— Ты, я смотрю, совсем охренел? — голос Натальи звенел, как кастрюля по кафелю. — Это моя машина! Понимаешь? Моя!
— Да ты посмотри на себя, — Олег сложил руки на груди, устало опершись на дверной косяк. — Ты с ней как с домашним питомцем: мою, кормлю, берегу, не тронь, не сади. Как будто муж у тебя — не я, а эта твоя Шкода!
Наталья бросила тряпку в ведро.
— Шкода у меня одна. И то — не подлянка, в отличие от некоторых.
Начнём с того, что всё у них было — как у людей. Двое детей, двухкомнатная квартира, работа, отпуск в Анапе. До того момента, пока не постучался он — братец. Виталий.
— Тридцать семь лет человеку, а он всё как божья роса по лавкам, — ворчала Наталья вечером под вино. — Опять прогорел, опять какие-то “стартапы”. Да ты мне скажи, Олег, он кем по жизни работает? Блогером или шутом гороховым?
Но Олег молчал. Он брату верил. Или делал вид, что верит. Хотя по глазам — бегает. Не зря говорят, если муж начинает избегать зрительного контакта — жди или кредита, или свекровь в гости. Тут и то, и другое обошлось стороной, зато пришло третье — ультиматум.
— Наташ, давай по-человечески. Надо Виталику помочь. Он всё рассчитал: вложится, через три месяца вернёт всё. Даже с процентами.
— Олег, я тебе сейчас по-человечески скажу: я лучше себе ноготь оторву, чем ему рубль дам! Он мне не брат. А ты — муж, или ты у него в командировке?
— Не начинай… Ты знаешь, как он мне дорог.
— Ну так и прописывай его у себя в сердце, а не в нашей жизни!
И вот на следующее утро, стоя на кухне в старом халате с кофе и подгоревшим настроением, Наталья услышала ту самую фразу:
— Ты либо продаёшь машину, либо думай, как сама дальше жить.
Он произнёс это с тем спокойствием, с каким обычно люди говорят: “Ты молоко не забыла купить?”
А потом — ушёл. И захлопнул за собой дверь так, как будто финальные титры пошли.
Следующие два дня Наталья ходила, как зомби. Посуду мыла три раза одну и ту же. Спать ложилась в пять утра, глаза не сомкнуть. Мысли гонялись по голове, как дети в гипсе — громко, бесполезно, и всё не туда.
В третий день зашла к подруге — Лидке.
— О-о-о! Лид, он мне сказал: либо машина, либо развод. Представляешь?!
— Ага. А ты ему скажи: “Либо ты, либо мозг. Потому что оба в одной квартире не помещаются.”
— Да у него там мозг уже Виталием прописан. Как глист — жрёт, а пользы ноль.
Лидка вздохнула.
— Слушай, а ты с юристом-то говорила?
— С каким юристом?
— А с тем, что тебя в гаражную кооперацию тогда тянул. Вова? Он же шарит. Он мне помог, когда Славка хотел долю на даче отсудить. Сказал: “Хочешь деньги — распишись на бумажке. Хочешь в суд — готовь тапки.”
Наталья допила кофе и поехала к Вове. Тот встретил с ухмылкой:
— Натаха, ну ты как всегда — или в огонь, или в воду, а чаще — в кипяток.
— Не до шуток, Вов. Я хочу дать этому Виталию деньги. Но не просто так. Под залог. Квартиру пусть оформляет. Или машину свою.
— Ага, а у него что есть?
— Есть одна однушка на окраине. Наследство от тётки. Говорил Олег как-то.
Вова хмыкнул:
— Ну вот и отлично. Оформим договор займа с залогом на его квартиру. Не вернёт — будешь хозяйкой. А он с братом пусть на вокзале кружки продают.
Олег поначалу сопротивлялся. Кричал, хлопал дверями, грозился, что она разрушает семью.
— Семью, Олег, разрушает не залог, а шантаж. Это ты мне ультиматум выкатил, а не я тебе.
Виталий тоже возмущался:
— Я тебе не бомж, чтобы под залог подписывать!
— Нет, ты хуже. Ты — родственник. А они, как известно, и врага порой обойдут по разрушительной силе.
Но деваться было некуда. Деньги нужны, а Наталья не из тех, кто говорит “нет” — она говорит “да, но вот с этими четырьмя страницами”.
Договор подписали. Деньги отдали. Наталья не почувствовала облегчения. Зато почувствовала себя железной бабой. В душе — страх. В глазах — холод. Но голос стал ровный, спокойный. Даже слишком.
Прошло два месяца. И, конечно, ни о каких “верну через три” речи уже не шло. Виталий исчез. Телефон — в блоке. Олег — в тени.
