— Я тебе говорю, он даже носки свои начал прятать, — сквозь зубы произнесла Елена, включая чайник. — Будто я у него коллекционирую.
Максим сидел на краю дивана, мял руками пульт от телевизора, и изображал уставшего героя семейного фронта. У него всегда был этот особый талант — выглядеть измученным, даже когда просто валялся полдня на диване. А сегодня он был особенно театрален.
— Лена, не начинай с утра… Мама просила пару тысяч до пенсии. Ну чего тебе, жалко, что ли?
— Да не ей жалко, Макс, а мне. — Она резко повернулась, глаза сверкнули. — Я зарабатываю. А вы — два взрослых человека, и оба сидите у меня на шее, как гиря с лицом Зинаиды Петровны.
— Ты сейчас обидела, между прочим, пожилого человека, — обиженно хмыкнул он, и тут же добавил: — Тем более, мама сказала, она потом отдаст. Как всегда.
— Как всегда? — усмехнулась она. — Вот только «потом» с каждым разом всё дальше и дальше. Я уже чувствую, как твоя мама мне из гроба будет скидывать тысячу-другую. А пока что — живёт на мои деньги, в моей квартире, и требует, чтобы я ей «не хамила».
— Ну не преувеличивай. Она просто строгая… — начал он, но Лена уже поставила чашку на стол с таким звуком, что даже кошка, лежавшая на подоконнике, вздрогнула.
— Максим, хватит. Хочешь дать маме деньги — распишитесь. Хочешь взять сам — пиши расписку. Устала быть банком без процентов и с бесплатной доставкой.
Максим вяло хмыкнул, но ничего не ответил. Только в глазах промелькнула та раздражённая, мелочная искра, которую она начала замечать всё чаще.
Это была не любовь. Это была какая-то ипотека на мужика — сначала вроде бы ничего, потом начинаешь платить нервами, терпением и годами жизни.
Она ушла в ванную, закрыв за собой дверь чуть громче, чем надо. В зеркале на неё смотрела уставшая женщина, которая десять лет назад влюбилась в хорошего рассказчика и плохого человека.
И ведь знала… Знала, что он слабый. Но слабый — не значит подлый. Или значит?
Когда она вернулась, Макс уже ушёл. На столе лежала пустая кружка и записка: «Не забудь оплатить интернет. Мама вечером позвонит — приготовь что-нибудь вкусное».
— Конечно, — буркнула Лена. — Приготовлю себе отрезание от финансового рабства.
Несколько дней спустя
Она случайно услышала разговор. И не потому, что подслушивала — просто вернулась с работы пораньше. Ключ повернулся в замке слишком тихо, а муж разговаривал по телефону в спальне, не подозревая, что она дома.
— …ну да, осталось дождаться, когда она подпишет доверенность. Всё, как юрист сказал. Типа «оформить временно», чтобы «заплатить налог» — она проглотит. Лена у нас доверчивая, особенно когда я делаю щенячьи глаза. Ха-ха.
Он смеялся. Весело, громко. Так он не смеялся с ней уже давно.
— Ну конечно. Сначала квартиру — она же её на себя оформила, дурочка. Потом накопления переведу, пока она на работе. У неё же всё на одном счёте, прикинь? Всё сама делала. А потом — развод. Ну а дальше… ты знаешь. Ты же, блондиночка моя, заслужила.
У Елены кровь отхлынула от лица. Она стояла, как вкопанная. Не слышала, как телефон мужа клацнул, как он вышел из спальни и увидел её.
— Лен… ты уже дома? — выдохнул он, в один миг побелев. — Я… Это не то, что ты думаешь…
— Правда? А что я думаю, Максим? Что ты с любовницей и мамочкой задумали меня ограбить? Или я преувеличиваю?
Он замер. Молчал. Пытался что-то сообразить. Ничего не вышло.
