— Валентина Петровна, вы же обещали не трогать мои вещи! — голос Марины дрожал от сдерживаемого гнева, когда она обнаружила пустой конверт в ящике комода. Конверт, в котором ещё вчера лежали деньги на оплату детского сада.
Свекровь сидела на кухне, невозмутимо помешивая чай в любимой чашке с розочками. Её круглое лицо излучало показное спокойствие, но в глазах плясали злые искорки.
— Не знаю, о чём ты, — процедила она сквозь зубы. — Может, сама куда положила и забыла. Молодые все такие рассеянные.
Марина стояла в дверном проёме, сжимая в руках злополучный конверт. Три года. Три бесконечных года она терпела выходки свекрови, которая переехала к ним «временно, пока ремонт в квартире». Временное затянулось, ремонт так и не начался, а Валентина Петровна прочно обосновалась в их двухкомнатной квартире, заняв большую комнату и превратив жизнь невестки в ад.
Всё началось с мелочей. Исчезали продукты из холодильника — «ой, я думала, это общее». Пропадала мелочь из кармана куртки — «наверное, выпала». Потом дело дошло до более серьёзных вещей. Золотые серёжки, подаренные Мариной маме на юбилей, нашлись в шкатулке свекрови. «Перепутала с моими», — заявила та, хотя у неё отродясь не было золотых украшений.
Но сегодня Валентина Петровна перешла все границы. Восемьдесят тысяч рублей — это были не просто деньги. Это был годовой взнос за садик для Алёнки, который Марина откладывала по копейке из своей небольшой зарплаты воспитателя. Она экономила на всём — на обедах, на проезде, на одежде. Считала каждый рубль, отказывала себе в самом необходимом. И вот теперь всё это исчезло.
— Валентина Петровна, — Марина старалась говорить ровно, хотя внутри всё кипело, — я точно помню, что вчера вечером положила деньги в этот конверт. Кроме нас троих, в квартире никого не было. Павел на работе. Значит, взяли вы.
Свекровь отставила чашку с таким грохотом, что чай выплеснулся на скатерть. Её лицо мгновенно покраснело, а глаза сузились в злые щёлочки.
— Как ты смеешь обвинять меня в воровстве! — взвизгнула она. — Я, которая всю жизнь на вас с Пашкой работала! Которая эту квартиру покупать помогала! А ты, неблагодарная, меня воровкой называешь!
«Помогала покупать» — это было любимое оружие свекрови. Да, она дала им сто тысяч на первоначальный взнос. Остальные два с половиной миллиона ипотеки Марина с Павлом выплачивали сами, но об этом Валентина Петровна предпочитала забывать. В её версии событий она купила им квартиру, а они теперь должны ей до конца жизни.
— Я никого не обвиняю, — устало сказала Марина. — Я просто хочу вернуть деньги. Это деньги на садик для вашей внучки.
— Внучки! — фыркнула свекровь. — Которую ты от меня прячешь! Которой запрещаешь со мной разговаривать!
Это была ложь. Марина никогда не запрещала дочери общаться с бабушкой. Она лишь просила Валентину Петровну не рассказывать трёхлетнему ребёнку страшные сказки про Бабу Ягу, которая ест непослушных детей, не кормить её конфетами перед сном и не настраивать против мамы. Но в интерпретации свекрови это превратилось в «запрет на общение».
В этот момент в квартире раздался звук открывающейся двери. Павел вернулся с работы. Марина услышала, как он снимает ботинки в прихожей, вешает куртку. Её сердце сжалось. Сейчас начнётся самое неприятное.
— Паш, зайди на кухню, пожалуйста, — позвала она.
Он вошёл — высокий, слегка сутулый, с усталым лицом офисного работника. Увидев мать и жену, стоящих друг напротив друга, как боксёры на ринге, он тяжело вздохнул.
— Опять что-то случилось?
— Твоя жена обвиняет меня в воровстве! — немедленно взвыла Валентина Петровна. — Я, старая больная женщина, которая всю жизнь на вас горбатилась, теперь оказывается воровка!
