Галина услышала скрежет ключа в замке как по команде — прямо в момент, когда пыталась открыть банку с квашеной капустой. Банка, как и её жизнь после развода, не поддавалась. Только она подумала о штопоре или взрывчатке, как дверь издала хриплый звук и распахнулась.
— Ну, слава богу, дома, — Зинаида Петровна, натянуто улыбаясь, вошла, как будто вернулась с фронта. На голове — платок, сумка — как мешок с гуманитарной помощью. В глазах — контроль и осуждение.
— Вы зачем ключ не сдали, Зинаида Петровна? — спокойно, но с ощутимым напряжением сказала Галина, откладывая капусту в сторону. — Мы, на минуточку, с Мишей уже год как разведены.
— Развелись вы, а капусту делать так и не научились, — пожала плечами свекровь, с шумом разуваясь и ставя сапоги в угол. — А ключ… это семейная реликвия. Мне его Михаил лично давал. Он и не просил забирать обратно.
— Михаил мне тоже многое что лично давал. Не значит, что я это храню до гробовой доски.
Зинаида Петровна фыркнула и пошла прямо на кухню, как штурмовик на разведку. За считанные секунды вынула из шкафа её любимую кружку с трещиной, налила чай, как у себя дома, и села к столу.
— Ты чего такая нервная, Галочка? Всё у тебя хорошо, я ж вижу. Квартирка, порядок, всё на месте. Не то что у некоторых… — она бросила взгляд в сторону окна, где стояла коробка с вещами Михаила, которую Галя так и не вынесла. — Вот я и пришла проверить. Вдруг ты, ну… скучаешь по семейному теплу?
— Я скучаю только по тишине, — сухо ответила Галя. — Особенно когда она не притворяется заботой.
Зинаида притихла. Только на секунду. Потом зашуршала в сумке и вытащила баночку с берёзовым соком и свёрток.
— Вот тут вареники. Домашние. С картошкой. Не магазинная отрава. Это чтобы ты не умерла с голоду в своих «свободных отношениях». А то сейчас все такие — феминистки, без кота и совести…
— Зина, — Галина села напротив. — Серьёзно. Почему вы приходите без звонка? Это квартира МОЯ. Михаил здесь не живёт. Мы не живём. Нас — нет. Понимаете?
— Я не понимаю, — Зинаида расправила плечи, как будто готовилась к поединку на ринге. — Потому что у вас всё было. Был брак, была семья. У меня был сын — внуков хотела. А теперь? Вы всё бросили! Всё развалили! А ты — ещё и мою пенсию на лекарства тратишь! Я ж тебе верю — ты ж не чужая! Пока не станешь!
— В смысле я трачу вашу пенсию? — растерялась Галина. — Это моя квартира. Куплена ещё до Миши. Оформлена на меня. С чего вдруг вы…
— А мебель чья? Стенка? А телевизор?! А сервиз мой фарфоровый, между прочим, ещё с Польшей привезённый! Он что, тоже твой теперь?
— Да хоть с Ватикана привезён! — вспыхнула Галя. — Всё, что вы приволокли, вы можете забрать. Хотите сервиз — забирайте. Только ключ оставьте. И хватит приходить сюда, как к себе.
— То есть ты выгоняешь пожилую женщину, которая просто хотела как лучше? — драматично вскинула руки Зинаида. — Я не прошу тебя быть моей дочкой. Но уважать-то надо! Я двадцать лет жизнь положила, чтобы вас держать вместе! Я даже отца твоего терпела, когда он пьяный на свадьбе танцевал казачок!
— А я терпела вашу нелюбовь! И упрёки! И контроль! Вы Мишу до сих пор держите за пятилетнего! Может, потому он и ушёл, что устал от вас — а не от меня?
— Он ушёл, потому что ты сухая, как щепка! — рявкнула Зина. — Ни огня, ни страсти! Всё по плану, всё по холодильнику! Женщина должна быть… мягче!
— А мужчина — отделён от маминой груди! — не выдержала Галя. — Я не собираюсь соревноваться с вами за вашего сына! Мне достаточно того, что у меня осталась эта квартира. Где я могу, наконец, выдохнуть. Без вас. Без него. Без ваших вечных «а раньше было лучше».
Молчание. Только тиканье старых настенных часов, которые Зина тоже когда-то «временно поставила».
Зина встала. Медленно, с усилием. Взяла банку с варениками и молча поставила её на пол у двери.
— Тогда вот. На прощание. Ты ведь всё равно будешь их есть. Потому что они — с любовью. Настоящей.
— Любовь — это когда не лезут без стука, — глухо ответила Галя, отвернувшись.
— Ага, — усмехнулась Зина, — и когда не выкидывают сына из семьи, потому что он ноги на стол поставил.
Она вышла, громко хлопнув дверью, но ключ всё ещё оставался у неё. А в коридоре, на полу, вареники. Домашние. С любовью. Как бомба замедленного действия.
Галина опёрлась на подоконник, глядя в окно, где мелкий дождь размывал июньскую зелень. Стукнула кулаком по подоконнику.
— Вот ведь ведьма в жилете. Ещё и правду насыпала. Варениками.
