— Макс, только не ори, ладно, но я нашла в проекте дома… ДВЕ кладовки, и ОБЕ — переделаны под спальни! Это что за фокус, а? Мы что, гостиницу строим?!
Ольга стояла у кухонного стола, хлопая по бумагам, как по щекам. В голосе — дрожь. Не от страха. От бешенства. Муж сидел напротив с лицом невинного подсолнуха. Знакомое выражение: «Я не при делах, просто прохожий».
— Ну… кладовки ж не нужны особо, — пожал плечами Максим, будто речь шла о сортировке носков. — Мы ж в доме жить будем, не в складе.
— Мы? — Ольга скрестила руки. — Макс. У тебя ровно три секунды, чтобы объяснить, КТО будет жить в этих «спальнях»?
Он замер. Посмотрел на потолок. Потом на чайник. Потом на дверь. Открывать рот явно не спешил — видимо, выбирал, в какую сторону бежать.
— Ну… Мам с папой… Ненадолго. Пока ремонт у них идёт.
— У них, — переспросила она медленно. — У них, в двухкомнатной квартире, ремонт. А у нас, в ДВУХЭТАЖНОМ доме — гостиница с тапочками и шведским столом?
— Да ты ж сама говорила: «Дом для семьи»! — вскинулся он, будто отбиваясь от обвинения в измене. — А семья — это не только ты и я. Это ещё и родители, и братья…
— Подожди. Какие братья? — голос Ольги сорвался на фальцет. — Ты серьёзно сейчас?!
— Ну, Игорь с Леной временно. И Андрей с Мариной тоже, пока в ипотеке сидят. На годик, не больше!
Темп дыхания ускорился. Если бы у Ольги был пульсометр — он бы просто сгорел.
— Ты решил мне это на годовщину свадьбы сказать, да? Типа: «Сюрприз, милая, ты теперь не жена, а смотрящая по общаге!»
Максим прикусил губу. Потом тихо, почти по-детски:
— Ну а что… они ж свои… Родные люди…
Ольга молчала. Потом резко подошла к холодильнику, открыла его, достала банку огурцов и со всего размаху поставила её обратно. Грохот был такой, что даже кот Тимур, до этого с философией лежавший на подоконнике, спрыгнул и испарился в соседнюю комнату.
— Родные, значит, — тихо повторила она. — А я, выходит, чужая?
— Да ну тебя, что ты сразу в крайности, — замахал руками Максим. — Я просто подумал… Вместе веселее. Дом большой. Места всем хватит.
— Конечно хватит! Особенно, когда ты будешь спать в гараже с лопатой, а я — в котельной с сушилкой!
Максим встал, нервно засопел. И всё-таки, как всегда, выбрал тактику «упасть и не шевелиться»:
— Ты не понимаешь. Мама сказала…
— А! Ну конечно! — Ольга подняла руки. — Мама сказала! Ну всё, теперь точно вопросов нет! Можешь сразу акт о передаче жилья подписывать: «От жены — к Гале Петровне. С любовью и сквозь слёзы».
Он дернулся:
— Ну ты и перегибаешь, ей-богу. Дом общий. Я ж тоже имею право…
— Имеешь. Вот только я вкладывала в него деньги, свои декретные, свои отпускные, и ещё три года на маникюр не ходила, потому что ты говорил: «Потерпим — будет дом, будет рай». А в раю, оказывается, очередь в душ и шесть пар тапок в прихожей!
Максим выдохнул. Посмотрел на неё с тем выражением, как у щенка, которого застали с разгромленным диваном. Жалкий, но уверенный, что всё можно уладить куском колбасы.
— Ну не всю же жизнь они там жить будут… Поживём-посмотрим…
Ольга подошла ближе. Очень медленно. Встала перед ним, глядя прямо в глаза:
— Максим. Если ты не скажешь своей маме, что в этом доме будет жить только твоя семья — я сама скажу. Но уже юристу. Понял?
Он сглотнул.
— Ты не можешь…
— Могу, — перебила она. — И даже должна. Потому что если я ещё раз услышу, что мнение Галины Петровны важнее моего — я сама начну строить дом. Но уже одна. И не для приюта родственников, а для себя. И кота. И, может, для мужика с позвоночником.
