья, свои долги, свои мечты. Вы взрослый человек. Решили в отпуск — будьте добры и платить.
— Но я думала… Вы — моя семья!
— И именно потому я больше не позволю вам манипулировать. Вы не внуков просите понянчить. Вы просите нас заплатить за то, что вам просто захотелось почувствовать себя моложе.
— Выжили из ума? — тихо прошептала свекровь. — Сын, ты это слышал?
Сергей медленно кивнул.
— Слышал. И согласен.
Тишина. Только часы тикали. Галина Петровна села.
— То есть… вы бросаете мать?
Настя встала.
— Мы не бросаем. Мы ставим границу. А если вам надо — идите в банк, договаривайтесь. Или продайте свою шубу за сорок тысяч. Она как раз вашего отпуска стоит.
— А ну пошла вон! — заорала Галина, вскочив. — Ты невестка или тварь?!
Сергей подскочил:
— Мама! Хватит!
— Да пусть уходит! Ещё и мужа моего сыночка от меня отвела! Уродина с завода!
Анастасия подошла к двери. Обернулась.
— Только знайте: в этой семье больше никто вам ничего не должен. Идите в отпуск, живите. Только без нас.
Хлопок двери.
В подъезде Настя остановилась и закурила. Руки дрожали.
Сергей вышел через минуту. Молча обнял её.
Она уткнулась ему в грудь.
— Зря я так резко?
— Нет, Настя. Всё правильно. Просто… теперь мы точно семья.
— Ты зачем это делаешь, Сергей?! — Галина Петровна визжала в трубку, как пожарная сирена. — Я же тебя рожала! Я тебя сиськой кормила, между прочим! Это вот она тебя настроила, да? Эта… сталевщица!
— Настя — сварщица, мам. И в отличие от тебя, она работает. Реально. Не в турфирмах ходит, кредиты подписывает…
— А-а-а, то есть теперь ты меня в упрёк ставишь? Пенсия, значит, не работа? А кто тебе попу мыл, когда ты в детсад ходил? Она?! Или я?!
Сергей закатил глаза и отодвинул телефон на вытянутую руку. Слышимость всё равно оставалась на уровне штурмовой авиации.
Анастасия рядом мыла посуду, прислушиваясь.
— Орёт опять?
— Да. Аргументация на уровне «я тебя носила — теперь ты мне должен Турцию».
Анастасия мрачно усмехнулась.
— Ну, всё честно. Только она же тебя не на пятизвёздочном отеле родила. Значит, и роды не в счёт.
Телефон замолчал. Потом в трубке — тихо, с холодной обидой:
— Я поняла. Раз ты не хочешь помочь матери — значит, ты больше не сын.
— Мам…
— Не называй меня так. Всё. Живите с вашей Настей. Только потом, когда вас выгонят из съёмной и у тебя грыжа вылезет, не приходи. Я умерла для тебя.
Бип. Бип. Бип.
Сергей убрал телефон, посмотрел на жену. Настя, не поворачиваясь, спросила:
— Она тебя «умерла»?
— Угу.
— М-м… Надо будет в ЗАГС зайти. Свидетельство о смерти получить.
— Хватит, Настя.
— А что — я серьёзно. Всё. Мать сама себя похоронила — мы теперь сироты. И деньги экономим.
— Мне всё равно тяжело. Как-то всё… быстро пошло.
— Не быстро. Годами копилось. И каждый раз ты её оправдывал. А теперь просто стало очевидно: она тебя не любит. Она тобой пользуется. Как банкоматом.
Через неделю к ним приехал гость.
Неожиданный.
Старший брат Сергея — Алексей. Из Ярославля. На поезде. Без звонка. С чемоданом.
— Ну, здорово, родня! — с порога заявил он. — У вас тут драмы, а я мимо? Дайте хоть погреться!
Анастасия прищурилась:
— А у тебя зачем чемодан?
— Ну, вы же знаете, как у нас в Ярославле: если в гости — то на трое суток с закуской! — он засмеялся, обнял брата, Настю поцеловал в щёку. — Сеструха, привет! Ты всё такая же — с характером. Уважаю.
Они сели на кухне. Алексей налил себе чай, хрустнул печеньем.
— Слушайте, ну вы, конечно, красавцы. Мать в истерике, на взводе, всем рассказывает, что её выкинули из жизни. Зиночка вообще плакала.
Анастасия скрестила руки:
— Ну, пусть Зиночка и платит ей кредит. У неё, говорят, пенсия побольше.
Алексей усмехнулся, покачал головой.
