— Ты это слышала?! Она сказала, «у вас детей всё равно не будет, так хоть Данилке отдайте квартиру!» — Ирина хлопнула дверцей холодильника, как будто он был виноват в идиотской выходке Нины Васильевны. — Кирилл, она вообще в своём уме?
Кирилл стоял у окна, сжав губы, будто прикусил язык. Он всегда молчал в неудобные моменты, и это бесило Ирину сильнее, чем сама ситуация.
— Ну ты хоть слово скажешь, или опять сделаешь вид, что это «просто эмоции у мамы»? — вскинулась Ирина, не выдержав.
— Ир, я понимаю. Просто… ну ты же знаешь, какая она. Ей уже семьдесят три. У неё своё представление о жизни, — буркнул он, не оборачиваясь.
— А у меня, по-твоему, нет? Моё представление такое: мы живём в своей квартире, которую покупали в ипотеку, платили вместе, копили, экономили, а не с папиной дачи на нас свалилось, как её долбаному Данечке!
Кирилл глубоко вздохнул. Это был его приём — затяжной вдох, потом пауза, потом какая-то бестолковая фраза.
— Давай не будем сейчас обострять. Она переживает. Она думает, что Даниле тяжело. Он студент, в общаге — сами знаем, каково это…
Ирина молча отвернулась. Хотела сказать: «Тебе тридцать шесть, ты до сих пор «сын маминой подруги». И это твой племянник, а не наш долг!» — но язык не повернулся. Вышло бы слишком обидно. Хотя и по делу.
Познакомились они почти десять лет назад, на корпоративе. Кирилл тогда только ушёл от первой жены. Весь такой «внутренне свободный, но с надломом». Ирина влюбилась, как глупая студентка. Через год съехались, через два — поженились. Квартиру взяли в ипотеку — трёшка в Тушино, старая, но после ремонта. Сделали всё сами. Кирилл даже ламинат учился класть по видео.
Тогда всё казалось правильным.
И вот теперь: в доме всё есть, любовь вроде бы осталась, но на горизонте маячит она — Нина Васильевна, женщина с лицом учительницы и характером прокурора.
— Значит так, Ирочка, — в тот день она пришла как всегда без звонка. В шерстяном берете и с мешком огурцов, как дань домашнему хозяйству, — У нас с Кирюшей серьёзный разговор. Ты можешь тоже присутствовать, если не занята. Хотя… ты, наверное, на работе устаёшь, — добавила с намёком.
Ирина молча поставила чайник. Присутствовать? А что, ей в ванной прятаться? Или под кровать?
— Данечке совсем худо. Ну представь: мальчик после школы — в МГТУ поступил. Стипендия мизерная, общага… Пыль, тараканы, соседи какие-то алкаши. Я к нему приезжала, чуть в обморок не упала!
Кирилл сидел, уткнувшись в телефон, как будто оттуда сейчас выйдет решение всех проблем. Ирина знала этот взгляд: «я здесь, но не здесь».
— Мама, что ты хочешь?
— Всё просто. Я считаю, вам надо переписать квартиру на Данилу. Ну что вам эта недвижимость? Всё равно детей не планируете. А он — будущий инженер, ему надо опора в жизни. Кров, уют. И это будет ваш вклад в его будущее!
Наступила гробовая тишина. Только чайник в углу завизжал, как будто сам в шоке от происходящего.
— Вы серьёзно? — Ирина повернулась к Нине Васильевне. — Вы пришли к нам домой… И говорите: отдайте то, что зарабатывали десять лет? Потому что… «вам всё равно детей не будет»?
— Ирочка, не нужно драматизировать. Я просто предлагаю. У вас же добрые сердца, я надеялась…
— А может, вы свою квартиру Даниле перепишите? — с иронией перебила Ирина. — Или лучше дачу в Чехове. Там, кстати, воздух отличный — мозги лучше работают.
— Не надо со мной дерзить, девочка! — вспыхнула свекровь. — Я твою манеру разговора терпела десять лет! Я мать Кирилла, а ты — никто!
Кирилл поднял глаза. Ирина ждала: сейчас он скажет. Сейчас он наконец встанет на её сторону. Сейчас…
— Мам, давай обсудим это позже. У нас свои планы, — проговорил он тихо.
— Кирилл, ты трус! — вскочила Ирина. — У тебя мать в лоб просит переписать квартиру, а ты сидишь, как школьник перед директором!