Марина молча протянула мужу пустой конверт. Он взял его, покрутил в руках, не понимая.
— Там были деньги на садик. Восемьдесят тысяч. Я вчера вечером их туда положила. Сегодня конверт пустой.
Павел посмотрел на мать, потом на жену. Марина видела, как в его глазах борются два чувства — желание поддержать жену и страх обидеть мать. Как всегда, победил страх.
— Мам, ты случайно не видела? Может, взяла по ошибке?
— По ошибке! — взвизгнула свекровь ещё громче. — Да как ты можешь! Родная мать! Я тебя растила, ночей не спала, а ты теперь веришь этой… этой…
Она не договорила, но Марина прекрасно знала, какими словами свекровь называет её за спиной. «Нищеброд», «деревенщина», «неудачница» — это ещё самые мягкие эпитеты. То, что Марина выросла в небольшом городке, а не в столице, как Павел, было для Валентины Петровны непростительным грехом.
— Мам, никто тебя не обвиняет, — Павел попытался сгладить ситуацию. — Просто деньги пропали, нужно найти…
— А что их искать! — неожиданно заявила свекровь. — Да, взяла я эти деньги! И что? Имею право! Это плата за проживание!
В кухне повисла мёртвая тишина. Даже Павел, привыкший ко всему, открыл рот от изумления. Марина не могла поверить своим ушам. Она ожидала отпирательств, скандала, обвинений в свой адрес — чего угодно, но не такого циничного признания.
— Плата за проживание? — переспросила она севшим голосом. — Но это же ваш сын. Ваша внучка.
— И что? — Валентина Петровна воинственно вздёрнула подбородок. — Я пенсионерка. Мне на что-то жить надо. Вы тут вдвоём работаете, деньги получаете, а я что? На нищенскую пенсию существовать должна?
— У вас пенсия сорок тысяч, — тихо заметила Марина. — И вы не платите за еду, за коммуналку, за…
— Молчать! — рявкнула свекровь. — Сорок тысяч! Да на них прожить невозможно! Вот Людка, соседка моя, от детей по сто тысяч в месяц получает! А вы мне копейки подачки кидаете!
Марина знала эту Людку. Мифическая соседка, у которой всегда всё лучше, чем у других. То дети ей шубу купили, то в Турцию свозили, то машину подарили. Проверить эту информацию было невозможно — Валентина Петровна тщательно оберегала свою прежнюю жизнь от вторжения невестки.
— Мам, но это же деньги на садик, — попытался вразумить её Павел. — Алёнке в сентябре идти, нужно оплатить…
— Вот пусть твоя жена и оплачивает! — отрезала свекровь. — Нечего было рожать, если прокормить не можете! Я в ваши годы уже квартиру имела!
Это была ложь. Марина точно знала, что квартиру Валентина Петровна получила от государства в сорок лет, когда умер её муж-военный. Но спорить было бесполезно. У свекрови была своя версия истории, где она была героиней, всего добившейся сама.
— Верните деньги, — твёрдо сказала Марина. — Это не ваши деньги.
— Не верну! — Валентина Петровна скрестила руки на груди. — И что ты мне сделаешь? В полицию пойдёшь? На родную мать мужа? Посмотрим, что тебе Пашка скажет!
Она победно посмотрела на сына, уверенная в его поддержке. И не ошиблась. Павел потоптался на месте, потом тихо сказал:
— Марин, может, не будем раздувать? Я зарплату получу через неделю, оплатим садик…
— Через неделю будет поздно, — устало ответила Марина. — Место отдадут другому ребёнку. Ты же знаешь, какие очереди.
— Ну что-нибудь придумаем…
Марина посмотрела на мужа. На его опущенные плечи, бегающий взгляд, нервно теребящие край рубашки пальцы. Он не был плохим человеком. Просто слабым. Настолько задавленным материнской любовью, что не мог ей противостоять. Даже когда речь шла о собственном ребёнке.
— Пашка правильно говорит! — обрадовалась поддержке Валентина Петровна. — Нечего из мухи слона раздувать! Подумаешь, какие-то жалкие восемьдесят тысяч! Для меня, между прочим, новый тонометр купила и лекарства!
