Квартира пахла поджаренным хлебом и легким ароматом кофе. Елена стояла у окна, наблюдая, как во дворе соседский лабрадор лениво волочит за собой поводок — хозяйка, как обычно, опаздывает на работу и ругается на мужа по телефону. Всё, как всегда. Всё — кроме того, что у неё теперь под сердцем кто-то есть. Кто-то настоящий. Маленький. Тихий. Ещё невидимый. Но уже самый важный.
Она положила руку на живот и улыбнулась. Три года брака — и вот. Чудо. Оно произошло вопреки.
За спиной хлопнула входная дверь.
— Это ты? — окликнула она, не оборачиваясь.
— А кто ж ещё? — донёсся знакомый голос Андрея, сухой, как вчерашний тост. — Принимай своего рыцаря.
Он вошёл в кухню, снял куртку и положил на стул. На лице — уставшая маска спокойствия. Глаза — без огня.
— Я сделала сырники. Твои любимые, — с надеждой протянула она. — И кофе горячий.
— Мне нельзя жареное. Ты же знаешь, — отмахнулся он и сел, не глядя на неё. — У меня новость.
Вот оно… — Елена почувствовала, как в животе похолодело. Неужели он сам всё понял?
— Мне тоже есть что сказать, — она попыталась улыбнуться. — Но давай ты первый.
— Света поживёт у нас пару месяцев, — произнёс он, будто сообщал о том, что сегодня дождь.
— Что?.. — она не сразу поняла. — Какая Света?..
— Какая, — криво усмехнулся он, — моя бывшая. Ты же знаешь, Света. Ей нужно временно остановиться. Мы уже договорились.
— Ты уже договорился? — Елена медленно опустилась на стул, будто ноги перестали слушаться. — А меня… ты не думал спросить?
— Лена, ну ты чего. Это временно. Она продала квартиру. Новую ещё не нашли. Всё через агентство тянется. Ну поживёт у нас, что такого? Квартира большая.
— Не настолько, — процедила она. — Ты вообще в своём уме, Андрей? Чтобы твоя бывшая… жила… в моей спальне?
— Да она не будет в спальне. Гостевая. У неё даже своя ванна есть, ну что ты начинаешь?
— А ты подумай, чего я начинаю! — голос Елены сорвался. — Ты вкурсе, что я беременна?
Он замер. Молча. Словно завис. В комнате стало тихо, даже холодильник вдруг затих, будто тоже слушал.
— Ты уверена? — наконец сказал он тихо. Подозрительно тихо.
— Да. Сдала тест. У врача была. Всё подтвердилось. Я хотела красиво сказать… — голос дрогнул. — А ты тут со Светой.
— Так, — он встал, прошёлся по кухне. — Я ничего не понял. Ты от кого беременна?
— Что? — Елена встала. — Ты сейчас это серьёзно?
— Да. Серьёзно. У меня, прости, одна проблема. Я… не могу иметь детей.
— Что за бред?
— Это не бред. Я знал давно. Не хотел говорить, чтоб не давить на тебя. Надеялся, что… ты уйдёшь сама. А ты, гляди, оказалась крепче, чем я думал. Но теперь — факт. Ты беременна. Я — бесплоден. Всё сходится, как в дешёвом детективе.
— Андрей… — она вдруг почувствовала, как ноги подкашиваются. — Это не правда.
— Ещё какая правда. И Света теперь будет жить с нами, потому что… я её попросил присмотреть. За тобой.
— За мной?! — Елена рассмеялась. — Ты сошёл с ума. Привёл в дом бывшую, чтобы она следила за своей же заменой?
— Чтобы она помогла разобраться, не врёшь ли ты.
— Потрясающе. Я, значит, трёх лет брака несуществующего с тобой прожила, а ты — в комиссары играешь?
Он не ответил. Просто смотрел на неё. Без вины. Без сочувствия. Холодно. Расчётливо.
— Что ты хочешь услышать, Андрей? Что я тебе изменила? Что я шлялась? Или что специально от кого-то забеременела, чтобы привязать тебя?
