— Я тебе зуб даю, Лидка! Лежало пятнадцать — осталось пять! Неужели я с ума схожу?.. — Алена металась по съемной кухне, как Фрейд по чердаку. — Слушай, у меня ощущение, что меня обувают. Причем — в тапочки с чужих ног!
На том конце телефона затянуто зевнула Лидка, её подруга с универских времен.
— Алена, ты сама же рассказывала, что Лиля у вас вчера до ночи сидела?
— Ну да. Пришла «чай попить», как обычно. Пили чай, закусывали сыром с пармезаном. Потом сказала, что «такси дорого» и легла на диване. В четыре утра я слышала, как дверь холодильника хлопала — жрала остатки торта. Всё, как всегда.
— И в кошелек лезла, тоже как всегда? — ехидно поинтересовалась Лидка.
Алена замерла у холодильника. Изнутри пахло пустотой и сыром без упаковки.
— Я тебе серьезно говорю, Лид. Я не параноик. Я вчера клала туда новую десятку. Пятитысячные сложила отдельно, чтобы сегодня отнести в банк. Я коплю. Понимаешь? Я двадцать месяцев коплю, чтобы взять в ипотеку хотя бы свою комнату. А тут… вот такие «случайности».
— Слушай, — подруга понизила голос, — а ты Витьке сказала?
— Сказала. Знаешь, что ответил? «Может, ты потратила и забыла?»
Вот ведь удобно: когда Лиля по пятницам приходит с маникюром за три косаря и сумкой «Michael Kors», то это «она на стипендию», ага. А когда я, которая пашет на двух работах, говорю, что деньги пропадают — значит, «показалось».
Лидка громко выдохнула:
— Ты их пометь. Серьезно. Возьми и отметь одну купюру. Поставь точку где-нибудь на цифре. Потом — жди. Если пропадет — пойдешь ва-банк.
Алена молча открыла шкаф, вытащила сберкнижку и сняла с нее ещё одну десятку. Маркером аккуратно поставила крошечную черную точку на «0» в середине.
Будь по-твоему, Лидка.
Виктор пришёл домой поздно. В пахнущей носками прихожей раздался ленивый:
— Ален, ужин есть?
Алена мыла пол под диваном. Пылесос снова вышел из строя, и она скребла шваброй, словно собиралась найти сокровища.
— Остался плов. Грей сам. Я не домработница.
— Опять ты злая… — устало буркнул Виктор, вешая куртку. — Устал я. Лиля опять в слезах звонила — мол, аренду подняли, хозяйка — ведьма, грозит выселением…
— Пусть ищет дешевле. Или работу нормальную. Ей двадцать пять, Витя. Пора взрослеть.
— Ты всегда её недолюбливала… — пробормотал он, ставя кастрюлю на плиту.
Алена сжала зубы. Вот он — главный аргумент века. «Ты её недолюбливаешь». А то, что сестричка тупо крадет деньги, — это как, по-братски?
На следующий день Лиля пришла, как всегда, без звонка. В джинсах с дырками, в футболке с блестками и с маникюром, будто она лично лакировала мебель. С порога воскликнула:
— Привет, роднулечки! Как же я соскучилась! Ой, у вас ещё и тортик остался?..
Алена наблюдала, как Лиля носится по кухне, щёлкает дверцами, как белка в гипсе, и кладет в карман мелочь из шкатулки.
— А где Виктор? — деловито спросила она, будто хозяйка.
— На работе. Я одна. — Алена повернулась к ней с чашкой в руках. — Как ты, Лиля? Деньги есть?
— Ну, ты знаешь… напряжненько. Вчера, например, всю сдачу не отдали — представляешь, нагло обсчитали!
— Представляю, — спокойно сказала Алена и пошла в спальню.
Через двадцать минут Лиля ушла. Обняла на прощание, поцеловала в щеку. «Ты всё равно самая классная невестка, честно!» — сказала.
Алена медленно открыла кошелек. На том месте, где лежали аккуратно сложенные банкноты, теперь были только две. И одна из них — с чёрной точкой.