Марина молча развернулась и вышла из кухни. За спиной она слышала торжествующий голос свекрови:
— Вот так-то лучше! А то развела тут! Воровка! Да я всю жизнь честно работала! В отличие от некоторых!
В спальне на кровати спала Алёнка. Маленькая, беззащитная, доверчивая. Марина села рядом, осторожно погладила дочку по светлым волосам. Девочка во сне улыбнулась и что-то пробормотала. Наверное, снился хороший сон. Сон, где бабушки добрые, папы смелые, а мамы никогда не плачут.
Марина достала телефон и открыла банковское приложение. На счету было пятнадцать тысяч — всё, что осталось до зарплаты. Она перевела взгляд на кредитную карту. Лимит — сто тысяч. Она никогда ею не пользовалась, боялась влезть в долги. Но сейчас выбора не было.
Она вернулась на кухню. Павел сидел за столом, уткнувшись в телефон. Свекровь победно попивала чай.
— Я оплачу садик с кредитки, — сообщила Марина. — Но это последний раз. Валентина Петровна, у вас неделя на то, чтобы найти другое жильё.
Свекровь поперхнулась чаем. Павел выронил телефон.
— Что? — пролепетал он. — Марин, ты что несёшь?
— То, что слышишь. Я больше не намерена жить под одной крышей с человеком, который ворует у собственной внучки.
— Да как ты смеешь! — завизжала Валентина Петровна. — Паша! Ты слышишь, что эта дрянь говорит?
— Марина, перестань, — Павел встал, попытался взять жену за руку, но она отстранилась. — Это же моя мама. Куда ей идти?
— К той самой Людке, которая от детей по сто тысяч получает. Или в свою квартиру, где вечный ремонт. Или куда хочет. Но не здесь.
— Ты не имеешь права! — свекровь вскочила, опрокинув чашку. По скатерти растеклось коричневое пятно. — Это квартира моего сына!
— Это наша общая квартира. И я, как совладелец, имею право решать, кто в ней живёт. А воры здесь жить не будут.
— Паша! — Валентина Петровна вцепилась в рукав сына. — Скажи ей! Поставь на место эту выскочку!
Павел растерянно смотрел то на мать, то на жену. Марина видела, как в нём борются привычка подчиняться матери и понимание, что жена права. Она знала, чем закончится эта борьба. Всегда знала.
— Марин, не горячись, — начал он примирительно. — Давай сядем, спокойно поговорим…
— Поговорим, — кивнула она. — Только сначала ответь на один вопрос. Ты считаешь нормальным, что твоя мать украла деньги у твоего ребёнка?
— Не украла, а взяла! — взвизгнула свекровь. — Имею право!
— Мам, помолчи, пожалуйста, — Павел потёр виски. — Марин, ну конечно, это неправильно. Но мама же вернёт…
— Не верну! — отрезала Валентина Петровна.
— Вот видишь? — Марина развела руками. — Она не считает себя виноватой. Более того, она считает, что имеет право брать наши деньги когда захочет. Сегодня восемьдесят тысяч, завтра двести, послезавтра всю зарплату. И ты это поддерживаешь.
— Я не поддерживаю! Я просто… Мам, ну правда, надо вернуть деньги.
— Ты тоже против меня! — свекровь закатила глаза. — Родной сын! Предатель! Я тебя растила, всё для тебя делала!
— О, сейчас начнётся спектакль, — устало сказала Марина. — Валентина Петровна, можете не стараться. Я всё равно не изменю решения. Неделя. Потом я вызываю слесаря и меняю замки.
Она направилась к выходу, но голос Павла остановил её:
— Если мама уйдёт, я уйду вместе с ней.
Марина медленно обернулась. Муж стоял, обняв мать за плечи. В его глазах была решимость человека, загнанного в угол.
— Это твой выбор, — спокойно ответила она. — Алёнка останется со мной.
— Посмотрим, что суд скажет! — взвизгнула свекровь. — Отсудим ребёнка! Негодная мать! Весь день на работе, ребёнок в садике! А я бы с ней сидела!