На третий месяц Наталья взяла бумаги и поехала в суд.
На четвёртом — получила решение.
А на пятом — стала собственницей квартиры на окраине.
Виталий объявился на шестом.
— Ты что наделала?! Это был временный форс-мажор! Я же говорил — всё рассчитал!
— Рассчитал ты — да, только не туда. Я тебя предупреждала. Бумаги были? Были. Подписал? Подписал. Теперь сиди и знай: каждая “Шкода” может стать “Шкодой” для тебя.
Он попытался пожаловаться Олегу. Олег — промолчал.
На седьмом месяце Олег собрал чемодан и ушёл. Сказал, что не может жить с такой женщиной.
— С какой? С ответственной? Или с той, что не поддаётся на манипуляции?
Он не ответил. Просто захлопнул дверь. В этот раз — без финальных титров.
Потому что Наталья теперь знала: это не конец. Это — только глава первая.
— Ну что, доигрался? — голос Лидки в трубке звенел, как ложка по стеклу. — Олег-то твой уже на севера уехал, говорят? Вахта?
— Ага, — Наталья зевнула. — Чукотку греет. Сказал: “Мне надо подумать.” Я говорю — думай, но не в моей квартире. У меня тут всё вымыто и без пыли мозговой.
Прошло четыре месяца с тех пор, как Наталья осталась одна. Ну как одна — с двумя почти взрослыми детьми, новой квартирой на окраине и мужем, который вдруг резко захотел быть шахтёром. Или просто свалить подальше от последствий своих решений.
Старшая дочь, Катя, звонила раз в неделю:
— Мам, ты не скучаешь?
— Только если по нормальной тишине.
— Папа спрашивал, можно ли ему позвонить.
— Ну так пусть пробует. Я же не ГИБДД — не запрещаю, просто не отвечаю.
Внуков пока не было, но взрослая жизнь детей уже наступала Наталье на пятки. Сын — Артём — приехал в гости в конце марта, с каким-то подозрительно мятым рюкзаком и запахом травки.
— Ты где был, сынок?
— На съёмной. С друзьями. Мы же взрослые уже…
— Ага. И мозг, судя по запаху, уже взрослый — лет на восемьдесят, раз забыл, что мама нюх не теряла.
Он почесал затылок и неловко улыбнулся.
— Мам, а если серьёзно… Ты ведь реально отца выгнала?
— Нет, он сам ушёл. Я только дверь открыла и помахала платочком. Всё по-человечески.
Через пару недель Наталья услышала звонок в домофон. Голос был знакомый:
— Наташ… Это я. Можно поговорить?
Она посмотрела на часы. 19:42. Вино в бокале, сериал на паузе, волосы мокрые после душа.
— Ммм… Сейчас посмотрю по расписанию. Ага, вижу: в графике “нах*й” на сегодня уже занято. Попробуй завтра.
— Да не шути ты. Я с вахты. Прямо с аэропорта к тебе.
— Ну ты романтик, Олег. Кто-то цветы везёт, а ты — чемодан с грязным бельём.
Но дверь открыла. Всё-таки пятнадцать лет вместе, дети, общий ремонт… Да и интересно было, как он выглядит после трёх месяцев добычи нефти и совести.
Олег стоял на пороге. Щёки впалые, под глазами мешки, волосы — как будто с ними дрались. За спиной — огромный чемодан цвета “я не собирался возвращаться, но деваться некуда”.
— Привет…
— Привет. Проходи, давай, только обувь сними. Тут ковролин, не Сургут.
Он прошёл. Сел на кухне, как раньше. Наталья поставила чайник, молча достала кружки. В воздухе — глухая тишина, та, которая перед бурей.
— Я подумал, Наташ… — начал он, не поднимая глаз. — Мы ведь семья. Может, попробуем ещё раз?
Она повернулась к нему резко:
— Вот это ты, конечно, хитрожопо придумал. Сначала “продавай машину или развод”, потом — “подумать на вахте”, теперь — “может, ещё разок”? Это что, новый сериал? “Слабоумие и отвага”? Или ты так скучал по моим котлетам?
Он покраснел.
— Я виноват. Я всё понял.
— Да ты, блядь, ни хрена не понял. Ты просто понял, что теперь у меня две квартиры и машина, а у тебя — чемодан и командировочные.
Он смотрел, как в кипящем чайнике прыгают пузырьки.
— Мне там тяжело. Холод, грязь, люди чужие. Я зарабатываю, но пусто. Я, как дебил, понял только на морозе: ты у меня единственный человек, кто… кто тянул всё это время. Кто реально рядом был.