— Настя, ты не обижайся, но ты не понимаешь. Мать старая. Ей нужно внимание. Отдых — это как терапия. Ну возьмите вы этот кредит на себя, раз у неё не выходит.
Сергей напрягся:
— Ага. А может, ты возьмёшь? Ты ж старший.
— А я? А я с двумя детьми. И с Анькой развожусь — сам на грани. Мне, честно, не до Турции. Но ты… ты единственный, на кого она надеется. Ты ж у неё «солнышко».
Анастасия фыркнула:
— Да-да. Солнышко, которое она гасит каждый раз, как светит не туда.
Алексей поставил чашку, серьёзно посмотрел на обоих:
— Ладно. Я вам скажу честно. Она собирается подать на банкротство. Мол, нет доходов. А кредит — как есть. Только вот, Настя, она при этом указывает, что вы — ближайшие родственники, живёте стабильно. И мол, теоретически, могли бы помочь. Если дело дойдёт до суда — могут и к вам подкатить.
Сергей побледнел.
— Это что, правда?
— Да. Я по старой дружбе с одним юристом пробивал. Такие случаи — не редкость. Родственники по суду «входят» как солидарные поручители, если доказать, что кредит был взят «в интересах семьи». Она уже проболталась юристу, что хотела «объединить семью отпуском». Всё. Этого хватает.
Анастасия медленно поставила тарелку в раковину. Без стука. Без слова. Потом повернулась.
— Подожди. Она специально в договоре не указала вас как поручителей?
— Угу.
— И теперь, когда платить нечем — решила, что мы “в интересах семьи” ей должны?
— Вот именно. Она думает, что вас напугает судом — и вы сами предложите выплатить.
Анастасия отошла к окну. Закурила. Впервые за долгое время в квартире запахло табаком. Она не курила при гостях. Но сейчас — плевать.
— Сергей, послушай… Если ты сейчас прогнёшься — она не остановится. Завтра возьмёт кредит на пластическую операцию. Потом — на дачу. Потом — на собаку. Мы ей банк? Или кто?
Сергей посмотрел на брата.
— Слушай, а ты чего приехал-то? Только рассказать это?
Алексей пожал плечами:
— Ну… и это тоже. Но в целом — посмотреть, чем помочь. У вас тут всё напряжённо. А мне в Ярославле всё надоело. Я подумал — может, поработаю у вас, отдохну от своей бабы… Ну и мать обнадёжил, что поговорю с вами.
— А! Вот оно что! — Настя подошла ближе, с ледяным голосом. — То есть ты приехал издалека, чтобы намекнуть: «ребята, вы платите, а я пока на диване перекантуюсь». Так, что ли?
— Да не, ну что ты…
— Не прикидывайся. Чемодан, чай, намёки. Ты приехал не мать защищать — а искать, где потеплее. И чтоб кормёжка.
— Настя, ты перегибаешь!
— Я? Да нет. Вы просто не привыкли, что женщина может сказать «нет». Вам надо, чтобы мы тут обе подмахивали всё — и ты, и мама. А теперь слушай: никаких кредитов. Никаких гостей. И никаких манипуляций. Кто взял — тот и платит. А ты, если хочешь, можешь ехать назад — или платить за её Турцию сам.
Алексей вскочил.
— Я хотел помочь! А вы — злыдни! Обоих вас перекосило!
Сергей встал, спокойно:
— Брат. Спасибо, что заехал. Но ты, правда, опоздал. Тут уже всё решено. Мы живём для себя.
Алексей махнул рукой, взял чемодан.
— Ладно. Прощай, родня. Подохните в нищете. Я передам маме, что вы окончательно офигели.
Дверь захлопнулась.
Вечером Анастасия сидела в ванной, держа ноги в тёплой воде. Сергей вошёл, сел на край ванны.
— Слушай. Я тут думал…
— Ага?
— Мы можем купить гараж. Наш сосед по работе продаёт. Потом в следующем году — взять ипотеку. Я поговорил уже с банком. Нам дадут. Только если мы не залезем в чужие долги.
— Значит, будем жить своими.
— Да. Только своими.
Настя вздохнула. Устало. Но впервые за долгое время — спокойно.
— Знаешь… Странное чувство. Будто я впервые в жизни не просто «жена». А человек. Которого слышат. А не используют.
Сергей обнял её за плечи.
— Потому что ты — мой человек. А мама… ну, пусть едет. Может, найдёт в Турции кого-то, кто будет ей должен. По любви.
— Или хотя бы по рассрочке.
Оба рассмеялись.