— За восемьдесят тысяч в месяц? — поинтересовалась Марина. — Или тариф уже повысился?
Валентина Петровна побагровела, но промолчала. Павел выглядел растерянным. Видимо, он не ожидал, что его угроза не сработает.
— Марин, ну зачем ты так… Мы же семья…
— Семья не ворует друг у друга, Паша. Семья поддерживает и защищает. А ты не защитил ни меня, ни дочь. Ты выбрал маму. Что ж, живите вместе. Счастливо.
Марина вышла из кухни и заперлась в спальне. Сердце колотилось как бешеное, руки дрожали. Она сделала это. Сказала то, что копилось три года. Поставила ультиматум. Теперь пути назад не было.
За дверью слышались приглушённые голоса. Валентина Петровна что-то возмущённо говорила, Павел пытался её успокоить. Потом хлопнула дверь — видимо, он ушёл к матери в её комнату. Марина знала, что сейчас там будет долгий разговор, в котором свекровь объяснит сыну, какая его жена неблагодарная дрянь и как он будет счастлив без неё.
Алёнка проснулась и сонно потёрла глазки.
— Мамочка, а почему ты плачешь?
Марина не заметила, как по щекам потекли слёзы. Она быстро вытерла их и улыбнулась дочке.
— Просто устала, солнышко. Хочешь сказку?
— Хочу! Про принцессу!
— Хорошо. Жила-была принцесса в большом замке. И была у неё злая мачеха…
— Как у Золушки?
— Да, похоже. Только эта мачеха была ещё хитрее. Она не заставляла принцессу работать. Она просто забирала у неё все драгоценности. Говорила, что имеет право, потому что вырастила её…
Марина рассказывала сказку, а сама думала о том, что будет дальше. Найти съёмную квартиру с ребёнком будет непросто. Денег в обрез. Но она справится. Обязательно справится. Ради дочки. Ради себя. Ради того, чтобы больше никогда не слышать этот противный голос: «Имею право!»
Ночью она не спала. Лежала, слушая, как за стеной свекровь что-то эмоционально рассказывает Павлу. Иногда доносились его редкие реплики. Он не пришёл в спальню. Остался с мамой. Выбор был сделан.
Утром Марина проснулась от того, что кто-то трогает её за плечо. Открыла глаза — над ней стоял Павел. Вид у него был помятый, глаза красные.
— Марин, давай поговорим.
Она села, поправила волосы. Алёнка всё ещё спала, раскинув ручки.
— О чём?
— Мама готова извиниться.
— И вернуть деньги?
Павел замялся.
— Она говорит, уже потратила…
— Тогда не о чем говорить.
— Марин, ну нельзя же так! Она старый человек. Куда ей идти? У неё же никого, кроме меня…
— У неё есть квартира.
— Там ремонт нужен…
— За три года можно было сделать десять ремонтов. Паш, она просто не хочет жить одна. Ей нужен кто-то, кого можно контролировать, унижать, обворовывать. И ты ей это позволяешь.
— Она моя мать!
— А я твоя жена. Алёнка — твоя дочь. Но почему-то мать для тебя важнее.
Павел опустил голову. Марина знала, что он чувствует. Вину, разрывающую пополам. С одной стороны — женщина, которая его родила и вырастила. С другой — семья, которую он создал сам. И он не может выбрать, потому что всю жизнь мама выбирала за него.
— Дай нам ещё один шанс, — попросил он. — Я поговорю с ней. Она больше не будет брать деньги без спроса.
— Она вообще не должна их брать, Паш. Ни с спросом, ни без. Это наши деньги. Семейные. На них я покупаю еду твоей дочери, одежду, оплачиваю садик. А твоя мать считает, что имеет на них право просто потому, что она твоя мать.
— Но она же помогала с квартирой…
— Сто тысяч три года назад. Мы уже вернули ей в десятикратном размере — бесплатным проживанием, питанием, лекарствами. Сколько ещё мы должны платить?
Павел молчал. Ответа у него не было. Он привык, что мама всегда права. Что её нужно слушаться, ублажать, прощать все выходки. Потому что она мама. Святое. Неприкосновенное.