Наталья присела напротив. Смотрела внимательно. Не с жалостью — с интересом, как на незнакомца, который вдруг начал говорить её голосом.
— А ты знаешь, каково это — остаться с детьми, с кредитом, с предательством? И не скиснуть. А улыбаться. Работать. Думать не о разводе, а о договоре займа. Я думала не о том, как тебя вернуть, а о том, как выжить. А теперь ты пришёл — и давай сначала?
Он опустил голову. Руки дрожали.
— Я виноват, Наташ. Я же понимаю… Просто я потерялся. А ты — осталась.
Она встала. Подошла. Поставила перед ним тарелку с борщом — остывшим, как и его шанс.
— Ешь. Ты голодный.
— Спасибо… — прошептал он.
— Не думай, что я тебя простила. Просто я человек. А не суд. Но жить со мной ты больше не будешь. Устал — отдохни. Переждёшь пару дней — и поищешь жильё.
— А может, всё-таки?..
— Нет, Олег. Теперь я понимаю: семья — это не те, кто делят машину. Это те, кто не ставят тебе “или-или”. А ты поставил. И я выбрала.
Он молча кивнул. Ел, как заключённый перед этапом. Наталья смотрела на него и чувствовала: боль ушла. Осталась ясность. Холодная, как февраль, и честная, как слёзы ночью на кухне.
На следующий день он ушёл. Оставил ключи. Не сказал “прощай”.
И правильно. Потому что уходить надо без громких слов.
Особенно тем, кто приходил с ультиматумом.
— Мам, тебе цветы принесли, — закричал Артём из коридора. — И записка. Прикинь?
— Цветы? — Наталья вытерла руки о фартук. — Ты уверен, что не ошиблись этажом? Я тут не на выданье вроде.
— Да не… Твоё имя, адрес, всё точно. Только странно как-то: записка без подписи.
Наталья взяла охапку нежно-жёлтых лилий — любимые. От кого? На открытке только: «Женщинам, которые умеют уходить красиво. Ты — редкость.»
Она села на табурет, держа цветы на коленях. И вспомнила. Всё.
Не Олега — нет, его в памяти она уже поставила в папку “ненужное”. А Сергея. Первый мужчина. Первая глупая любовь, которую раздавила свадьба на скорую руку и беременность от другого.
Сергей тогда уехал — кажется, в Калининград. Писал пару раз письма. Потом пропал.
А теперь вот цветы. Через 28 лет.
Бывает же.
Через пару дней он появился. Не как в кино — с гитарой или на кабриолете. Просто — в дверях, в джинсах, в куртке, с глазами, как раньше: прямыми и немного насмешливыми.
— Привет, Наташ. Я тут в Москве по делам. Узнал, что ты… свободна.
Она молчала. Смотрела на него, как будто в голове кто-то лихорадочно листал архив: «Где-то мы это уже проходили…»
— Ты ведь не просто так, да? — наконец спросила она.
— Не просто. Я всегда хотел тебя найти. Узнал через общих. Цветы мои. Помнишь, ты любила лилии?
— Помню. Только теперь я их себе сама покупаю. Впервые за всю жизнь.
Он усмехнулся:
— Вот за это и люблю. Ты не изменилась. Снаружи — да. А внутри — та же упрямая, гордая, настоящая.
Наталья облокотилась о косяк:
— Слушай, а ты не из тех, кто говорит красивые слова, а потом просит денег на бизнес в Болгарии?
Он рассмеялся. Настояще, открыто.
— Нет. Я с этим покончил. Я теперь — только по любви. Если не прогоняешь, хочу звать тебя ужинать.
— Ну, если кормить не будешь салатами с киноа, то можно.
И она пошла. Не потому что скучала. А потому что ей больше не было страшно.
Больше никто не держал её в клетке под названием “долг перед семьёй”.
А через месяц позвонил Олег.
— Наташ, привет. Я тут думаю… Ну, ты, наверное, тоже думала… Может, поговорим?
— О чём?
— О нас. Я понял, я всё потерял. И я…
— Ты ошибаешься, Олег. Ты ничего не потерял. Ты просто ушёл — и дверь за собой не закрыл.
А теперь уже поздно.
У меня новая жизнь.
И, как ни странно, без тебя она получилась чище, спокойнее и — впервые — моя.
— Ты серьёзно?..
— Абсолютно. И ты знаешь, что самое обидное, Олег?
— Что?..
— Что мне не грустно.
Вообще.
И она сбросила звонок. Без дрожи в руках. Без слёз.
В её телефоне больше не было контакта “Олег”.
Только “Сергей. Ресторан в пятницу.”