— Ну я не хочу скандала, Ир…
— А я уже в нём! Прямо сейчас! Только мне одной за нас двоих стыдно!
Нина Васильевна встала, поправляя берет как шлем перед боем.
— Вот и видно, что у вас семьи нет. Только пустые слова и склоки. Данила — мой внук. Он кровь моя. А ты… В общем, думайте. Я вас предупредила.
— А я вас послала, но культурно, — подумала Ирина, но вслух уже не сказала. Захлопнула за свекровью дверь.
Вечером Кирилл пытался мирно поговорить. Принёс чай, какие-то дурацкие булочки из «Азбуки».
— Ты не понимаешь, она просто боится. Боится, что мы забудем о ней. Что Данила останется ни с чем. У неё свои страхи.
— А у меня, по-твоему, нет? Я каждый месяц подсчитываю копейки до зарплаты, думаю, как не вылететь по ипотеке, как не застрять на этой работе. Я боюсь тоже! Но почему мне не предлагают квартиру в подарок?
— Ир, я не говорил, что мы отдадим. Но… может, хотя бы подумаем?
Ирина встала и молча вышла на балкон. Долго стояла, кутая плечи в плед, глядя на улицу.
Он сказал: «подумать». Не «никогда». Не «ты что, с ума сошла». А подумать.
Значит, где-то в нём уже поселилось это семя сомнения. Ирина вдруг поняла: он не до конца с ней. А значит — против неё.
Прошёл месяц. Нина Васильевна не звонила. Но в воздухе витало что-то тревожное. Данила вдруг стал писать Кириллу: мол, «дядя, как у вас там дела, давно не виделись», и что-то про «настоящую семью, где поддерживают».
А потом было то самое — день рождения Данилы.
Ирина не хотела идти, но Кирилл настоял. «Просто поздравим и уйдём».
— О, вот и молодые! — радостно встретила их Нина Васильевна, накрывая стол. — Сейчас, сейчас, только шампанское достану. У нас же праздник — новый этап в жизни нашего Данечки!
— Какой этап? — насторожилась Ирина.
— А вот! — торжественно подняла бокал свекровь. — Хочу сказать: я приняла решение. Наш Данечка — достойный молодой человек. Поэтому я решила: вы, дети, поступите благородно и перепишете на него свою квартиру. Всё равно у вас своей семьи не будет. Это будет… семейное дело! Все поддержат, правда?
Зал замер. Кто-то нервно отхлебнул шампанское. Кирилл стоял, будто его током ударило.
Ирина же встала. Резко. Без дрожи в голосе. И без привычного сарказма.
— Мы уходим. Извините. И кстати: нам вас поддерживать больше не надо. Найдите других спонсоров вашей «семьи».
Она взяла Кирилла за руку.
— Пошли. Или оставайся — празднуй.
Кирилл колебался. Секунду. Две. Но пошёл.
Всю дорогу молчал. А дома сказал:
— Я… не ожидал.
— А я — что ты снова будешь молчать.
— Но ты всё сделала правильно, Ир.
— Поздно, Кир. Очень поздно.
— Я не истеричка. Я просто поняла, что если я не скажу «нет» прямо и жёстко, они сожрут нас живьём, — Ирина хлопнула дверью ванной, закинув полотенце на крючок. — Кирилл, у тебя мать — как коллектор с душой тренера по самбо. Её нельзя игнорировать. Её можно только остановить.
Кирилл сидел на краю кровати, уставившись в одну точку. После вчерашнего скандала он выглядел как водитель маршрутки после рейса Москва—Воронеж.
— Ир, ты же знаешь, она в возрасте. У неё своё… представление, как должно быть. У неё этот Данила — всё. Сестра его одна тянет, мужа у неё нет…
— Ой, щас заплачу. — Ирина скрестила руки. — У нас, значит, ипотека, врачи, ЭКО не потянуть — но мы теперь виноваты, что сестра твоя промахнулась с мужем, а мама до сих пор верит, что у Данечки аура как у Гагарина?
— Не утрируй…
— Я утрирую? — Ирина резко развернулась. — Она на дне рождения перед всеми объявила, что мы должны переписать на него квартиру. Это вообще как? Мы теперь — фонд помощи страждущим студентам?
— Я ж не знал, что она это выкинет. Честно, Ир, я сам был в шоке…
— Ну надо же, ты был в шоке, а я — в эпицентре атомного взрыва.