— Я хочу услышать правду, — спокойно сказал он. — Просто правду. Света поможет её увидеть. Она всегда чувствовала, когда я вру.
— Ну раз у тебя такой опыт с бывшими, может, ты и спать с ней начнёшь снова?
Он усмехнулся. Беззлобно.
— Не твоё дело. Пока мы не разберёмся, кто отец.
Вот тут она поняла, что всё. Кончилось.
Вечером, когда она вернулась с прогулки — просто вышла пройтись, потому что сердце билось так, что закладывало уши — в коридоре стояли сумки.
— Здрасьте, — Светлана стояла у зеркала, поправляя прядь волос. — Давненько не виделись.
— И могли бы не встречаться, — отрезала Елена.
— Ну… обстоятельства. Что делать. Времена сейчас такие. Цены, сами понимаете. Риэлторы — гады. Ну ничего. Полгодика пролетит, как эти три года у вас.
— А ты быстро переобулась. Прям как в юности, когда в университете по двое жила с мужиками. Помнишь, как тебя «вахтовая» называли?
Светлана усмехнулась, ни капли не обидевшись:
— Да ладно, Лена, не кипятись. Всё равно ты тут теперь — кто? Жена? Ну, почти. В твоём положении — лучше быть потише. Тебе ж рожать.
— А ты за этим сюда пришла? Чтобы понаблюдать, как я превращаюсь в жену-инвалида?
— Я просто хочу, чтобы всё было честно, — голос её стал вдруг серьёзным. — А Андрей — он заслуживает знать правду. Или ты и правда считаешь, что мы ему не нужны?
Елена посмотрела в эти наглые, уверенные глаза. Ни капли сомнения. Ни капли сочувствия. Только игра. Только план. И Андрей — пешка в этом фарсе.
— Уходите обе, — сказала она тихо. — Из моей жизни. Оставьте меня и моего ребёнка в покое.
— Но это и его ребёнок, разве нет? — сказала Света, слегка склоняя голову. — Или… всё-таки нет?
Елена подняла руку и с размаху влепила ей пощёчину.
Та отшатнулась, глаза вспыхнули.
— Ах ты…
— Только попробуй, — прошипела Елена. — Я не твоя мямля, Света. Я тебе не Андрей.
Ночью она собрала вещи. Молча. Без слёз. Просто методично паковала свои три года жизни в два чемодана и одну душу. На живот положила ладонь — он там, он с ней.
Андрей не вышел.
Не сказал ни слова.
На лестничной площадке она вдруг услышала, как хлопнула входная дверь и раздался знакомый голос:
— Всё равно вернёшься, — крикнул он вслед. — Ребёнку нужен отец. Или ты снова пойдёшь по кругу?
Елена обернулась, посмотрела на тёмный проём квартиры — и тихо, почти спокойно, ответила:
— Лучше без отца, чем с таким.
И ушла.
В темноту, в ночь, в новую жизнь.
Через две недели после ухода Елены начались звонки.
Сначала — с незнакомых номеров. Потом — с молчанием в трубке. Потом — СМС от тёти Вали, которая сто лет не вспоминала о племяннице, но теперь вдруг решила поинтересоваться, всё ли у неё хорошо, не в клинике ли она часом. Было очевидно: Света пустила в ход «доброжелателей».
— Мерзкая баба, — бормотала Елена, монотонно перемешивая гречку в кастрюле. — Ходячая газета сплетен. Только бы кому подгадить.
Жила она теперь у подруги, в трёшке, что досталась той от бабки. Не роскошь, но на первое время — нормально. Тихо. Спокойно. И никто не лазит в твои ящики с трусами.
Но мирное затишье длилось недолго.
В пятницу под вечер раздался звонок в дверь. В глазок — женщина лет шестидесяти, с меховой накидкой, губы в нитку, взгляд… тот самый. Как будто тебя с головы до пят просветили на тему «как неправильно ты живёшь».
