Посудомоечная машина гудела, как уставшая женщина на кухне. Запоздало тикали дешёвые часы с розовыми котиками, которые повесила Нина Петровна — «для уюта». Ольга сидела за столом, мяла в руках бумажку от коммунальных платежей и пыталась сосчитать, когда она в последний раз принимала душ без стука в дверь и фразы:
— Оленька, ты надолго? У меня суставы — ванна мне по расписанию! — это, конечно, с любовью, заботой и упрёком в голосе.
«Суставы — святое. Но моя ванная, извините, тоже не бесплатная.»
Ольга купила эту квартиру полгода назад. Сама. Ну как — родители помогли, отец настоял:
— Мужик должен строить, а не перекладываться с боку на бок. Купишь с Андреем — разведётесь, останешься с ипотекой. А так — своё.
Она тогда только фыркнула, мол, какие разводы, какие ипотеки, папа, у нас же любовь. А вот теперь…
Теперь в её двухкомнатной квартире живёт не только Андрей, но и его мама — Нина Петровна. Как-то незаметно сначала на недельку, «у нас же ремонт в квартире, куда ей деваться, ты же не зверь», потом ещё на пару, потом «зачем мне платить за съем, если у вас есть место». И вот уже три месяца как живёт.
Сначала спала на диване. Потом Андрей купил ей новую кровать — «чтобы маме было удобно». А чтобы она в комнате не одна сидела, купили и телевизор. За Ольгин счёт. Ну а что, «у тебя же заначка была».
— Всё, как ты любишь — мама, телевизор, и я рядом. Плюс — бесплатно, — усмехнулся тогда Андрей, не в силах скрыть, что считает это шуткой, а не шантажом.
Ольга тогда тоже улыбнулась. Натянуто. Как спандекс на бедрах у сорокапятилетней в зале — держит, но в любой момент может лопнуть.
— Олечка, — в комнату зашла Нина Петровна, одетая в халат с мишками. — У меня вопрос. А зачем ты хранишь чай в этом шкафчике? Неудобно же. Я вот утром почти упала, пока до него тянулась. Я пересортировала всё — теперь сахар здесь, чай здесь, мука вот тут. Рациональнее, согласись?
Ольга сглотнула. Чай. Шкаф. Мука.
Мама твою муку…
Но сказала:
— А вы спросить не могли? Это моя кухня. Моя квартира.
— Вот сразу «моя»! — фыркнула свекровь и подошла ближе. — Я же не вражеский диверсант. Я — мама твоего мужа. А значит, почти и твоя. Мы одна семья! Ты что, против семьи?
— Против захвата территории без предупреждения. Против диванного интернационализма. Против… блин, своего мужа, видимо.
Но вслух:
— Я не против семьи. Я против того, что меня не спрашивают.
Свекровь всплеснула руками, театрально, как в плохом сериале:
— Ах! Значит, это теперь претензии? Я к вам всей душой, как к родной дочке, а ты — шкафчики…
— Не шкафчики. Границы. Стоп. Границ не бывает. Чёрт. Ну вы поняли.
— Не надо переворачивать, — Ольга встала. — Это моя кухня. Вы живёте у нас. Не наоборот.
— Ой-ой! — Нина Петровна хлопнула глазами. — У нас, говорит! А когда ж ты успела Андрея отчуждать? Муж, между прочим, тоже имеет долю! Он тут живёт — значит, и я имею право! Это по закону!
— По закону я одна владелец, — отчеканила Ольга. — У нас брачный договор.
— Ах ты ж… — Нина Петровна сжала губы, глаза засверкали. — Значит, заранее знала, что разведётесь?
— Нет. Но знала, что могу одна всё потянуть, — произнесла Ольга и пошла в комнату, стараясь не хлопнуть дверью. Но хлопнула. Сильно. По самооценке мужа, которая как раз в этот момент вошла вместе с ним.
Андрей вернулся с работы — лицо, как тесто перед выпечкой: и липкое, и кислое, и непонятное.
— Ты зачем маму обидела?
— Я? — Ольга села на кровать. — А кто влез в мои шкафы, поменял местами продукты и устроил истерику?
— Ну она же с добром. Хотела как лучше. Ты всё время придираешься.
— Ты вообще слышишь себя? Я в своей квартире чувствую себя как квартирантка! Я не могу нормально уединиться, принять душ, поговорить с подругой — у тебя мама всё время где-то рядом! Я…
— Ты эгоистка, Оля, — тихо, но твёрдо сказал он. — Ты думаешь только о себе.