На следующий день в дверь позвонили.
— Сестра твоя, — буркнула Ирина, заглянув в глазок. — Иди открывай. Я сегодня доброй феей не работаю.
Таня, сестра Кирилла, вошла как хозяйка, с полиэтиленовым пакетом, из которого торчал лук-порей и какая-то непонятная зелень.
— Ир, приветик. Можно на кухне посидим? Я тут быстро.
«Быстро», ага. Старая манера: улыбаемся, втягиваем, подставляем, — подумала Ирина и молча кивнула.
— Кирилл, ну ты взрослый человек, — начала Таня, усевшись на табурет, будто на трон. — Я не понимаю, что вы с Ириной так всполошились. Мама просто высказала своё мнение. Она считает, что вам пора подумать о будущем семьи. Данила — часть семьи.
— Я и так думаю. Каждый месяц, когда за ипотеку плачу, — огрызнулся Кирилл. — И ты, Таня, давай без этих заходов. У нас свои планы.
— Какие планы? — резко влезла она. — Вы уже сколько лет женаты. Детей нет. Дом — полупустой. Мама волнуется, что когда вас не станет…
— Стоп! — Ирина ударила по столу так, что ложка подпрыгнула. — Когда нас не станет, у нас будет завещание. Чёткое. И там точно не будет Данилы.
— Ирочка, не кипятись, — Таня прищурилась. — Ты ж понимаешь, мама не вечна. Она хочет, чтобы внук был в безопасности. У него отец сбежал. Мама — одна. Моя зарплата — преподавательская. А вы — вдвоём. Без детей.
— Таня, ты сейчас хочешь нас на жалости поймать или выставить моральными уродами?
— Я хочу, чтобы ты включила логику. Чисто по-человечески. Ты ведь… не родная нам. А Данила — родной. Наш.
Ах вот как… — В груди у Ирины что-то дёрнулось.
— Таня, ты только что сказала, почему я вам ничего не должна.
Позже, когда Таня ушла, оставив на столе злополучный пакет с луком — как трофей поражения, Ирина сказала, не глядя на мужа:
— Кирилл, я устала быть «не вашей». Или ты на моей стороне, или… я ухожу.
— Ир, ну ты же не можешь вот так…
— Могу. Я прожила десять лет в борьбе: с твоей мамой, с этим их кланом «кровных». Но я не собираюсь до пенсии доказывать, что тоже человек.
Он долго молчал.
— Я люблю тебя, Ир. Но это же не значит, что я должен воевать с родными.
— Нет, Кир. Это значит, что если кто-то на нас нападает — ты должен встать между. Не за их спинами, а передо мной.
Через неделю Ирину вызвали на УЗИ. Был задержан цикл, и она пошла, не сказав Кириллу. Потому что не хотела надежды. Она уже не верила.
Но в кабинете врач посмотрела и вдруг улыбнулась:
— А вы не знали? У вас шесть недель. Всё в порядке. Сердцебиение уже есть.
Мир закружился. Она сидела в коридоре двадцать минут, вжавшись в скамейку, как первокурсница перед зачётом. Сердце билось громче, чем голос в голове. Ребёнок… Он всё-таки пришёл. Вопреки всему.
Вечером она пришла домой, села напротив Кирилла. Взяла его за руку.
— Ты знаешь, почему я не хотела тебе говорить? Потому что боялась, что ты всё равно выберешь их.
Он смотрел на неё, как будто впервые. И вдруг как-то странно усмехнулся.
— А ты думаешь, я не понимал? Я просто… Я был как между двух стен. Мама — давит, ты — рвёшься, а я… я всё пытался понять, как вы обе можете быть правы.
— Но кто-то же прав. И кто-то — нет.
— Ты права, Ир. Только я боюсь, что уже поздно.
Она встала.
— Это не тебе решать. Всё ещё можно. Только если ты хочешь быть со мной — полностью. Без «а вдруг мама», без «но это же Данила». Иначе… я пойду сама.
Через два дня он поехал к матери. Без неё. Ирина сидела, считала часы. Вечером он вернулся. Бледный. С каким-то странным взглядом.
— Я сказал ей, что не отдам квартиру. Что ты беременна. Что теперь мы — семья, и только наша.
Ирина застыла.
— И что?