Прошло три дня тишины.
И в этот день тишина треснула, как старый унитаз в хрущёвке — неожиданно, обидно и с последствиями.
Галина только вернулась с работы — сидела теперь на ресепшене у стоматолога, отвечала на звонки и гладила нервы пациентам фразами типа: «да, имплант — это навсегда, как бывшая свекровь». Успела только снять кроссовки, как раздался звонок в дверь. Не ключ — уже радость. Открыла — и сначала подумала, что у подъезда снимают сериал.
На пороге стояли:
-
Михаил — её бывший. Постаревший, поседевший, но всё такой же растерянный и симпатичный.
-
Девушка рядом — яркая, с короткой стрижкой, в очках и пальто цвета осеннего яблока. Держала за руку Мишу и сумку от «Леруа Мерлен».
-
А позади них — Зинаида Петровна. В пальто, как у инспектора Гаджета, с папкой в руках и торжественным выражением лица.
— Вот мы и пришли, — холодно произнесла Зина, протискиваясь внутрь, как будто она не в квартиру, а в правду жизни заходила. — Чтобы расставить все точки над… над нами.
— Что здесь происходит? — Галина даже не поняла, кому это адресовать.
— Галочка, я предупреждала, — сказала Зина, снимая перчатки, как хирург перед операцией. — У меня всё по-честному. Пришла с сыном. Пришла с невесткой. Пришла с бумагами.
— Какой ещё невесткой?! — нервно рассмеялась Галя.
— Катя, архитектор, — спокойно сказала девушка. — Мы с Михаилом живём вместе. Пока снимаем. Но ваша квартира…
— МОЯ квартира, — перебила Галина. — С документами. С регистрацией. С налогами. С ипотекой, которую я закрывала без Михаила.
— Но мебель… — снова подала голос Зина. — Вещи. Телевизор. Я всё посчитала. По рыночной стоимости. Тут больше ста тысяч.
— Да забирайте! Всё! Хотите — даже чайник! Только ключ оставьте! — Галя сорвалась, впервые за долгое время. — И перестаньте сюда приходить, как в общагу к сыну. Всё! РАЗ-ВО-ДИЛИСЬ! Хватит устраивать цирк!
— Мы не цирк. Мы семья! — резко сказал Михаил. — А ты… ты ведёшь себя, как будто мы тебе враги. Хотя ты сама всё это развалила!
— Я? — в голосе Галины дрогнуло. — А кто у нас уходил, потому что «хочется дышать без графика и твоей мамы на шее»? Забыл?
Катя молча наблюдала. Взгляд у неё был холодный, профессиональный. Будто измеряла уровень абсурда в помещении.
— Галя, мы не хотим ссор, — сказал Михаил, подбирая голос. — Мы просто пришли договориться. Ты можешь съехать?
— ЧТО? — Галина даже поперхнулась.
— Ну… квартира… да, оформлена на тебя. Но ты же понимаешь, что у нас тоже есть права. Мы сюда вкладывались. Мама. Я. И потом — тебе же будет проще начать с нуля. Без этих… призраков.
— Вы вообще в своём уме? — Галя глядела на троицу, как на участников розыгрыша. — Это моя квартира. Я в ней живу. Официально. У меня здесь прописка, коммуналка на мне, документы вон в тумбочке. Вы хотите меня просто выгнать?
— Не выгнать, — примирительно сказала Катя. — Просто… было бы справедливо, если бы ты отдала часть стоимости. Или продала её и поделила. Мы бы даже помогли найти вариант. Я занимаюсь недвижимостью.
— Ну конечно, — усмехнулась Галя. — Архитектор. Чувство юмора у вас получше, чем у вашей будущей свекрови.
— Это называется цивилизованный подход, — процедила Зина. — А не жить, как крыса в углу, за счёт бывшей семьи.
Галина подошла к тумбочке, вытащила папку с документами. Грохнула ею на стол.
— Вот. Свидетельство о праве собственности. Покупка — до брака. Квартира не совместно нажитая. Всё. Конец сказки.
Михаил замолчал. Даже у Катерины дернулся уголок губ.
— А если я в суд подам? — попыталась последний рывок Зина. — Моральный ущерб, вложения, компенсация!
— Подайте, — спокойно ответила Галя. — Только не забудьте подать заявление о незаконном вторжении в чужое жильё. У меня камера на дверях стоит. Я всё записала.
Тут у Зинаиды Петровны дрогнул глаз.
— Ах вот ты как, значит… — прошипела она. — Значит, война.
— Да нет, Зина, — Галя выдохнула. — Война закончилась. Просто вы всё никак не выходите из окопа.
Катя взяла Михаила за руку и тихо потянула к выходу. Он сопротивлялся пару секунд, потом пошёл. Только Зина осталась. Стояла у двери и смотрела на Галину. В глазах — ярость и что-то совсем другое. Обида. Страх. Потеря.
— Я просто хотела, чтобы всё было правильно, — прошептала она.
— Правильно — это жить своей жизнью, — мягко сказала Галя. — А не чужой. Даже если это жизнь твоего сына.
— Ты жестокая, — бросила Зина.