— Здравствуйте, — Елена открыла с напряжённой вежливостью.
— Ты Лена, да? — женщина вежливо не представилась. — Я Тамара Львовна. Мать Андрея.
Ну конечно. Долго же вы ехали, мамочка…
— Проходите, — сухо ответила Елена. — Если чай не отравите.
— У нас это семейное, — отрезала та, проходя внутрь. — Любим всё через яд. Присела на край дивана, положив сумочку на колени, как гранату.
— Андрей сказал мне, что ты ждёшь ребёнка.
— Не он один.
— И что это… не от него, — женщина чуть скривилась. — А он у меня, знаешь ли, не чужой человек. И не мальчик. Умный, надёжный. Я не могу поверить, что он бы стал… выдумывать.
— Сомневаюсь, что вы сюда за истиной пришли, — Елена поджала губы. — Скорее — с приговором.
— С предупреждением, — Тамара Львовна посмотрела в глаза. — Квартира, в которой вы жили, принадлежит Андрею и мне. В равных долях. Мы купили её ещё до его женитьбы. Половина — моя. Я внесла деньги после продажи дачи. Ты в курсе?
— Нет, — Елена помолчала. — Но теперь, видимо, буду.
— Значит так. Поскольку ты ушла, а вещи твои до сих пор там — я их вывозить не стану. И советую тебе самой всё забрать. Иначе — в мешки и на помойку.
— Подождите… — Елена чуть побледнела. — Но ведь я там была прописана. Постоянно. Три года.
— Прописка — не право собственности, девочка моя, — женщина склонила голову, как учительница, отчитывающая двоечницу. — Ты же юрист, как мне говорили?
— Менеджер по закупкам.
— Ну вот и поупражняйся в закупке коробок, чтобы собрать свои тряпки.
— У меня там личные вещи. Документы. Диплом. Ювелирка от покойной мамы…
— Я предупредила, — встала Тамара Львовна. — Ты сама разрушила всё. И нечего теперь играть в беременную мученицу. Всё это — твои проблемы. Андрей хороший. Просто ты — не та. И не для него.
— А Света — та?
— По крайней мере, не врёт.
— Да? А про свою измену в Питере она вам не рассказывала? Или про то, как вела себе любовника с работы, пока Андрей был на вахте?
Глаза свекрови вспыхнули.
— Не лезь, куда не звали.
— Это вы ко мне в дом пришли. Или вы уже не отличаете — где чья территория?
— Квартира не твоя, — сухо и громко проговорила Тамара Львовна. — Это главное, что ты должна запомнить.
На следующее утро Елена поехала туда сама. В ту квартиру, где пахло кофе и жареными сырниками. Где она когда-то гладила Андрею рубашки, даже те, которые он не носил. Где смеялась, сидя на подоконнике, и верила, что так будет всегда.
Дверь открыла Светлана. В пижаме. С чашкой кофе. Губы — в помаде. Волосы распущены.
— Ааа, заблудшая дочь вернулась. Проходи. Можешь попрощаться с мебелью.
— Я за своими вещами.
— Вещи в зале. Упакованы. Я лично следила. Даже трусы пересчитала. Всё, что пригодно — сложено. Всё, что требовало стирки — выкинула. Сама знаешь, у тебя носки — это как носовые платки в дурдоме.
Елена стояла и дышала. Чтобы не врезать снова. Потому что один раз — можно объяснить нервами. А второй — уже статья.
— Где документы?
— В нижнем ящике комода. Те, что на твоё имя. Хотя, честно, ничего ценного там нет. Мама оставила только кольцо и парочку брошек. Ни о чём.
— Ты рылась в маминых вещах?
— Ты же ушла. Всё, что брошено — ничьё.
Елена прошла в комнату. Комод действительно был открыт. Документы валялись поверх шкатулки. Письмо от матери — разорвано. Вышивка на его краю — обрезана.
— Ты даже не представляешь, с кем связалась, — сказала она, сдерживая слёзы.