— Знаешь что, Макс? — голос её был спокоен, как у хирурга с острым скальпелем. — Ты облажался. Серьёзно. Даже не потому, что хотел меня кинуть, а потому, что сделал это так тупо.
Она повернулась и пошла на кухню. Он поплёлся за ней.
— Лен, ну подожди… ну я запутался… ну у нас же были проблемы! Ты вечно недовольна, маму не уважаешь, меня всё время пилишь…
— Ты серьёзно сейчас? — она обернулась, глядя ему в глаза. — Это твоё оправдание? Что я тебе напоминала, что у тебя не хватает элементарной совести? Или что ты — тряпка, за которой мама подтирает?
— Не надо переходить границы, Лена! — вдруг сорвался он. — Ты вообще понимаешь, КАК тяжело мне живётся с тобой?
Она засмеялась. Не громко — скорее, с горечью.
— Слушай, Макс… Ты живёшь в моей квартире. Ешь на мои деньги. Ходишь в мои тапки. Даже телевизор — мой. Тебе тяжело? Знаешь, у меня есть решение. Очень простое.
Она открыла ноутбук, достала документы из верхнего ящика. Щёлкнула мышкой.
— Что ты делаешь? — он подошёл ближе.
— Снимаю все средства с общего счёта. На мой личный. Который я завела два месяца назад, когда начала что-то подозревать. Сюрприз, Максим.
Он стоял, как громом поражённый. Потом вдруг метнулся к столу:
— Отдай документы! Ты не можешь! Это всё и моё тоже!
— Ага. Только я почему-то всё платила. А ты… только строил глазки.
Она подошла к нему вплотную.
— Если ты ещё раз подойдёшь к моим вещам — вызову полицию. А потом — адвоката. И поверь, я тебя не просто выгоню. Я оставлю тебя в трусах. Без носков, раз уж ты их прячешь.
Максим резко отпрянул. Лицо его исказилось — злость, страх, обида. Но ничего не сказал.
— И да, — добавила она, не оборачиваясь, — ужин отменяется. Передай маме, пусть сама себе что-нибудь приготовит. Может, из той наглости, которой она так щедро заправлена.
— Ты! Ты это серьёзно?! — Зинаида Петровна влетела в квартиру, как смерч с запахом ментола и варёной капусты. — Это ты выгнала моего мальчика на улицу?! Женщина! Ты вообще в своём уме?
Елена не поднимала глаз от чашки. Спокойно мешала сахар, хотя кофе уже давно остыл.
— Зинаида Петровна, у вас есть пять минут. Потом я вызываю полицию. Или участкового — кому там сейчас положено работать с неадекватными родственниками.
— Не хамите! — пронзительно выкрикнула свекровь, швыряя сумочку на пол. — У меня давление! И сердце! Вы хотите довести меня до инфаркта?!
— Нет. Я хочу довести вас до выхода из моей квартиры. Они в одном направлении, кстати.
— Он жил тут десять лет! ДЕСЯТЬ! И ты его выгнала, как бродягу!
— Он не бродяга, Зинаида Петровна. У бродяги хоть совесть есть. А у вашего сына — только банковская карта, привязанная к моим деньгам.
Старуха зашипела, как кастрюля на огне. Её лицо перекосилось от злобы.
— Да он из-за тебя стал другим! Замкнулся, похудел! Ты его высасывала, как пиявка!
— Ну да, он бедняжка весь такой худенький, — хмыкнула Елена, — от холодильника не отходил, а похудел. Это называется «диета предательства». Питался ложью и мамиными установками.
Зинаида подошла ближе, по-кошачьи.
— Ты ведь знаешь, я всё ради него. Он у меня один. А ты… стерва неблагодарная! Он же хотел жениться — честно! Это потом ты изменилась! Стала злой, холодной, как рыба из морозилки!
— Как рыба, говорите? — подняла бровь Елена. — Значит, вы с ним надеялись на рыбку покрупнее? Ну что ж, вытащили, только не ту. Эта — с зубами.