Вечером она сидела, не включая свет. Окно отражало её лицо, будто чужое. Рука дрожала. На столе лежала та самая купюра. И нестерпимое чувство — как ком в горле: тебя обокрали, а твой муж тебя же и выставит виноватой.
Когда Виктор вошёл, в комнате было тихо.
— Ален, что с тобой?
— Садись. — Она показала на стол. — Видишь вот эту купюру?
— Вижу. И что?
— Я пометила её вчера. Она лежала у меня в кошельке. Сегодня днём пришла твоя сестра. Теперь эта купюра возвращена в кошелек, только уже без остальных.
— Ну и?.. — Виктор пожал плечами. — Может, ты сама её положила?
— Виктор! — голос Алены сорвался. — Ты серьёзно?? У меня из кошелька исчезают деньги, ты это видишь. Ты хочешь, чтобы я вызвала полицию и они сняли отпечатки?
— Не драматизируй, — устало пробурчал он. — Ну… может, ей срочно надо было. Она бы потом вернула. Мы же семья.
— Семья? — тихо переспросила Алена. — Виктор, это не семья. Это — паразит на шее, который считает, что ей все должны. А ты… ты ей в этом помогаешь.
— Да неужели ты из-за каких-то там пяти тысяч устраиваешь истерику?!
— Я из-за предательства устраиваю. И из-за того, что я в этом доме — чужая. Она — твоя сестра. Твоя мама — её защищает. А я — кто?
— А ты — жена! — рявкнул Виктор, поднимаясь. — И хватит уже грызть мою семью!
— Знаешь что… — Алена села, медленно выдохнула. — Тогда живи с ней. С мамой. С этим уютным кланом, где по карманам шарят, а потом делают вид, что это ты всё выдумала.
Он молчал. Потом встал, взял куртку, посмотрел на неё как на сумасшедшую:
— Я поехал к маме. Мы потом поговорим, когда ты остынешь.
— Не возвращайся, Витя, — устало бросила Алена. — Я остыну. Но не от этого.
Через десять минут дверь захлопнулась. Алена поднялась и, как в тумане, подошла к окну. На улице мелькнул силуэт — Лиля в кофточке с пайетками. Стояла у подъезда, курила.
И смеялась по телефону.
— Ты чего бледная такая, Ален? — Лидка сидела на кухне с ногами на стуле, держала кружку с кофе, и внимательно изучала подругу, как хирург рентген.
— А как ты хочешь, чтобы я выглядела после того, как муж ушёл к мамочке, а я осталась в съемной квартире с тараканами и дыркой в бюджете на восемь тысяч?
— Восемь? Я думала — пять?
— Ушла с концами ещё одна пятерка. Видимо, прощальный взнос. И всё это — за неделю. Лид, да я в банкомат уже подхожу, как к врагу народа.
Лидка вскинула бровь:
— Слушай, я всегда подозревала, что у Лили руки липкие. Но чтоб настолько… И главное — Виктор! Как он вообще мог не поверить?
Алена кивнула, зажимая пальцы на кружке так крепко, будто хотела её сломать силой мысли.
— Он не просто не поверил. Он сказал: «Может, она заняла. Потом отдаст».
Ага. В следующей жизни. Из пенсии мамы. Или моей, если я, не дай бог, снова за него выйду.
Лидка фыркнула:
— Вот именно. Ты ему ещё карту «Мир» оформи — пусть с неё сестре напрямую кидает.
Алена рассмеялась. Смеялась горько, до слёз.
— Понимаешь, он даже не спросил её. Не было даже попытки разобраться. Просто поверил, что я — истеричка с манией подозрений.
— Ну, ты в каком-то смысле да… но в хорошем. Ты — умная истеричка. И с головой. Это дорогого стоит.
— Я просто больше не могу жить в доме, где деньги прячешь от родни мужа, как контрабанду. Я каждый раз вздрагивала, когда она приходила. И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что я знала, что меня обманут. Просто не знала, в какой форме.
Через два дня Виктор объявился.
Приехал под вечер, стучал в дверь так, будто в дом засел маньяк, а не бывшая жена. Был без цветов, без вина и даже без чувства вины.
— Ален, открой. Нам надо поговорить.
Она молча открыла. Он вошёл, будто возвращался в свою законную обитель. Окинул взглядом кухню, снял куртку, будто ничего не произошло.