Но на душе оставалось тревожно. Потому что впереди была последняя волна. Самая сильная. И самая опасная.
— Ну всё, я молчать больше не буду! — с этими словами Анастасия бросила телефон на кухонный стол, словно гранату.
Сергей поднял глаза от тарелки с макаронами. На его лице застыло то самое выражение, когда человек ещё надеется, что всё пронесёт. Не пронесло.
— Опять мама? — спросил он устало, будто знал ответ заранее.
— Да не мама, а стихийное бедствие в халате! — вскинулась Настя. — Она сегодня звонила уже трижды! Сначала выясняла, когда мы собираемся ей «перевести оставшуюся сумму», потом зачем-то спросила, сколько стоит билет в Турцию «на осень», а потом…
Она осеклась, прищурилась:
— …а потом спросила, какую страховку мы на тебя оформили. СЕРЁЖА!
— Ладно, — он опустил вилку. — Я сейчас к ней съезжу. Поговорю.
— Только без «ну ты же понимаешь, она же мать» — Настя ткнула пальцем в воздух. — Всё, хватит. Выбирай, или мы, или её отпуск мечты.
Галина Петровна встретила сына у двери в шелковом халате с золотыми вставками и запахом кокоса. То ли кондиционер, то ли коктейль — неясно.
— Ну, ты как всегда — весь на нервах. Заходи. Хочешь йогурт? Персиковый. Вчера купила. Со скидкой.
— Мам, — Сергей закрыл за собой дверь, — о чём ты думала, когда брала кредит на сорок тысяч?
— О том, что мне тоже хочется пожить, — вздохнула она, драматично присаживаясь на диван. — Я между прочим, не всю жизнь на грядках провела, как твоя тёща. Хоть один раз в жизни на море, как человек!
— Ты же знала, что не сможешь платить.
— А вы смогли бы. У тебя зарплата нормальная, Настя пашет с утра до ночи. Вам что, жалко матери помочь? Или теперь она не мать, а «пенсионный проект»?
Сергей сжал кулаки.
— Помочь — это если человек попал в беду. А ты — сама себя туда затащила. Ты в магазин идёшь, как на подиум, покупаешь всякую ерунду, заказываешь маникюр с доставкой, и теперь хочешь, чтобы я…
— Ах, вот как! — Галина Петровна вскочила. — Это всё она, да? Эта твоя… «пильщица железа» на заводе! Сразу видно, кто штаны в доме носит!
— Хватит, — спокойно, но жёстко сказал Сергей. — Мы не будем платить твой кредит. Ни копейки.
— Ты мне это говоришь? Мне?! Которая тебя растила одна, на трёх работах, пока твой отец шатался по бабам?
— Мам, не передёргивай. Ты брала кредит не на еду, не на лечение. На ПЯТИЗВЁЗДОЧНЫЙ отпуск! А теперь хочешь, чтобы я с Настей за это горбатился!
— Это всё она тебе в уши капает. Ей бы только из меня врага сделать! — она в отчаянии всплеснула руками.
— Нет, мам, это ты сама всё сделала. Ты не спросила, не предупредила, просто поставила перед фактом: «Вот платёжка, дети. Любите мать — платите». Но знаешь что?
Он подошёл к двери и, не оборачиваясь, сказал:
— Если ты надумаешь продать шубу, два телефона и ту турецкую кофеварку — я тебе сам помогу с документами. Но это — твоё дело. Больше не втягивай нас.
Галина Петровна осела в кресло, как сдувшийся матрас. Даже кокос перестал пахнуть.
Через два дня пришло заказное письмо. Настя открыла его дрожащими руками, ожидая всего — от повестки в суд до расписки на почку. Но там была копия заявления в банк — Галина Петровна просила реструктуризацию кредита.
Настя молча передала бумагу Сергею.
— Видишь, — он пожал плечами, — может, поймёт наконец.
— Не поймёт, — с иронией отозвалась Настя. — Но хоть урок усвоит: жить за чужой счёт — дороже, чем казалось.
Сергей сел рядом, взял её за руку.
— Спасибо, что ты есть. И что не побоялась поставить всё на место.
— А у меня и выхода не было, — Настя посмотрела ему в глаза. — Я не собираюсь тянуть чужие долги. Даже если это — «родственники».
А вечером она удалила номер Галины Петровны из контактов. Не из мести, а чтобы не дрожать при каждом звонке. Свекровь теперь взрослый человек. С паспортом, пенсией и пятью платёжками на руках. Пусть сама решает, как жить. А они с Сергеем — тоже взрослые. И хотят жить по-своему.