Она рассмеялась. Громко, с надрывом, как человек, который понял, что смеётся, чтобы не разбить стакан об голову любимого мужчины.
— Эгоистка? Андрей, ты не замечаешь, как она нас с тобой стравливает? Как контролирует каждую мелочь? Как живёт за мой счёт, в моей квартире, а ты только поддакиваешь?
— Я не хочу ссор, — пробормотал он и сел рядом.
— А я не хочу быть ковриком, — прошептала она.
Они сидели молча. Минут пять. Потом он ушёл. Наверное, жаловаться маме.
На следующее утро Ольга проснулась от запаха жареной селёдки. В восемь утра. В двухкомнатной квартире с закрытой дверью. Селёдка — это был акт войны.
На кухне она застала Нину Петровну с довольным лицом.
— У Андрея сегодня важный день — экзамен по повышению квалификации. Я ему с утра рыбки, с детства любит. Не смотри так — я же мать. Не бойся, я всё проветрила.
Ольга не сказала ни слова. Она просто пошла в ванную. Захлопнулась. Закрылась. Опёрлась лбом о холодную плитку. И заплакала. Потихоньку. Впервые за всё это время. Без звука. Потому что шуметь в этой квартире было нельзя. Здесь не было её звуков. Только запахи. Чужие.
Через два дня к ним пришёл Павел Сергеевич. Высокий, сухощавый, в кожаной куртке, в которой воевал со всеми мастерами по сантехнике в доме родителей. Он сел на табурет, положил на стол пачку бумаги.
— Это документы на квартиру, — сказал он. — Оля — единственный собственник. Мы не просто так сделали брачный договор, Андрей. Мы знали, что может быть по-всякому. Ты хороший парень, но с жильём — всё строго.
— Мы и не претендуем! — фыркнула Нина Петровна, но глаза побежали по углам. — Мы просто… временно!
— Временное у нас только молодость. А наглость — дело наживное, — строго сказал отец. — Оля тебе говорила, что ей некомфортно?
— Ну, говорила, — Андрей мял край стола. — Но я думал, это просто усталость. Женская.
— Женская? — Павел Сергеевич медленно встал. — Усталость, сынок, бывает от постоянного вмешательства. От того, что вы с матерью устроили из квартиры лагерь с дежурствами и расписанием на душ.
— Пап… — прошептала Ольга, глаза мокрые, но горящие.
— Я не вмешивался, потому что ты просила, — сказал он. — Но теперь вмешаюсь. Я даю тебе, Андрей, сутки. Чтобы вы с мамой нашли себе жильё. Хоть временное, хоть в аренду. Хватит.
— Это давление! — заорала Нина Петровна. — У меня давление!
— Так это видно, — не дрогнул Павел Сергеевич. — Вот и полежите, успокойтесь. Но не здесь.
Вечером Андрей подошёл к Ольге:
— Я не знаю, что делать.
— Сделай выбор, — ответила она. — Или мама, или я.
Он промолчал. Первый раз — совсем. Не оправдывался. Не обнимал. Не обещал.
Она ушла в спальню, закрыла дверь, и впервые — на замок.
На следующее утро Нина Петровна собирала вещи. Андрей молчал. Она всхлипывала:
— Ну вот, довели. Женщины всё разрушили. Ни дома, ни семьи…
Павел Сергеевич стоял у порога и покачивал головой.
— Скажите спасибо, что квартиру не переписали на кота.
Глава 2: «Хороший сын, плохой муж»
(продолжение рассказа, не менее 6000 знаков)
В квартире пахло пустотой. Не рыбой. Не кремом для суставов. Даже не носками Андрея, забытыми под диваном. Пахло свободой — той самой, о которой женщины не мечтают, а мечутся.
Ольга сидела на кухне, за чашкой кофе, и впервые за три месяца дышала ровно. Не потому, что всё стало хорошо. Просто дышать без свидетелей — роскошь.
Папа уехал. Андрей с матерью тоже. Он не сказал ни слова при выходе. Только взял спортивную сумку и вышел, будто за хлебом. Оставил только прощальный сквозняк и шнурок от наушников, который она торжественно выбросила в мусор. Символично.
А ведь могла быть семья…
На следующий день он позвонил. Не сразу. Только вечером.
— Оля, привет, — голос был тихий, почти детский. — Я хотел бы заехать. Поговорить.
— О чём?
— Ну… обо всём. О нас.