— Знаю, — кивнула Света. — С неудачницей. Которая сбежала, когда запахло жареным.
— Удачи тебе, Светочка. Только помни: у таких, как ты, вся удача заканчивается ровно в тот день, когда появляется новая Лена.
Светлана улыбнулась, но в глазах на секунду мелькнула тревога. Она знала: это ещё не конец.
Через неделю пришла повестка в суд. Андрей подал иск об оспаривании отцовства и выселении с прописки.
— Ждём-с, — сказала подруга Ира, подавая чай. — Скоро кино начнётся. Купи попкорн. Или успокойся уже, наконец. Пусть катятся.
— Не могу, — Елена смотрела в потолок. — Я должна дать сдачи. Хотя бы раз. Хотя бы за мать. За себя. За этого маленького.
— Ну ты ж понимаешь: суд будет на его стороне. Квартира — не твоя. Ребёнок — под вопросом. Ты ещё и психанула, ушла. Для их версии — классическая истеричка.
— А мне терять нечего, — Елена встала. — Я подам встречный иск. О компенсации морального вреда. И… найму юриста. Настоящего. Пусть попробуют.
— Уважаю, — кивнула Ира. — Пошли купим тебе костюм. В суд надо заходить не как жертва, а как прокурор с прокуроршей внутри.
В суде она увидела их вдвоём: Андрей и Света. Он — в костюме. Она — с папкой бумаг. Как будто снова играли в семью, только без чувств. Как два актёра, забывших текст, но всё ещё стоящих на сцене.
— Признание отцовства — под сомнением, — заявил адвокат Андрея. — У нас есть медицинская справка. Его бесплодие документально подтверждено. В иске указано: снять Елену с регистрации, прекратить признание отцовства и исключить из наследственного списка.
— То есть, — поднялась Елена, — вы подаёте в суд на нерождённого ребёнка?
— Мы подаём в суд на ложь, — вмешалась Света, не дождавшись реплики судьи. — И хотим, чтобы справедливость восторжествовала.
Судья постучал молотком:
— Прекратите балаган. Дело будет рассмотрено через месяц. Назначаю экспертизу на отцовство после родов. Вопрос о выписке — в рассмотрении. До решения — временная приостановка всех действий.
Андрей кивнул. Будто победил. Света хлопнула ресницами.
А Елена лишь улыбнулась. Потому что знала — у неё осталась последняя карта.
И пока они переигрывают друг друга в грязной игре, она достаёт главное.
Справку. Из другой клиники. Где чёрным по белому написано: Андрей Анатольевич Руденко. Спермограмма: фертильность сохранена. Нормоспермия.
Он просто наврал. Свете. Себе. Всем.
— Вот теперь, Андрей, — сказала она уже у выхода, подойдя к нему вплотную, — попробуй ещё раз сказать, что это не твой ребёнок. Я жду. Прямо сейчас. В лицо. При всех.
Он побледнел.
А Света сжала зубы так, что хрустнуло.
— Вот и начнём по-настоящему, — добавила Елена, — вы у меня теперь попляшете. Особенно ты, мамочка.
Суд отложили из-за «неустойчивого эмоционального состояния истца». Это Светлана, конечно. После справки, которую Елена передала судье, она прямо в зале вылетела из себя, как пробка из дешёвого шампанского.
— Она врёт! Это фальшивка! Он бесплоден! — кричала она, тыкая пальцем то в Андрея, то в Елену, то в потолок, будто Бог должен срочно спуститься и вынести вердикт.
А судья, мужчина с лицом уставшего от жизни зятя, только устало вздохнул:
— Ещё раз поднимете голос — выдворю. Тут не театр.
Андрей молчал. Губы сжаты в тонкую полоску. Глаза — потухшие. Он вдруг стал похож на человека, у которого из-под ног выдернули всё — и кресло, и ковёр, и семечки с балкона. Осталась только голая правда.
— Ты знал, что фертилен, Андрей? — спросила Елена уже за пределами зала, когда они остались вдвоём в коридоре. — Знал и продолжал настаивать на том, что я изменила?