— Она… кричала. Сказала, что вычеркнет меня из завещания. Что я подкаблучник, что ты «нечистая»…
— Ну здрасьте.
— А потом заплакала. Представляешь? Впервые в жизни я видел, как она плачет. Не рыдает, а… тихо так. Села и просто… слёзы текут.
— И что ты сделал?
— Я ушёл.
Ирина подошла. Обняла.
— Ты не подкаблучник, Кир. Ты просто стал мужчиной. Пусть и с опозданием на десять лет.
Он обнял её крепко. Долго.
— Знаешь, — прошептал, — я так боюсь всё испортить. Мы можем начать с нуля?
— Мы не начинаем с нуля. Мы продолжаем. Только уже по-честному.
— Она не приедет, да? — Ирина смотрела в окно палаты, где в кювезе спала Соня — их крошка, три с половиной килограмма счастья.
Кирилл стоял рядом, укачивая корзинку с фруктами, как будто она могла что-то сказать в ответ.
— Не приедет, — глухо подтвердил он. — Я звонил. Сказала, «меня эта девка больше не касается».
— Значит, всё правильно, — Ирина кивнула. — Пусть не касается. Ни нас. Ни Сони.
Кирилл обнял её за плечи. Он стал другим. Больше никаких попыток сгладить, замять, «понять всех». Теперь он был на её стороне. Без условий.
Прошло три недели. Малышка росла — громкая, требовательная, уже с характером. Ирина почти не спала, но была счастлива.
И вот, в одну из пятниц, около полудня, в дверь позвонили.
— Жди. Это будет шоу, — сказала Ирина и пошла открывать.
На пороге стоял Данила. В новой куртке, с айфоном в руке и… конвертом.
— Привет, тётя Ира, — сказал он с натянутой вежливостью. — Я на минутку. Можно?
Ирина прищурилась:
— Если ты по душу ребёнка — мы одну уже родили. Квота закрыта.
— Не смешно, — нахмурился он, проходя внутрь. — Я, между прочим, просто хотел поговорить.
— Ага. Про то, как мы обидели твою бабушку? Или про твоё будущее жильё?
Кирилл вышел из спальни. Остановился, заметив конверт.
— Что это?
— Документы, — просто сказал Данила и положил их на стол. — Мама на эмоциях подала иск. Попыталась оспорить право собственности на вашу квартиру, ссылаясь на моральные обязательства и семейную преемственность.
— Что?! — Ирина побелела. — Это что, суд?!
— Был бы. Но я её остановил. Написал официальное заявление, что претензий не имею. Это — копии.
Кирилл забрал документы, быстро пролистал.
— Всё чисто?
— Абсолютно. И… — Данила замялся. — Я не поддерживал всю эту историю. Если честно, мне эта квартира никогда не была нужна. Мне нужна была бабушкина любовь. Но её хватало только на меня, когда я делал то, что она хотела. Даже против вас.
Ирина медленно опустилась на диван. Молчала.
— Я… поздравляю вас. С дочкой, — неловко добавил Данила. — Правда. У вас она — настоящая. А я… ну… просто её страх.
Он развернулся и ушёл.
Через пару месяцев всё вроде бы улеглось. Но — вроде бы.
Однажды Нина Васильевна всё же объявилась. Без звонка. Как обычно.
На пороге — холодная, собранная, в старом пальто и с непроницаемым лицом.
— Где она? — без «здравствуй».
— Она спит. И ты её не увидишь, — твёрдо ответила Ирина.
— Это моя внучка, — процедила свекровь.
— Нет. Это моя дочь. И тебе я её не доверю.
Нина Васильевна стояла, как камень. Руки тряслись. Губы сжаты.
— Вы предали семью, — тихо сказала она. — Ты украла моего сына.
— Нет, — отрезала Ирина. — Я его вернула. Себе. Своей семье. К жизни. А вы… Вы пытались вырвать у нас дом, чтобы купить себе власть. Но не вышло.
— Он — больше не мой, — прошептала она.
— Верно. Он теперь — наш. С моей дочерью. А вы — вы остались со своими принципами. Держитесь за них. Крепче.
Она закрыла дверь.
Кирилл подошёл, молча. Прижал к себе.
— Ты же знаешь, что ты моя семья, да?
— А ты теперь знаешь, что семья — это не кровь. Это выбор.
Он кивнул. И обнял крепче.
В комнате заплакала Соня.
Жизнь продолжалась.
И уже без них.