Максим растерянно опустился на стул. Молчал. Ольга молча собрала бумаги и вышла. Но не хлопнула дверью — слишком была зла, чтобы хлопать. Это не театр. Это была настоящая война.
А на следующий день Галина Петровна приехала без звонка.
— Ну и чё вы стоите, как памятники? Проходите, мои золотые! Вот тут, значит, выложим детские матрасики, а шкаф потом Андрей соберёт. Он же у нас мастер на все руки, да, Андрюшенька?
Галина Петровна ворвалась в дом, как хозяйка жизни. Нет, не как хозяйка — как ураган. За ней шли: муж Виктор Семёныч с клетчатым пледом и табуреткой из балкона хрущёвки; Игорь с женой Леной — она пила кофе из термокружки и смотрела на дом, как на ТЦ; и, наконец, Андрей с Мариной — молчаливые, как узники этапа, зато с двумя детьми, пуделем и микроволновкой в обнимку.
Ольга открыла рот. Потом закрыла. Потом снова открыла.
— Это что, блин, за экскурсия «Жизнь в коммуналке»? — медленно проговорила она, хватаясь за виски.
Максим стоял рядом, бледный, как на комиссию в военкомат. Слова, видимо, закончились ещё в машине.
— Олечка, ну ты не злись, — просвистела Галина Петровна, проходя мимо неё в зал. — Мы ж ненадолго. Ну правда! Пока у нас ремонт, у Андрея съём кончился, а Игорь ипотеку тянет, сами понимаете…
— Я понимаю только одно: у меня день, когда я собиралась отмечать годовщину свадьбы. В новом доме. С мужем. А не с караваном родственников и пуделем, который только что нассал в прихожей.
— Тимоша просто волнуется, — улыбнулась Лена, не отрываясь от кружки. — Он у нас чувствительный. Как я. Не любит стресс.
— Тимоша, значит, чувствительный… — Ольга села на ступеньку и посмотрела на мужа. — Макс. Ты что, с ума сошёл? Ты привёз их сюда навсегда?
— Не навсегда… — пробормотал он. — На время. Ну… пока встанут на ноги.
— Все? Разом? А ты им справку выпишешь? Или будешь по очереди кормить с ложечки?
Марина тем временем расставляла банки с огурцами на подоконнике. Андрей подключал телевизор. Виктор Семёныч уже искал розетку для электрочайника.
— Вы что делаете? — Ольга вскочила. — Вы… вы совсем?
— Олечка, ну не будь такой нервной, — снова влезла Галина Петровна. — Женщина должна быть мягкой, понимающей… Ты же у нас умница! Максик у тебя — золото, терпеливый, не скандальный. А вы тут вместе, как одна большая семья!
— Большая? Да мы сейчас в документальный фильм попадём — «Один дом, десять человек, и ни одного здравомыслящего».
— Оль, ну успокойся, — попытался вставить Максим. — Это же мои… Ну, наши… Родные…
— Твои. Твои, Максим. Мои родные — вот, — она показала на себя. — Я. Больше тут никого. Тимур — кот — даже он уже под шкаф забился и там плачет.
— Да ты всё преувеличиваешь, — буркнула Марина, присаживаясь на пуфик, как на трон. — У вас места — как в пансионате. Я бы тут ещё бабушку свою поселила. Но она пока в деревне.
Ольга сделала шаг назад, будто её ударили. Потом резко повернулась к Максиму:
— Так. Уточняю. Это ты им сказал, что они могут заезжать?
— Ну… Не прямо я… Мама сказала, что можно… А я подумал…
— Ты ничего не думал! — голос взвизгнул. — Ты вообще не думаешь! У тебя вместо мозга — групповое мышление! Сказала мама — делаем. Сказала Лена — молчим. Я только для интерьера, что ли?!
Тут заговорила Лена, глядя на свои ногти:
— А ты, Олечка, не накручивай. Женщина должна быть мудрой. Мужик — он же как… ну, как лодка. Куда женщина направит — туда и поплывёт.
— Ага. Только у нас катер, на котором вся твоя родня уже устроила пикник. А капитан — Галина Петровна. И ведёт нас в ад.