Ольга посмотрела на дверь, потом на телефон.
— Заезжай. Только заранее — я могу быть не одна.
— А… кто с тобой?
— Да никто. Просто… мало ли.
Он пришёл через два часа. В новой рубашке. Волосы аккуратно уложены. Лицо напряжённое. Как у школьника, пришедшего за двойкой с родителями.
— Привет, — сказал он, не обнимая.
— Привет.
Она прошла на кухню. Он — за ней. Сел на свой стул. По привычке.
— Чай? — спросила она. Без тёплого голоса. Просто вежливо.
— Нет. Спасибо. Я не надолго.
Ольга кивнула. Не надолго — это ты про визит или про наш брак в целом, интересно?
Молчание заползло между ними. Неловкое. Давящее. Как жирный кот на грудь ночью.
— Я всё обдумал, — начал он. — Мама… ну, она, конечно, не подарок. Но она старалась. Просто по-своему.
— По-своему — это по-хамски, — спокойно произнесла Ольга.
Он отвёл взгляд.
— Я правда не хотел, чтобы тебе было плохо.
— А я не хотела жить в своей квартире как гость. Тут мы квиты.
Он замолчал. Потом встал. Начал ходить по кухне, как тигр в клетке.
— Понимаешь… я всё время был между вами. Ты — жена. Она — мама. Обе с претензиями. Обе правы по-своему.
— Я не «по-своему». Я была права по документам. Квартира моя. Ты жил по любви, она — по наглости. Всё остальное — лирика.
Он остановился. Сжал кулаки.
— Ты считаешь, что я слабый?
— Я считаю, что ты — хороший сын. Но плохой муж.
Он сел обратно. Резко.
— Знаешь… — начал он, — может, ты и права. Я не умею жёстко говорить «нет». Особенно маме. У нас всегда так было: она командует — я выполняю.
— А у нас в семье кто должен был командовать?
— Мы. Вместе. — Он посмотрел на неё. — Я не знаю, как это, честно. Я с детства был с ней. После отца… Ну, неважно. Я хотел быть хорошим. Для всех.
— В итоге стал удобным. Для неё. А для меня — просто пустым местом, — она говорила спокойно, но в голосе дрожала сталь.
Он вздохнул. Сжал руки. Потом резко:
— А ты? Ты ведь знала, что она непростая. Почему молчала столько?
— Потому что любила тебя, дурень. Потому что думала, что ты поймёшь. Защитиш. А ты… стоял в дверях, между нами, и только делал вид, что всем угодить пытаешься. А на самом деле — просто уходил в сторону.
Он опустил голову.
— Прости.
— Прости — это когда цветы и чемодан. А ты пришёл с «поговорить». О чём? О том, как было плохо? Я это и без тебя знаю.
Он встал. Оперся на стол.
— Я хочу вернуться. Один. Без мамы. Я ей уже всё сказал. Снял ей квартиру в соседнем районе. Отдельную. Ключи у неё. У меня — один.
Ольга молчала. Она смотрела на него внимательно. Как на вещь, которую долго носила, потом выкинула, а теперь снова держит в руках и думает: может, ещё послужит?
— Поздно, Андрей.
Он вздрогнул. Немного не верил, что это — финал.
— Правда?
— Я изменилась. За эту неделю. Я впервые почувствовала, как это — жить в тишине. Без оценок. Без «Оленька, где мои таблетки». Без «ты опять её обидела». Без тебя.
Он смотрел в пол. Потом поднял глаза.
— Ты уже с кем-то?
— Пока — с собой. И знаешь, мне впервые не скучно.
Он кивнул. Потом протянул руку:
— Можно хотя бы обнять?
— Лучше не надо. Мы с тобой — как несвежая шаверма. Вроде и вкусно, но потом будет плохо.
Он усмехнулся. Горько. Но не злым.
— Тогда… удачи тебе, Оля.
— И тебе. Надеюсь, ты вырастешь. Хоть сейчас.
Когда за ним закрылась дверь, она осталась стоять. Минута. Другая. Потом медленно подошла к зеркалу. Улыбнулась. Неловко. Как девочка перед свиданием. Только свидание — с собой настоящей.
Телефон пикнул. СМС:
«Привет. Это Дина. Соседка сверху. Спасибо, что больше нет запаха рыбы. Как-нибудь зайдёшь на чай?»
Ольга усмехнулась.
Прошло два месяца.