— Ты не звонишь. Не пишешь. Это не по-взрослому.
Алена прислонилась к дверному косяку, скрестив руки.
— А что по-взрослому, Витя? Переживать молча, пока тебя сестрёнка до копейки не обобрала?
— Ну перестань уже, — отмахнулся он. — Лиля мне всё рассказала. Она заняла, потому что у неё тогда не было налички. А ты её сразу — воровка, мошенница…
— Она не занимала. Она взяла без спроса. Ты понимаешь разницу?
— Да что ты как прокурор, честное слово!
— А ты — как нотариус без лицензии, всё подписываешь и веришь на слово.
— Я просто стараюсь не разжигать скандал из мелочи!
— Мелочи? — голос Алены дрогнул. — Я копила. На наше жильё. Не на её ноготочки и не на твою миротворческую миссию. И что я получаю взамен?
— Слушай… — Виктор почесал затылок. — Ну, может, я где-то и не прав. Но ты ведь могла сказать спокойно, без сцен. Зачем сразу выгонять?
Алена выдохнула:
— Я тебя не выгоняла. Ты сам ушёл. К маме. Вместе с достоинством, которое забыл тут год назад.
Он прикусил губу. Видимо, хотел сказать что-то обидное. Потом махнул рукой:
— Ладно. Что ты хочешь? Извинения?
— Нет. Чек на восемь тысяч. И в придачу — развод.
Он замер.
— Ты… серьёзно?
— Серьёзнее, чем ты был, когда прикрывал свою сестру.
— Да ну тебя. Вечно ты перегибаешь… — Он подошёл ближе. — Алена, мы с тобой столько всего прошли. Помнишь, как мы переезжали сюда, с этими коробками, и ты в пакет с бельем телефон уронила? Мы ж смеялись, как дети.
Она смотрела на него долго. Очень долго. Словно старалась найти в этом уставшем лице того парня, за которого вышла замуж.
— Знаешь, Вить… я помню. Но теперь я знаю, что ты бы продал этот телефон, если бы сестре приспичило. И всё бы списал на то, что я «сама потеряла».
Он отступил назад. Поджал губы. Снял куртку со стула.
— Ну, если ты так видишь… Тогда прощай. Только потом не звони, когда станет одиноко.
— Не переживай, я не из тех, кто скучает по паразитам.
На следующий день она встретила Нину Петровну у подъезда. Та стояла, как в фильмах 80-х, с платком на голове и хозяйственной сумкой в руках.
— Алена! — всплеснула она руками, как будто увидела внуков. — Господи, ну что ты с сыном моим сотворила?
— Здрасьте, — спокойно сказала Алена. — Ваш сын сам всё сотворил. А я — просто наблюдала.
— Да что ты всё про деньги, про деньги… В жизни не всё меряется пятитысячными, понимаешь? У Лилечки сейчас трудный период. Она к нам приходит, плачет, говорит, что ты её унизила.
— Нина Петровна, я её не унижала. Я просто поймала в момент, когда она полезла ко мне в кошелёк.
— Ну подумаешь, взяла немного. Она же не чужая! Это же семья!
Алена усмехнулась:
— Семья — это не те, кто тащит, потому что «можно». А те, кто спрашивает: можно?
— Всё ты переворачиваешь, — фыркнула свекровь. — Ишь, умная нашлась. От Виктора ещё сама бежишь, а потом прибежишь обратно, поверь мне. Таких, как он, на дороге не валяется!
Алена прищурилась:
— Да. Он не валяется. Он висит. У вас на шее. Сестра — спереди, вы — сзади. А я — надоела. Ну что ж, теперь пусть кто-то другой платит за «семейные ценности».
Нина Петровна злобно зашипела и ушла, волоча сумку за собой, как раненую амбицию.
Вечером Лиля написала в WhatsApp:
«Алена, не перегибай. Я реально тогда была в жопе. Могла бы просто поговорить, а не устраивать театр. Я верну, ок?»
Алена долго смотрела на экран. Потом набрала:
«Вернёшь — хорошо. Не вернёшь — я и так приобрела. Свободу».