Тут вдруг заговорил Виктор Семёныч. Медленно, спокойно, с видом ветерана:
— Да не ругайтесь вы. Нам бы просто разместиться — и тишина. Я вот, например, люблю, когда в доме порядок. Я после восьми — ни шагу. Мне спать рано надо.
— А я — на ночь телевизор люблю, — вставила Марина. — У меня свои сериалы. Я под них засыпаю.
— А у нас младший орёт по ночам, — добавил Игорь. — Ну, зубы. Надеюсь, не помешаем?
Ольга обернулась к Максиму. Медленно. Очень медленно. Если бы взгляд мог убивать, его бы уже везли в морг.
— Максим. Это всё… остаётся?
Он открыл рот. Закрыл. Промямлил:
— Пока да…
— Хорошо, — кивнула она. — Тогда я — уезжаю. Сегодня же. Мне не нужно жить в доме, где мой голос весит меньше, чем у вашей кастрюли.
Она взяла ключи, быстро поднялась наверх. На ходу бросила:
— Скажи им, что теперь ты — глава семейства. Большой. Очень большой. Потому что остался один.
Максим стоял посреди зала, в окружении родственников, сумок, сапог и кастрюль. Тимур выглянул из-под шкафа, фыркнул — и снова скрылся.
А на следующее утро пришёл юрист.
— Вам кофе? Или вы тоже с термосом, как ваша невестка? — Ольга задала вопрос сухо, как в регистратуре у стоматолога.
Юрист, мужчина лет сорока, в строгом костюме, аккуратно перелистнул папку:
— Нет, спасибо. Лучше по существу. Вы хотите официально заявить, что супруг использовал ваше совместное имущество вопреки договорённостям?
— Он не просто использовал. Он его сдал в аренду, — зло усмехнулась она. — Только арендаторы без контракта. И с пуделем. Я строила дом, чтобы жить, а не делить ванную с братом мужа и его детьми.
— Хорошо. Подаём на раздел имущества?
— Подаём на развод. А потом — на раздел. Дом оформлен на меня, так? Договор дарения от отца — в силе?
— Абсолютно. Максим здесь не при делах. Он как жил за счёт женщин, так и продолжает.
Ольга выдохнула. Ночью она не спала — ходила по дому с чемоданом, слушала, как храпит один брат, как ревёт чужой ребёнок, как Виктор Семёныч к двум часам ночи лупит в туалет, не попадая в унитаз.
На утро она съехала. Вернулась — с адвокатом.
Максим сидел в кухне. В мятой футболке, с мешками под глазами, пытался сварить кофе в кастрюле. Похоже, даже Турка сбежала из этого дома.
— Оль… Ну ты чего… — начал он, виновато.
— Я? Я всё. Ты теперь сам. Семейный анклав тебе в помощь. Они у тебя молодцы — быстро захватили территорию. Мне осталось только подписать капитуляцию.
— Ну не надо так. Ты же знаешь, они временно. И вообще… мы семья…
— Мы — были семьёй. До тех пор, пока ты не сдал меня в аренду вместе с домом. Вот документы. Подпишешь — и забудь мой номер.
Галина Петровна, как по команде, возникла в проёме:
— Ольга! Ты куда мужа гоняешь? Как не стыдно! Он жертва. Он — мужик! А ты? Не можешь потерпеть немного ради родни?
— Родни? Вы мне — никто. Никогда и не были. Вы — как вторая стадия насморка: сначала неприятно, потом невозможно жить.
— Ты неблагодарная! Мы тебе — как семья!
— А вы мне — как захватчики. Только без танков, но с пельменями в шесть утра.
Юрист спокойно добавил:
— Если вы отказываетесь освободить жилплощадь добровольно, будет судебное выселение. Дом — собственность только Ольги. У вас нет ни прав, ни оснований тут находиться.
В зале стало тихо. Даже Тимоша прекратил грызть тапок.
Через неделю — суд. Через ещё одну — новая дверь, новые замки, новая жизнь.
Ольга стояла на веранде. В доме — тишина. Ни крика, ни пердежей, ни пельменей. Только она, кот и глупая свобода, которая пахла краской и свежим кофе.
Телефон завибрировал. Максим.
Удалить номер?
Она нажала заблокировать. И впервые за много месяцев — улыбнулась. Настоящей, взрослой улыбкой. Как человек, который наконец-то снял чужой рюкзак с плеч.