Никаких драм. Ни рыбы по утрам. Ни мужского носка под подушкой. Ни «а ты что опять в этом ходишь, Оленька?».
Только тишина. И стук собственных каблуков по чистому полу.
Ольга работала, обедала в одиночестве и постепенно — с изумлением — понимала, что не умирает от одиночества. Наоборот. Прямо расцветает.
Пока у кого-то цветёт аллергия, у неё — самооценка.
Папа звонил каждый день:
— Ну как ты там, моя солнышко?
— Отлично. Даже кота не завела. Представляешь?
— Вот это выдержка. А то один хвост убрал, новый заведёшь — и опять по голове тапком. Подумай.
И Ольга думала. Но уже не про Андрея.
Но вечером в пятницу всё покатилось. Сначала потекла труба — классика жанра. Потом отключили свет. И, как в фильмах, — в дверь позвонили.
Ольга, в халате и с мокрыми волосами, открыла, и замерла.
На пороге стояла Нина Петровна.
В пальто. С чемоданом.
С тем самым. Тот самый — фиолетовый, с драной ручкой и «ароматом прошлого».
— Привет, Оленька.
— Что?!
— Мне надо где-то пожить пару дней. Андрей уехал в командировку, а в моей квартире… Ну, трубы, соседи, кошмар. Да я ж не насовсем.
Ольга молчала. Держалась за косяк, чтобы не врезать этим же косяком по лбу дорогой гостье.
— Я сейчас вызову такси. Отвезёт вас обратно, — спокойно сказала она.
— Ты что, Оль? Я ж тебе не чужая. Ты мне как дочка. Да и… — она покосилась на щель в двери, — я же была хозяйкой тут, почти родная обстановка. Вещи мои ещё помнят полку.
— Знаете, что ещё помнит полка? Как вы выкинули мой чай и сложили туда свои таблетки. Не хочу повторений.
— Ты злая стала, Оль. И неблагодарная. Я же столько для вас делала.
— Вы для себя делали. Себе телевизор. Себе удобства. Себе — сына под бок. А мне — осталась только раковина и кран, в который вы сливали свою селёдку.
— Ах так… — Нина Петровна замерла. — Значит, выгоняешь меня?
— Я не выгоняю. Я не пускаю. Это разные вещи. Потому что дверь — моя. Квартира — моя. И имя на табличке — тоже моё. Не ваше. Не вашего сына. Моё.
Она уже собиралась закрыть дверь, когда услышала:
— А Андрей приедет. Он сказал, что у него ключ остался. Вот и увидим, чья квартира.
Щелчок в мозгу. Треск. Лопнуло что-то очень старое. И больше не болит.
На следующий день Андрей появился. Вечером. С букетом.
Хризантемы. Белые. Твою же… ещё и как на поминки.
— Привет. Ты чего маму не пустила?
— Потому что она здесь не живёт.
— Ну она же на пару дней. А ты… с ключами, кстати, молодец. Я как раз хотел спросить.
— Ты действительно хочешь об этом говорить?
Он замер. Уловил нотку в голосе. Ту самую. Которая говорила: будет громко.
— Ну… — он замялся. — Может, ты всё ещё обижена. Я понимаю. Но я бы хотел попробовать ещё раз. Без мамы. Без давления. Ты и я.
— Ты и я? — она откинулась на спинку стула. — Андрей, ты не понимаешь самого главного.
— Чего?
— Что не мама всё испортила. Ты. Ты не встал на мою сторону. Ты не защитил. Ты сделал из меня врага в собственном доме. А потом ушёл. И теперь пришёл — с ключом, как в отель. А я не ресепшен. И не тапки выдаю.
Он побледнел.
— Я любил тебя, Оль…
— А я тебя. Очень. Но теперь — нет. И это такая свобода… Ты даже представить себе не можешь.
— Значит… всё?
— Всё.
Он стоял молча. А потом сказал:
— Я оставлю ключ. Всё-таки ты права.
— Я всегда была права. Просто раньше молчала.
Он положил ключ на стол. Повернулся. И ушёл.
Через три дня Ольга поменяла замки.
Вывесила на дверь табличку:
«Квартира Ольги С. Просьба без приглашения не входить. Даже если вы считаете, что имеете право.»
Потом пошла в магазин, купила себе маленький тортик и бутылку сухого вина.
Села у телевизора. Посмотрела комедию.
Засмеялась.
И впервые за долгое время — спала спокойно.
Потому что знала: дверь больше никто не откроет без стука.
И в шкафу снова лежит её чай.
