Ольга резала картошку с таким энтузиазмом, что испугала даже кота. Тот плюхнулся под табуретку и наблюдал оттуда, как хозяйка с видом хирурга выковыривает глазки из клубней. Это был её способ справляться с яростью — резать овощи. Или, как сегодня, — тихо ненавидеть мужа и его маму, пока шкварчит сковорода.
С кухни доносился резкий запах подгорающего лука и… раздражения. Всё было на грани. Как обычно.
— Что, опять на курицу не хватило? — язвительно поинтересовалась Валентина Ивановна, заходя на кухню с выражением лица, будто зашла в сарай, где кто-то плохо убрал за свиньями.
— У нас курица вчера была, — спокойно ответила Ольга, не оборачиваясь. — Сегодня будет картошка с грибами. Постный день, не знали?
— Постный, ага… У тебя вечно постный день, как зарплата приходит, так сразу у тебя диета.
— Может, потому что я одна работаю? — не выдержала Ольга, повернувшись к свекрови с ножом в руке. — Или ты думаешь, банк мне премию за улыбку выписал?
Максим, как по команде, вышел из спальни, почесывая живот и натягивая треники.
— Оль, ты что орёшь с утра? Мама только спросила.
— Максим, не начинай, — устало бросила она. — Я ещё не успела тебе предъявить за вчерашнюю «встречу с друзьями», когда ты пришёл в три ночи и притащил домой полупьяного Колю. Он мне теперь в стиралку свои носки засовывает. В смысле — мои носки.
— Ну, у Коли сейчас трудный период… — начал он неуверенно.
— У Коли трудный период? А у меня, значит, курорт? — Ольга с трудом сдерживалась. — Ты, между прочим, три года без работы. Три, Максим! Я не вышла замуж за иждивенца.
— Да я ищу! Просто кризис. Всё обваливается.
— Да. Особенно твой интеллект.
Максим обиженно хмыкнул, свекровь демонстративно шумно села за стол и начала чистить апельсин. Апельсин она притащила из своих закромов — у неё в комнате был «святой шкаф», куда никто не имел доступа. Там она прятала всё: от конфет до своей пенсии.
— А я вот что скажу, — с достоинством заявила Валентина Ивановна, вытирая руки салфеткой. — Вы могли бы и на море съездить. Я, например, двадцать лет уже не отдыхала. А вы тут премию получили — могли бы проявить уважение.
Ольга отложила нож и повернулась. Медленно. Опасно.
— Премию? Вы и это уже узнали?
— Максим поделился, — с невинным видом развела руками свекровь. — Что вы сразу, как фашист?
— Я как налоговая, Валентина Ивановна. Хочу понять, откуда в моём доме берётся информация, которой не делилась.
— Ну что ты опять начинаешь? — встрял Максим. — Мы просто подумали — тебе же не жалко? Это ж всего-то пятьдесят тысяч, мы бы и на двоих с мамой слетали в Анапу. На недельку. Ты бы отдохнула от нас. А мы от тебя.
— От меня? — Ольга хохотнула и пошла к холодильнику, чтобы не начать швыряться сковородками. — Я вас двоих тяну, как штангист тянет штангу. А вы мне — «премия, Анапка». А может, мне зубы полечить? Или, может, на массаж? У меня, между прочим, остеохондроз от того, что я сплю на боку и считаю деньги.
— Ну, зубы подождут, а море — это здоровье, — лукаво заметила Валентина Ивановна. — Да и Максим давно не отдыхал.
— Максим давно не работает, — прошипела Ольга. — И вы давно не благодарили. Только берёте, берёте, как пылесос. Даже пыль сосать не надо — вы у меня всю жизнь высосали.
— Вот это уже грубость! — вскочила свекровь. — Я в этой квартире столько лет живу! Я тебе как мать!
— Вы мне не мать. И квартира — моя. Моя, Валентина Ивановна. Наследство от отца, между прочим. И если вы так себя будете вести — я вас отсюда выпишу, и по закону, и по совести.
