Ольга перевернулась на бок и потянулась к телефону. 7:05. Воскресенье. За окном шумела капель — весна медленно входила в свои права, но в её новом таунхаусе за городом было уютно и тепло. Взглянув на экран, она увидела сообщение от свекрови.
«Нам надо поговорить. Срочно.»
Ольга прикрыла глаза. Только не это.
— Макс, — она толкнула в бок мужа, который мирно сопел рядом, — твоя мама проснулась раньше всех. Судя по всему, скучает.
Максим что-то пробурчал, не открывая глаз.
Ольга встала. На кухне уже пахло кофе — автоматика включалась по таймеру. Она плеснула себе чашку, достала круассан и плюхнулась в мягкое кресло.
— Ты же обещал, что разговоров о квартире больше не будет, — сказала она мужу, когда тот спустился с верхнего этажа, сонно почесывая живот.
— Ну я и не говорю. Это мама сама что-то придумала. Может, опять надо денег Саше подкинуть.
Саша — младший брат Максима, вечно безработный, но «перспективный». То стартап у него, то криптовалюта, то пекарня, то курсы инфобизнеса. А денег всё не было.
Ольга поставила чашку и посмотрела на мужа в упор:
— В прошлый раз мы «подкинули» ему 300 тысяч. Твоей маме — на «лечебный тур в Карловы Вары», а оказалось — на аванс за аренду «офиса» Саши. Который потом сдали таджикам под ремонтную бригаду.
— Ну… — Максим почесал затылок. — Саша не виноват, его подвели.
Ольга ничего не сказала. Она уже привыкла к этим оправданиям.
Спустя час свекровь приехала сама. Без звонка, без приглашения. Просто открыла калитку своим ключом и вошла, как хозяйка.
— Олечка, милая, как хорошо, что вы дома, — улыбнулась она, целуя Ольгу в щёку. — У нас важный разговор.
— Здравствуй, мама, — сухо сказала Ольга. — Проходите.
Свекровь — Галина Михайловна — с порога сняла сапоги, накинула на стул шаль и присела в столовой, театрально закатывая глаза.
— У нас с папой решение. Мы решили отдать Саше квартиру. Всё равно она нам уже не по силам. Пятый этаж, лифта нет. А он молодой, у него и девушка теперь есть…
Ольга скрестила руки:
— Простите, вы хотите сказать, что отдали Саше ту самую квартиру, где вы жили 40 лет?
— Да, да. Она оформлена на него. Мы к нотариусу сходили. Всё чисто.
— И… где же теперь вы будете жить? — уже зная ответ, спросила Ольга.
Галина Михайловна расплылась в улыбке:
— У вас, конечно! У вас две спальни, гостевая, второй этаж. Мы тихие, не мешаем. Я даже готовить могу. Ты ж вечно занята.
Ольга не сразу ответила. Рядом стоял Максим, явно мечтая провалиться сквозь пол.
— То есть… вы нам не сказали ни слова. Вы отдали свою единственную квартиру Саше. И просто решили, что переедете к нам? Так?
— Ну мы же семья, — с напором сказала свекровь. — Ты же сама говорила: «если что, всегда поможем». А мы — старики. Нам немного надо.
— Это вы так Саше помогли? — Ольга тихо усмехнулась. — А себе — приюта просите?
— Не начинай, — нахмурилась Галина. — Саша — мужчина. У него будущее. А мы своё отжили. Пусть уж он устроится. А вы и так в шоколаде.
— Мама, — вмешался Максим, — может, стоило с нами посоветоваться?
— А что тут советоваться? — всплеснула руками Галина. — Всё правильно сделали. Саша — наше продолжение. А вы же семья. Или нет?
Ольга встала. Спокойно, не повышая голоса:
— Вы сделали свой выбор. Ваша квартира теперь у Саши. А мы — отдельно. Мы с Максом восемь лет шли к этому дому. Без чьей-либо помощи. А вы — выбрали того, кому «будущее важнее».
— Да ты неблагодарная! — сорвалась Галина. — Я тебя в дом привела, как родную приняла, а ты!
— Вы меня «приняли», потому что я всё платила. Я покупала вам лекарства, путёвки, телевизор, даже холодильник! А когда Саша приходил — вы ему дарили ключи и обнимали. А меня вызывали в магазин.