И поставила чёрную точку в списке контактов напротив имени «Лиля».
Удалять не стала. Пусть будет. Напоминание.
— Алена Николаевна?
Она подняла глаза от монитора. Перед ней стоял мужчина лет сорока с папкой в руках и удивлённо-доброжелательной улыбкой. Видимо, пытался угадать: это точно она? Та самая?
— Да. Это я.
— Я от агентства. Насчёт вашей заявки. Вы же интересовались покупкой однушки в районе Солнечного?
Она кивнула. Мужчина сел напротив и начал листать бумаги. Алена слушала его вполуха, делая вид, что поглощена деталями, а сама — думала о другом.
Не прошло и месяца после того, как Виктор ушёл. И всё… стало тихо. Впервые за последние три года.
Никто не звонил в полвосьмого утра по воскресеньям с просьбой «зайти с кастрюлей борща».
Никто не оставлял после себя тени духами с запахом «плати за меня».
И никто не спорил по поводу её зарплаты, её трат и её «чересчур самостоятельного характера».
Жизнь снова стала её.
На днях был суд. Развод прошёл спокойно, почти стерильно. Виктор выглядел, как человек, которого забыли предупредить, что поезд уже ушёл. Под глазами мешки, на лице — горькая тень.
Он не поднимал взгляда.
Она — тоже.
Когда судья произнесла:
— Брак между гражданами признан расторгнутым,
Алена вдохнула полной грудью. Не от облегчения. От возвращения. Себя — себе.
После суда он подошёл.
— Алена…
Она повернулась.
— Прости.
— Не за что. Я тебе уже всё простила. Только ты этого не услышал.
Он кивнул. Хотел, видно, обнять, но только развёл руками и замер в растерянности.
— Если что… ты всегда можешь написать. Или позвонить.
Она улыбнулась устало:
— Нет, Виктор. Это как зуб. Вырвали — значит, не должен болеть. Даже по привычке.
И ушла.
А сейчас она подписывала документы на ипотеку. Да, не мечта. Да, процентов многовато. Да, придётся затянуть пояс. Но это была её квартира. Её решение. Её путь.
И никто не будет таскать по карманам.
— Мы завтра с вами свяжемся, — сказал риелтор. — Осталось только одобрение банка. Но всё, думаю, пройдёт гладко.
— Хорошо. Спасибо.
Она встала, натянула пальто, поправила шарф. И как раз в этот момент зазвонил телефон.
Номер — незнакомый.
Сердце екнуло. Почему-то — предчувствие. Тревожное. Как перед грозой.
Она взяла трубку.
— Алена Николаевна? Здравствуйте. Вас беспокоят из больницы. У Нины Петровны сегодня случился гипертонический криз. Вы — как-никак… ближайшая родственница.
— Я уже — нет, — машинально сказала она. — А что случилось?
— Скорая забрала её с дачи. Давление зашкаливало. Сейчас в отделении. Ближе к вечеру будет известно больше. Просто подумали, может, вы захотите…
— Спасибо. Сообщите её детям. У неё есть дочь. И сын.
— Они пока не берут трубку…
Алена повесила.
Десять минут стояла в подъезде офиса, глядя на серое небо.
А потом… набрала.
— Виктор. С матерью что-то. Больница. Съезди.
— Ты… серьёзно?
— Ничего, что поздно. Просто съезди.
Он ответил тихо:
— Спасибо, что сказала.
— Не за что. Пока.
И отключилась.
Вечером она села на подоконник с чашкой чая. За окном был дождь, редкий, тёплый. На душе — ровно. Как будто кто-то внутри навёл порядок.
И Лиля… да, та вернула деньги. На карту пришёл перевод. Без подписи, без комментариев. Просто — сумма.
Она улыбнулась, увидев её в списке операций. И тут же — перевела часть на первый взнос по квартире.
Так символично.
В жизни бывают моменты, когда ты не кричишь, не споришь, не воюешь.
Ты просто встаёшь.
И уходишь.
Иногда — навсегда.
И тогда ты больше не боишься.
Ни звонков.
Ни сестёр.
Ни чужих карманов.
Потому что ты уже выбрала себя.
И, хоть и поздно, но… ничего, что поздно.