Пауза.
Зинаида тяжело дышала. Пыталась найти уязвимость. Нашла:
— А кто тебя теперь возьмёт? Сорок на носу, с характером, как у гаишника на последнем дне смены. Ты же одна и останешься! А Максим… его любили! Его ждут! У него — жизнь впереди!
— Правда? — Елена встала. Голос стал ниже и твёрже. — А ничего, что «жизнь впереди» он хотел построить на моей квартире и моих деньгах?
— Не ври! — заорала та. — Он тебе доверял! Он… он просто хотел лучше для вас обоих!
— Да, конечно, — кивнула Лена, — только с собой в комплекте шла любовница и поддельная доверенность. Прекрасное «лучше», особенно если ты — не я.
Тишина.
Потом Зинаида Петровна вдруг резко пошла на кухню.
— Что вы делаете? — Елена бросилась за ней.
— Где хрусталь?! Где? Это мой сервиз! Подаренный на юбилей!
— Нет, Зинаида Петровна. Это был мой подарок вам. Но вы его «забыли» здесь лет на семь. А по закону, оставленное имущество переходит собственнику, если не заявлено иное. Хотите забрать — оформите письменное заявление.
— Да что ты мне втираешь, юрист недоделанный?! — визгнула она, хватает вазочку, — Хрусталь мой, я его забираю!
— Только попробуйте — и я вас посажу. Не шучу. У меня есть видео с камеры — установила после вашего предпоследнего визита, когда у меня из ящика пропали пять тысяч. Помните?
Старуха замерла, вазочка дрожала в руках.
— Не врёшь?
— Хотите — покажу. Прямо сейчас. Вы в зелёной кофте, и вылезший из неё бюстгордер весь ракурс закрыл. Но купюры видно отлично.
— Ах ты ж… — прошипела свекровь, поставив вазу обратно.
— Вот и отлично, — Елена выдохнула. — А теперь — вон. Пока я добрая.
Зинаида медленно пошла к двери, но на пороге обернулась. Глаза её были чёрные от злобы:
— Ты не думаешь, что всё так легко кончится. Максим — не сдастся. Мы с ним не такие. У нас есть связи, и мы ещё посмотрим, кто кого.
— Конечно, — улыбнулась Лена. — Только не забудьте — теперь у меня тоже есть юрист. А ещё — я умею включать диктофон. Так что в следующий раз, когда вы решите угрожать мне или влезть в квартиру, помашете перед судьёй.
Дверь хлопнула.
Вечером
Елена сидела на кухне, за столом — бокал красного, ноутбук и список дел.
1. Заблокировать общий счёт. ✔️
2. Переписать завещание — оставить всё маме. ✔️
3. Подать заявление на развод. Осталось.
Телефон мигнул.
Сообщение от Максима:
«Думаешь, выиграла? Это ещё не конец. Я тебя предупреждал».
Она спокойно нажала «заблокировать абонента».
— И это ещё не начало, Макс.
— Простите, как ваша фамилия? — судья, женщина лет шестидесяти с усталым лицом и идеальной укладкой, подняла глаза на Максима.
— Курочкин. Истец, — откашлялся Максим, одёргивая пиджак. Он выглядел уверенно, но по шее катился пот. Рядом сидел адвокат — молодой, гладенький, явно без чувства меры и с переизбытком амбиций.
Елена была напротив. Сухая, спокойная, с прямой спиной. На ней — чёрная строгая блузка, губы — холодная роза, а в глазах — ледяное «поздравляю, Максим, ты сам себя закопал».
— Значит, вы утверждаете, что квартира была нажита в браке и подлежит разделу, — продолжила судья. — Несмотря на то, что документально она принадлежит ответчице с 2009 года, за три года до вашего брака?
— Но я вкладывался! — вскинулся Максим. — Я делал ремонт, покупал мебель, плитку… Вот! — он резко достал какие-то чеки. — Это докажет, что имущество общее!