Свекровь вспыхнула:
— Это что — угроза?
— Это предупреждение, — спокойно сказала Ольга, но руки у неё тряслись.
Максим хлопнул дверцей шкафчика, вытащил кофе и начал громко сыпать в кружку:
— Прямо с утра вынос мозга. Мы просто хотели отдохнуть. Чего ты разоралась? Мы же семья. Или ты уже забыла?
— Забыла? — Ольга подошла вплотную. — А ты помнишь, Максим, как я тебе операцию оплатила? Как твою маму с гипертонией возила по врачам? Как я работала по двенадцать часов, пока ты с друзьями в PlayStation гонял? Мы семья? Тогда где ответственность, где помощь, где хоть одно «спасибо»?
Молчание.
Свекровь села обратно и сделала лицо, как на похоронах.
— Ну, раз так, мы с Максиком подумаем, может, к моей сестре переедем. В Нижний. Там, говорят, климат мягче и люди добрее.
— Отлично. Переезжайте. Хотите — прямо сегодня. Чемодан на балконе, я даже помогу собрать.
— С ума сошла… — пробормотал Максим. — Всё из-за какой-то премии.
— Не из-за премии, — сказала Ольга, беря сумку. — А из-за того, что я устала быть банком и бесплатной сиделкой. Я иду подать на развод, Максим. А вы, Валентина Ивановна, можете начинать собирать вещи. У вас, к счастью, хороший шкаф.
— Ты не посмеешь, — процедила свекровь. — Куда это ты денешь нас?
— Я уже всё узнала. Квартира полностью на мне. Прописка — временная. До свидания.
Ольга вышла, громко хлопнув дверью. Солнце било в глаза, как надежда. Она шла быстро, с затаённой яростью и внезапной лёгкостью. Как будто, сбросила не мужа с мамой, а пару старых ржавых гирь.
Она не плакала. Не дрожала. Она просто — впервые за много лет — чувствовала себя живой.
Утро выдалось неожиданно тихим. Ни хлопков дверей, ни громкого кашля Валентины Ивановны, ни звона её ложки по чашке с утра пораньше. Ни храпа Максима. Только кот, потягиваясь на подоконнике, выразительно смотрел на Ольгу, будто спрашивал: «Ты серьёзно их выгнала?»
— Да, Мурзик, — пробормотала она, потянувшись. — И не звони мне, совесть. У тебя давно должен был отключиться тариф.
Потянулась, включила чайник и впервые за долгое время села завтракать не на бегу. Была даже мысль — сварить овсянку. Без психоза и мата.
Дзынь-дзынь.
Звонок в домофон.
— Ну конечно, — буркнула Ольга, — сейчас начнётся концерт «Верните нам наше всё».
Подошла к домофону, нажала.
— Кто?
— Оль, это я… Сашка.
— Сашка? — Она замерла.
— Да. Саша. Твой бывший муж, между прочим. Второй. Сюрприз?
Она открыла.
Идиот. Приперся.
Он стоял в подъезде с кофейным стаканчиком и какой-то наглой полуулыбкой. Волосы седые, но аккуратные, пальто модное, кроссовки белоснежные — не мужчина, а реклама «вернулся и стал лучше».
— Ты чего, с марафона ко мне? Или с фотосессии для «Мужчины года»? — язвительно спросила Ольга, впуская его в квартиру.
— Я всегда был красавец, ты просто раньше этого не замечала, — усмехнулся Саша и поставил кофе на стол. — Ты изменилась. Похорошела.
— Да я вообще шик. Только без мужа, без покоя и без надобности в тебе. Чего пришёл?
Он сел на стул, скрестил руки.
— Услышал от общих, что ты развелась. Ну, или в процессе. Думал, может, поговорим. Я просто…
Он замолчал. Посмотрел в пол.
— Ты просто чего? — с подозрением спросила она.