Максим молчал. Его мать побледнела:
— Я знала, что ты эгоистка. Не зря моя интуиция подсказывала: не та жена. Не та!
— Отлично, — кивнула Ольга. — Тогда тем более не стоит жить под одной крышей. Выбирайте — отель или Саша. У вас теперь невестка есть?
— Она с ним не живёт, — пробурчала Галина.
— Тем более — есть свободная квартира.
Галина вскочила:
— Я тебе этого не прощу! Я сына вырастила, от всего отказалась ради семьи, а ты меня на улицу гонишь?
— Нет. Я предлагаю вам вернуться туда, откуда вы сами ушли. Добровольно. По собственному решению. Без нас.
Свекровь собралась быстро. Не проронив больше ни слова, вышла за калитку. Максим молчал, как будто не имел к происходящему отношения.
— Макс, — тихо сказала Ольга, — если ты впустишь их в дом, ты можешь уйти с ними. Я серьезно.
Он кивнул. Без слов. И ушёл на второй этаж.
Ольга осталась на кухне. Чашка с кофе давно остыла.
Прошла неделя после «внезапного визита» свекрови. В доме стояла тишина, почти глухая — та самая, которую называют напряжённой. Максим вёл себя тихо, даже чересчур. Он приходил с работы, ел, молча смотрел новости и подолгу сидел в кабинете. Ольга не мешала.
Они жили рядом — и параллельно.
Вечером в пятницу она вернулась с работы чуть раньше. Зашла на кухню, поставила сумку на табурет, налила себе вина. Едва глоток коснулся языка — раздался звонок в дверь.
На пороге стояла нотариус. Ольга её знала — Елена Анатольевна, сухощёкая женщина с холодным взглядом и манерой говорить, будто озвучивает судебный приговор.
— Добрый вечер, Ольга Игоревна. Извините за вторжение. У меня к вам письмо. Завещание.
— Завещание? — переспросила Ольга, чувствуя, как вино в горле превратилось в уксус.
— Ваша свекровь. Галина Михайловна. Она попросила вручить лично. — Женщина протянула плотный конверт. — Там копия и объяснительное письмо.
Ольга взяла конверт. Подписанный чётким почерком:
«Ольге. На случай, если у меня не станет — чтобы знала правду».
Она не дождалась, пока нотариус уйдёт, — села прямо в коридоре на скамеечку, вскрыла письмо и начала читать.
«Ольга. Если ты читаешь это, значит, я уже не могу тебе ничего объяснить лично. Ты была невесткой, но могла стать мне дочерью. Не стала.
Саше я отдала квартиру потому, что он меня не бросил. Он всегда говорил: «мама, я рядом». Даже когда просил денег, он был дома.
Максим тебя любит, но ты отдалила его от нас. Построила вокруг себя крепость. Он не говорил — но страдал. Я это видела.
Я знала, что у вас есть дача в Твери — но ты сделала дом здесь. Дорогой. А Максиму это было не по карману. Твой отец помог. Ты строила без нас.
Мне стало ясно: ты нас не видишь в своей жизни. Поэтому я оформила всё, как решила.
Мы написали с мужем завещание. Всё, что есть, включая сбережения, долю в кооперативе и гараж, — переходит Саше.
Не потому что он лучше. А потому что он — наш. Без условий и оговорок.
Ты сильная женщина. Ты справишься. Ты не нуждаешься. А Саша — нуждается.
Если тебе это не по нраву — иди в суд.
Но знай: я сделала выбор. И, да… у нас были причины. Ты их не поняла. И не простила.
Мы — семья. Но не твоя.»
Ольга дочитала и долго смотрела в стену. Потом встала, медленно, как после наркоза, пошла на кухню и поставила вино обратно в шкаф.
На следующее утро её разбудил голос Максима. Он разговаривал с кем-то по телефону в саду. Через приоткрытое окно доносились обрывки:
— …зачем ты это ей вручила?
— …не сейчас. Я с ней сам поговорю.
— …ты же обещала не вмешиваться…
Ольга не выходила. Она смотрела на потолок и думала. О себе. О родителях Макса. О Саше.