Он молчал.
— Отвечай. Хватит быть этим… бухгалтером без чести. Признайся хотя бы один раз в жизни.
— Я не хотел ребёнка, — выдавил он. — Не от тебя.
Сердце у неё дрогнуло. И сразу окостенело.
— Понимаю. Ты ведь всегда хотел клон Светы. Только без истерик и с вареными пельменями по расписанию.
— Ты сильная. Ты не подходила. С тобой всё было… живое. А мне спокойствие нужно было.
— Так зачем ты женился?
— Я думал, справлюсь. Но с тобой надо жить по-настоящему, а я так не умею.
— Не умеешь? — она усмехнулась. — А врать и прятать справки ты умеешь? А свекровь свою присылать — это тоже «по-настоящему»?
— Я испугался. Я боялся, что всё это правда. Что ты родишь, и мне придётся быть кем-то, кем я не являюсь.
— Ты уже кем-то являешься, Андрей. Ты — трус.
Он не стал возражать. Только опустил взгляд. И это было хуже любых криков. Он уже проиграл. Он это понял.
Через три недели пришло письмо. Завещание. Открытое у нотариуса. На имя Андрея. Вскрыто — после смерти Тамары Львовны.
— Что?! — Елена держала лист дрожащими руками. — Она… умерла?
— Инсульт, — сказала нотариус. — Два дня назад. Срочно госпитализировали, но поздно.
У Елены внутри всё перевернулось. Столько злости, боли, напряжения — и всё в пустоту. Человек ушёл. Просто ушёл. И не успел услышать, как она кричит ей в лицо, что та не права. Что была несправедлива. Что внук будет не хуже Андрея, а, может, даже и лучше.
— Но… — нотариус протянула следующий лист. — Это завещание составлено три месяца назад. Тамара Львовна передаёт свою долю квартиры… не Андрею.
— Кому?
— Вам. Вам, Елена Сергеевна.
— Что? — она чуть не выронила бумагу.
— Тут всё официально. Заверено. Подписано. Она оставила свою долю в квартире вам. С комментарием: «Пусть у ребёнка будет крыша над головой. У меня совесть ещё осталась».
Елена села.
Она не могла дышать.
На похороны она пошла. Светлана пришла тоже. В чёрной шубе и с одинаково чёрной душой.
— Ну что, рада? — прошипела она. — Вошла в наследство?
— Это не радость, Света. Это последствия.
— Ага. Только не думай, что теперь ты главная. Квартира пополам. Вторая часть — всё ещё Андрея. Так что жить я там продолжу. Уж как-нибудь потерпим друг друга.
— Не уверена, что придётся терпеть, — Елена повернулась к ней, холодно. — Андрей переоформил свою долю. Вчера. На нашего сына.
— Что?!
— Всё просто. Он понял, что другого наследника у него не будет. Видимо, остатки совести тоже где-то нашлись. Или он просто устал жить с тобой.
— Да он не мог! Он не имеет права!
— Имеет. Пока жив. И пока его мозги не высохли.
Светлана побелела. На секунду. А потом засмеялась. Истерично. Дико.
— Ну и катитесь! Вы все — просто больные! Я с вами всё равно не проиграю. Я ещё найду, где жить. Найду с кем жить! Я не такая, как вы!
— Да, ты другая, Света, — Елена уже стояла у выхода. — Ты — пустая.
Весной родился мальчик.
Кричал громко. Как будто знал, в какой семье появился. Громко, уверенно, с голосом отцовской фамилии. Елена смотрела на него — и чувствовала, что всё это не зря. Всё. Даже пощёчина. Даже суд. Даже визиты свекрови.
Потому что теперь у неё был дом. Свой. И сын. Свой. И правда. Тоже своя.
И больше — никому она не позволит забрать у неё ни дом, ни сына, ни себя.
— Спи, малыш, — шептала она ему, баюкая. — Мы с тобой теперь вдвоём. Но этого — достаточно.