Судья пролистала бумаги, на губах её играла тонкая усмешка.
— Чек на диван за 22 тысячи… дата — март 2018. Но вот, согласно технической экспертизе, этот диван на фото в объявлении изначально принадлежал хозяйке квартиры. Сравните узор на подлокотниках. Совпадает. Лжесвидетельство — плохо, господин Курочкин.
Максим побледнел.
— Ну, может, не этот… Но я же… я заботился, я приносил в дом… еду!
— К сожалению, суд не рассматривает продукты из «Пятёрочки» как совместно нажитое имущество, — холодно ответила судья. — Давайте ближе к делу. Есть ли у ответчицы доказательства встречных обвинений?
Елена встала. Рука уверенно потянулась к папке. Щёлкнула защёлка.
— У меня есть аудиозапись. Тридцатиминутная. В ней истец — мой бывший супруг — обсуждает с гражданкой Беляевой, своей любовницей, как «развести меня на квартиру и накопления». Прямо этими словами. Запись сделана в нашей квартире, после того как он забыл отключить микрофон на старом телефоне.
— Это ложь! — заорал Максим, вскакивая. — Это всё подделка! Она всё придумала!
— Успокойтесь, — рявкнула судья. — Сейчас эксперт включит запись.
Из динамика послышалось шуршание, голос Максима:
— Ну да, она тупая. Думает, что я с ней из-за любви. Главное — не спугнуть раньше времени.
— А когда разведёшься? — голос женский, певучий, с налётом глупости.
— Как только она перепишет на меня часть квартиры. Всё равно всё моё будет — по закону. Глупая баба, но упёртая. Надо продавить.
В зале наступила звенящая тишина.
Адвокат Максима как-то незаметно сполз в кресло. Сам Максим сидел, уставившись в стол. Его мать — Зинаида Петровна — хлопала глазами с заднего ряда. Сегодня она пришла в строгом чёрном и вела себя удивительно тихо. Похоже, запаслась корвалолом, но не ожидала публичной казни.
— У ответчицы всё? — спросила судья, снимая очки.
— Нет, — улыбнулась Елена. — У меня ещё копии всех переписок с Беляевой, где она открыто пишет, что «Макс теперь почти при деньгах, осталось только жену сдвинуть». Я не хочу подавать на них заявление за мошенничество, но прошу отказать истцу в разделе имущества.
— Принято. Перерыв десять минут. Потом оглашаем решение.
Через двадцать минут
Судья вернулась, достала лист.
— Суд постановил: квартира, счета и движимое имущество остаются за ответчицей. Иск Курочкина отклонить. Поведение истца признано недобросовестным. Слушание окончено.
Максим вскочил.
— Это несправедливо! Я… я не виноват! Это её месть! Я просто… я хотел, как лучше!
Елена подошла вплотную. Говорила тихо, но каждый слог бил по уху, как пощёчина.
— Ты хотел «как лучше» — себе. Но я теперь делаю «как правильно» — себе. Прощай, Максим. Без квартиры, без денег, без женщины. Иди теперь строй новую жизнь с Беляевой. Только не забудь: она не из-за любви, а из-за твоей зарплаты. А её ты теперь будешь делить с адвокатом.
Она развернулась и ушла. С прямой спиной.
Зинаида Петровна догнала её уже в холле.
— Лена… подожди… — проговорила растерянно. — Ты, может… прости. Он… он не злой. Просто глупый. Да и я, может…
— Вы — хищница. А он — слабак. Вы друг друга заслужили, — Елена натянула солнцезащитные очки и кивнула охраннику. — Проведите, пожалуйста, женщину до выхода.
Через неделю
Елена сидела в аэропорту. Перед ней — посадочный талон: Бора-Бора.
— Алло, Елена Сергеевна? Это из агентства. Квартира сдана. Деньги переведены на счёт. Хорошего отдыха!
Она улыбнулась.
— Спасибо. Он будет заслуженным.