— Ты знала? — спросила она, когда Максим зашёл в дом.
Он замер. Потом кивнул. Не глядя.
— Когда?
— Неделю назад. Она сказала, что хочет навести порядок. Чтобы не было недомолвок.
— И ты промолчал?
— А что мне было говорить? Это их воля. Нас это не касается.
Ольга подошла ближе.
— Не касается? Когда твоей матери понадобилось жить здесь — это касалось. Когда квартиру отдали твоему брату — тоже. А когда они написали завещание, выбросив нас из него — это уже «не касается»?
— Мы не рассчитывали на эти деньги, — тихо сказал он.
— Да не в деньгах дело, Макс. В выборе. В том, что они снова сказали: ты — наш, она — чужая. Даже когда я оплачивала их лекарства, массажистов и новый бойлер. Я не жалуюсь. Я просто не слепая.
— Ты всё усложняешь.
— Нет, — покачала она головой. — Я, наоборот, начинаю видеть проще.
На следующее утро Ольга позвонила подруге, Ирине — юристу.
— Ри, привет. Слушай, у меня тут завещание на руках. Родственники отписали всё одному, а другого — вычеркнули. Формально не нарушено, но есть нюанс.
— Какой?
— Я подозреваю, что их ввели в заблуждение. Или давили. Или не объяснили последствия. И ещё: один из завещателей на учёте по гипертонии и ПНД стоял.
— Тогда шанс есть. Надо копии медкарт, и желательно свидетелей — кто видел их состояние.
— Есть. Я собираю. Можно подать иск?
— Подать можно всё. Но выиграть — если докажем. А ты точно хочешь в это ввязываться?
Ольга задумалась. Потом посмотрела на окно — за ним сидел Саша. На капоте своей старой «шестёрки», с сигаретой в зубах. Он курил и разговаривал по телефону, громко смеясь. На руках у него поблескивали золотые часы. Подарок от родителей.
— Да, — сказала Ольга. — Я хочу.
Через два дня к ним пришёл курьер с повесткой. Саша подал заявление в суд. На выселение родителей… из квартиры, которую те ему «подарили».
— Простите, — растерянно сказал Максим, читая бумаги, — это какая-то ошибка.
— Ошибки нет, — сказала Ольга. — Он хочет сдавать квартиру. Видишь — пишет, что им «предоставлено альтернативное жильё у нас».
Максим молчал.
— Вот и всё, Макс. Это твой брат. Это их «настоящий сын». Им теперь некуда идти.
— Что делать?
Ольга улыбнулась. Но не глазами — губами.
— Я подаю встречный иск. На оспаривание завещания. И попутно — заявление о мошенничестве. Потому что нотариус, судя по всему, и риелтор — одна и та же подруга твоей матери. Люди, как говорится, проверенные.
— Ты хочешь их… судить?
— Нет, — она посмотрела прямо в глаза. — Я хочу, чтобы они впервые в жизни поняли: не всё можно сделать молча, по-семейному, и остаться безнаказанными.
Максим сел. Он выглядел так, будто ему внезапно стало холодно. Очень.
— Макс, — тихо сказала Ольга, — или ты со мной, или с ними. Тут без полутонов.
Он посмотрел на неё. Долго. Потом кивнул.
— Я с тобой.
На следующее утро Галина Михайловна снова стояла у ворот.
На этот раз — с чемоданами.
И с ней — Николай Степанович. Старый, усталый, потухший.
— Мы приехали, — коротко сказала она. — Саша нас выгнал.
Ольга открыла калитку. Молча. Галина шагнула внутрь.
— Ты была права, — процедила свекровь. — Он не сын. Он шакал.
Ольга молчала.
— Мы можем остаться? — спросил Николай.
— Нет, — спокойно ответила она. — Можете пойти к Саше. Или в суд. Или в аренду. Вы сделали выбор. Теперь — живите с ним.
— Мы без жилья! — закричала Галина. — Он нас выкинул!
— А вы — выбросили нас из завещания. А ещё — когда было время выбрать, выбрали его.
— Но мы же семья! — задыхалась свекровь.
Ольга кивнула.
— Только не моя.
Она закрыла калитку.