— Я просто… развёлся тоже. Год назад. Теперь живу у матери. Слушай, Оль… а помнишь, как мы в Сочи с палаткой? Дождь лил, а ты в мокрых джинсах варила пельмени на горелке…
— И ты тогда сказал, что я жена — «по скидке», — хмыкнула Ольга. — Да, отлично помню.
— Эх, глупый я был. Ты сильная. Такая… настоящая.
— Ты был не просто глупый. Ты был козёл. А теперь, похоже, хочешь стать рогатым рецидивистом?
— Я серьёзно. — Он посмотрел в глаза. — У меня тогда было всё: бизнес, деньги, машины. А потом — нет тебя, нет бизнеса. Всё как-то обрушилось.
— Ну, раз ты был центром вселенной, то и вселенная обиделась, — с иронией сказала Ольга. — Слушай, не лезь ко мне. Я только избавилась от одних иждивенцев, ты тут с воспоминаниями про пельмени.
— А если я не иждивенец?
— Ты на чьей жилплощади?
— У мамы…
— Тогда ты иждивенец с бонусом в виде мамы.
Он рассмеялся. Честно. И даже немного грустно.
— Ты всё такая же. Злая, остроумная, саркастичная. Я это всегда любил.
— Ты это всегда боялся. А теперь чего хочешь?
Он помолчал. Потом встал, подошёл ближе, как когда-то. Почти касаясь:
— Я хочу попробовать всё сначала.
— Прямо с сегодняшнего дня?
— Хоть с сегодняшнего. Дай мне шанс. Не как любовнику, нет. Просто — как человеку. Давай пообедаем. Я тебя свожу. В любое место.
— Саша, я только вчера выгнала из дома мужа и его маму. Ты предлагаешь мне, извините, шашлык на костях прошлого?
Он немного отступил.
— Ты злишься, я понимаю. Я не жду, что ты скажешь «да» сейчас. Просто… позвони, если захочешь. Я оставлю номер.
Он написал на салфетке номер. Салфетку положил к холодильнику, как чек из «Пятёрочки».
— Я ухожу. Не дави себя, Оль. Живи. Просто знай — я рядом. Если вдруг захочешь…
Бах. Дверь закрылась.
Ольга стояла и смотрела в салфетку. Как будто на карту — не города, а прошлого.
Он вернулся. И он изменился. Или только притворяется?
Телефон завибрировал. Сообщение от Максима:
«Мама в больнице. Давление. Ты довольна?»
Она выдохнула. Мир продолжал быть идиотским. Но впервые за долгое время — она сама решала, кого пускать в свою жизнь. И кого — выставлять с чемоданом.
А это, знаете ли, дорогого стоит.
Ольга не любила воскресенье. Оно пахло вчерашними делами, несбывшимися планами и котлетами, которые «надо бы дожарить». Она сидела у окна, пила крепкий кофе и смотрела, как по двору топчется старик с палкой — в тапках, но в кожаной куртке. Такой же странный микс, как и моя жизнь сейчас, — подумала она.
Телефон завибрировал.
Максим:
«Мы придём за вещами. Мама всё равно выписалась. Не бойся, драться не будем.»
Придут… А меня кто спрашивал? — Ольга нехотя поставила чашку и пошла на кухню. Она уже не кипела, как раньше. Просто устала. Не злилась — выгорела. Как чайник, который долго стоял на плите, пока вся вода не испарилась.
Дзынь-дзынь.
Ольга открыла. На пороге стояли Максим, Валентина Ивановна — с палочкой и видом, будто ей должны орден за мужество — и, неожиданно… Саша. Да-да, тот самый, вчерашний, «бывший муж номер два», ныне перерожденный в «вдруг я стал хорошим человеком».
— Что он здесь делает? — с подозрением спросил Максим, уже заходя внутрь, будто всё ещё имеет право.
— Ты же сказал, драться не будешь. Вот пусть сидит и не огрызается, — Ольга прищурилась.