— Нет. Просто научилась говорить «нет».
Дверь захлопнулась. И на этот раз — без вареников. Без ключей. Без иллюзий.
Но в Галининой голове уже крутилась мысль: а вдруг они не отстанут?
Потому что такие, как Зина, не сдаются. Они переформатируются.
Прошла неделя.
Галина жила на таблетках от давления и кофе. Всё остальное — как будто замерло: даже холодильник гудел тише. Зинаида Петровна не появлялась. Не звонила. Не присылала ни борщей, ни угроз. И в этом молчании была какая-то неправильная тишина — тревожная, липкая, как предгрозовое небо.
— Затишье перед бурей, — мрачно заметила Марья Степановна, соседка, когда они пили чай на скамейке у подъезда. — Эта твоя Зина… она не из тех, кто просто так сдаётся.
— Я её не боялась даже тогда, когда она меня прижала у плиты с ложкой борща в руке, — усмехнулась Галя. — Просто устала. Пусть хоть бы один день в моей жизни был без «вы разрушили нашу семью».
Но день был не таким.
На следующий вечер пришло письмо. Настоящее. Почтовое. С гербовой печатью.
Наследственное дело. Открытие имущества. Наследник первой очереди — Зинаида Петровна.
И там же — её имя.
Галина Сергеевна Дьякова. Приглашается для ознакомления.
— Что за… — Галя перечитала дважды.
Звонила в нотариальную контору. Подтвердили: открыто наследство после смерти Павла Тимофеевича Савина. Брата Зинаиды Петровны. Жил в Сергиевом Посаде. Квартира, дача и, внимание — участок под ИЖС в Дмитровском районе. Никто из родственников больше не заявился.
«А при чём тут я?!» — не выдержала она. И сразу догадалась: тут точно не без Зины.
Через два дня они встретились в той самой нотариальной.
Зина — в пальто с мехом, строгая, как присяжный. Михаил — рядом, с непроницаемым лицом. Катя не пришла.
— О, а вот и наша звезда, — съязвила Зинаида Петровна, когда Галя вошла.
— Вы зачем меня сюда втянули?
— Я ничего не втягивала. Это Павел. Он тебя оставил в завещании. По доле. Сюрприз?
Галя опешила. Нотариус подтвердил — действительно, в завещании фигурирует её имя.
«Передать квартиру в Сергиевом Посаде моей племяннице Галине Сергеевне, как человеку, который в трудный момент помог мне не сойти с ума».
— Когда я помогала вашему Павлу?! — прошипела она.
— Помнишь, лет семь назад ты с ним в очереди в поликлинике пересекалась? Я тогда не могла — у меня колено. А ты его на УЗИ отвела. Он потом сказал: «Вот бы мне такую жену, как у Миши». С тех пор он тебя считал почти святой.
— И всё это время вы… молчали?
— А чего говорить? — равнодушно сказала Зина. — Ты же, как сама утверждала, «независимая». Вот и проверим.
— Проверим — что?
— Я хочу выкупить твою долю, — сказала Зина. — У меня есть оценка, у меня есть нотариус. Вот сумма. И не надо устраивать сцен. Просто подпиши. И забудем друг о друге.
Она выложила на стол пачку денег. Ровно столько, сколько стоит комната в Сергиевом Посаде.
— М-да, — Галя взяла лист бумаги. — А если я не подпишу?
— Тогда мы будем жить вместе, — сладко сказала Зина. — В одной квартире. Ты, я, Михаил. Мы будем делить всё — кухню, санузел, посуду. Как настоящая семья. Ты ведь говорила, что любишь «домашнюю атмосферу»?
— Это шантаж.
— Это справедливость.
Михаил молчал. Видимо, смирился со своей ролью мебели. Галя посмотрела на него и вдруг поняла: даже его присутствие больше не тревожит. Не бесит. Не болит. Просто — как фотография в старом альбоме. Пожелтевшая.
— Ладно, — сказала она. — Я подпишу.
— Вот и умничка, — довольно улыбнулась Зина.
— Но с условием.
— Каким ещё?
— Ключ от моей квартиры. Здесь и сейчас. Перед нотариусом. И расписка, что вы не имеете к ней никаких претензий. Ни по мебели, ни по жилью, ни по моральному ущербу. В обмен — моя подпись и выкуп вашей доли. Плюс — вы не появляетесь в моей жизни никогда. Ни с варениками, ни с адвокатом.
Зина задумалась. Потом достала из сумки ключ. Старый, знакомый. Положила на стол. Помедлила.
— Ты ведь знаешь… что я на самом деле тебя уважаю, — тихо сказала она. — Просто… ты мне не такая невестка нужна была. Мне нужна была тихая. Послушная. Чтоб борщ варила и не возражала.
— А я не такая. Никогда не была. И никогда не буду.
— Вот и хорошо. Тогда… прощай.
— До свидания, Зинаида Петровна, — спокойно ответила Галя.
Она взяла ключ. И почувствовала, как отпустило.
Настоящая свобода — не когда тебя оставляют в покое. А когда ты сам решаешь, с кем никогда больше не встретишься.