Судебное заседание назначили на 14:20.
Ольга приехала заранее. Села на скамью возле кабинета, проверила документы. Папка была пухлая — копии завещаний, выписки из медкарты Галины, свидетельства о резком ухудшении памяти и давления за два месяца до сделки. Письма, аудиозапись разговора с нотариусом, где та невнятно уходила от прямых вопросов.
Подошёл Максим — строгий, в костюме. В руках у него было два листа — письменное заявление, написанное от руки, и фотография с братом.
— Это зачем? — спросила Ольга.
— Для себя, — коротко ответил он. — Чтобы не забыть, кто он.
В коридоре раздался топот каблуков — появилась Галина. Вся в чёрном, лицо — как на похоронах. Следом — Саша. В спортивных штанах, с айфоном в руке и ухмылкой, как у победителя лотереи.
— Чего пришли? — буркнул он. — Всё равно вы в пролёте. Завещание — дело закрытое.
— Да? — Ольга посмотрела на него спокойно. — А ты нотариальную тайну с риелтором за сколько купил?
Саша прищурился:
— Ты в суде так не разговаривай. Тут не твоя кухня.
— Угу. Тут закон. Тебе, может, и не знакомо.
Он собирался что-то ответить, но дверь кабинета открылась.
— Заседание по делу Барановых. Прошу.
Зал был душным. Судья — женщина в очках, сухая, сдержанная. Всё шло по сценарию: сначала — иск Ольги об оспаривании завещания. Потом встречный — заявление Саши о «заведомом вмешательстве в семейные отношения и препятствии в пользовании жильём».
— А что это вообще за формулировка? — удивилась судья, взглянув на документы.
— Она разрушает семью! — громко заявил Саша. — Мама хотела покоя. А эта… невестка всё отравляет! Даже отца настраивает!
— Невестка, — тихо уточнила судья, — это супруга вашего брата. Не забывайте. У нас не базар.
Галина сидела, сложив руки на коленях, молча. Периодически вздыхала и косилась на сына, но не вставала на его защиту. Николай Степанович не пришёл — прислал справку: давление, госпитализация.
Ольга подала заявление нотариусу с жалобой на неэтичное поведение. В суде огласили аудиозапись, где Галина говорит о «давлении со стороны сына» и том, что «ей стало плохо после сделки, но она подписала, чтобы он не расстраивался».
— Он ведь обещал, что будет рядом, — говорила она в записи. — Обещал не выгонять. Он же сын…
Судья долго молчала. Затем спросила:
— Галина Михайловна, вы сейчас поддерживаете иск сына на ваше выселение?
— Нет… — выдавила она. — Я не знала, что он на такое пойдёт.
— А завещание вы составляли под его влиянием?
Пауза.
— Я не могу сказать… может, да. Но мы хотели как лучше…
— А стало как всегда, — мрачно добавила судья.
Через два месяца пришло решение.
Завещание признано недействительным — по причине «состояния эмоциональной и физиологической нестабильности завещателя» и «возможного давления третьих лиц».
Сделка дарения квартиры — тоже оспорена.
Квартира возвращается Г. и Н. Барановым. Саше — ничего.
Саша устроил скандал. Пришёл к родителям домой, кричал, требовал «вернуть долг», швырял стул.
— Я всё на тебя потратил! Кредит в банке! Я вложился в бизнес, а ты меня просто вышвырнула!
— Это ты нас вышвырнул, Саша, — тихо сказал Николай. — И точка.
Соседи вызвали полицию. Саша получил предупреждение. После — исчез. Сказали, уехал в Калининград, подался «в новую криптопирамиду». Больше его не видели.
Весной, когда растаял снег, Ольга сидела на веранде. Сад цвёл. На столе — чай, круассаны, газета. Максим вышел с двумя кружками, сел рядом.
— Мама звонила, — сказал он. — Сказала, что теперь понимает.
— Что именно?
— Что любовь — это не когда всё даёшь, а когда умеешь сказать «нет». Даже родному.
Ольга кивнула. Потом вздохнула:
— У нас теперь новая жизнь. Без долгов, но и без иллюзий.
— И без Саши, — добавил он.
Они молча смотрели, как на клумбе распустился первый тюльпан.