Саша поднял руки, как миротворец:
— Я просто предложил помощь. Грузчик из меня хреновый, но моральная поддержка — пожалуйста.
— Моральная поддержка? — Валентина Ивановна сверлила его взглядом, как будто Саша лично у неё забрал пенсию и отдал собаке. — А вы, извините, кто такой, чтоб в нашей семье разгуливать?
— А вы, извините, кто такая, чтобы жить на шее у женщины, которую всю жизнь держали за бесплатный банкомат?
— Да вы… хам! — Валентина Ивановна аж задохнулась.
— Да вы… квартирная медуза, — спокойно сказал Саша, усаживаясь на табурет. — Прилепились и высасываете.
Максим начал наливаться краской:
— Ты кто такой, чтобы тут умничать?! Это ты ей квартиру подарил?
— Нет, но в отличие от тебя, я хотя бы работал и не валялся на диване, пока женщина горбатилась.
— Ой, нашли тут героев! — Ольга махнула рукой. — Один — тюфяк с тремя годами стажа «ничегонеделания», другой — беглец, который вспомнил о чувствах только после развода и собственной мамкиной каши.
— Это ты про меня сейчас? — Саша приподнял бровь.
— А про кого ж ещё, конфетка? — она кивнула. — Ты, конечно, красиво появился. С кофе. С воспоминаниями. Но у меня тут не реабилитационный центр для бывших. Я себе не враг.
— Мы просто пришли забрать вещи, — перебил Максим. — Нам не надо твоей драмы.
— А ты думаешь, это я драму устроила? Ты три года паразитировал, мать твоя выдавливала из меня копейки, а теперь ещё обижаетесь? Идите. Собирайте. Только быстро.
Они прошли в комнату. Саша остался на кухне. Молча пил чай, как будто уже чувствовал: сейчас будет финал.
Через пятнадцать минут из комнаты донёсся вопль:
— Это что? Ты мои часы продала?
— Я их тебе дарила на годовщину. И я же заплатила за них. Так что это мой вклад в своё освобождение, Максим. Можешь считать, что я их заложила в обмен на свою нервную систему.
— Это уже ни в какие рамки! — рявкнула Валентина Ивановна. — Я ещё прокуратуру подключу! Я напишу!
— Обязательно. Только не забудьте, что вы были у меня без прописки, и у меня есть записи всех переводов на еду, лекарства, одежду. Всё до копейки. Хотите — давайте в суд. Я не против. У меня даже юрист знакомый есть. Как раз в теме семейных паразитов.
Максим выглянул из комнаты:
— Ты не человек, Оля. Ты… ты…
— Я женщина, Максим. Которая наконец поняла, что в доме не обязана быть обслуживающим персоналом для взрослых тел с нулевой самооценкой и ненасытным эго.
— У меня давление! — вскрикнула свекровь. — Мне плохо! У меня зашумело в ушах!
— Знаете, Валентина Ивановна, у меня зашумело в ушах ещё три года назад. Но ничего, выжила. И вы как-нибудь справитесь. А если нет — скорая уже знает адрес.
Всё. Хлопанье дверями, крики, чемоданы. Через полчаса — тишина. Даже Саша молчал.
— Слушай, ты… огонь, — выдохнул он. — Прямо живая, настоящая.
— А ты… зря пришёл, — ответила она. — Я не знаю, кто ты теперь, Саша. И не уверена, что хочу узнавать. Пока — точно нет.
Он кивнул. Встал. Взял куртку.
— Знаешь, если что — я рядом. Только теперь — не за твоим счётом. А за твоей спиной. Если ты вдруг захочешь. Просто… живи. Ты это умеешь.
Он ушёл. Без хлопанья. Без пафоса. Просто — ушёл.
Ольга осталась одна. На кухне стоял запах кофе, пустоты и свободы. В холодильнике — тишина. В голове — шум. Но это был её шум. Личный. Без постороннего храпа, претензий и влажных носков.
И это был её дом. Наконец-то — по-настоящему.