— Я подумаю, — наконец сказал он. — Дай мне время.
— У тебя неделя. Как и у неё.
Павел кивнул и вышел. Марина знала, что никакого решения он не примет. Будет тянуть, надеяться, что всё рассосётся само. Что она смягчится, простит, махнёт рукой. Как махала три года.
Но только не в этот раз.
Следующие дни прошли в напряжённом молчании. Валентина Петровна демонстративно не выходила из своей комнаты, когда Марина была дома. Павел метался между ними, как побитая собака. Пытался наладить мир, но обе женщины были непреклонны.
На третий день свекровь устроила спектакль. Вызвала скорую, сославшись на сердечный приступ. Врачи приехали, померили давление — в норме. Послушали сердце — тоже. Вежливо посоветовали меньше нервничать и уехали. Валентина Петровна рыдала, причитала, что её никто не любит, все хотят смерти. Павел суетился вокруг с валерьянкой. Марина молча собирала дочку в садик.
— Бессердечная! — крикнула ей вслед свекровь. — Я тут умираю, а ей всё равно!
Марина не ответила. Она знала цену этим приступам. Валентина Петровна была здорова как бык. Все её болезни чудесным образом проявлялись только тогда, когда нужно было надавить на жалость.
На пятый день Павел попытался в последний раз.
— Мам готова съехать, — сказал он, войдя в спальню. — Но ей нужны деньги на ремонт. Хотя бы тысяч двести.
Марина рассмеялась. Не смогла сдержаться. Ситуация была настолько абсурдна, что оставалось только смеяться.
— То есть она украла восемьдесят тысяч, а теперь хочет ещё двести? За что? За то, что соизволит оставить нас в покое?
— Марин, ну надо же как-то решать вопрос…
— Он уже решён. Послезавтра я меняю замки. Если твоя мать к этому времени не съедет, её вещи окажутся на лестничной площадке.
— Ты не посмеешь!
— Посмотрим.
В ночь на седьмой день Марина проснулась от странного шума. Прислушалась — кто-то ходил по квартире. Она тихонько встала, приоткрыла дверь. В коридоре горел свет. Валентина Петровна в халате стояла у комода и рылась в ящиках.
— Что вы делаете? — громко спросила Марина.
Свекровь вздрогнула, обернулась. В руках у неё была шкатулка с украшениями — свадебный подарок от Марининых родителей.
— Я… я искала таблетки, — пролепетала она.
— В моей шкатулке?
— Перепутала… темно же…
— При включённом свете?
Валентина Петровна покраснела, но тут же перешла в наступление:
— Да что ты себе позволяешь! Следишь за мной! Шпионишь! В собственном доме!
— Это не ваш дом. И шкатулка не ваша. Положите на место.
— А если не положу?
— Вызову полицию.
Свекровь презрительно фыркнула, но шкатулку поставила обратно. Развернулась и пошла к себе, на ходу бормоча проклятия.
Утром Марина обнаружила, что из шкатулки пропали золотые серёжки — подарок мужа на годовщину свадьбы. Она даже не стала устраивать скандал. Просто позвонила слесарю.
К обеду замки были заменены. Марина оставила один комплект ключей Павлу, второй взяла себе. Свекрови ключи не полагались.
Когда Валентина Петровна вернулась с прогулки (она специально уходила, чтобы не видеть «этого безобразия»), дверь её ключом не открылась. Она начала звонить, колотить кулаками.
Марина открыла.
— Что за фокусы! — взвизгнула свекровь. — Почему дверь не открывается?
— Замки поменяли. Я предупреждала.
— Где мои ключи?
— У вас их больше нет. Собирайте вещи.
Валентина Петровна оттолкнула невестку и ворвалась в квартиру.
— Паша! Паша! — заголосила она. — Иди сюда! Смотри, что твоя жена вытворяет!
Павел вышел из комнаты. Вид у него был убитый.
— Мам, Марина предупреждала…
— Ты на чьей стороне? — взвизгнула мать. — Я твоя мать! Единственная! А она кто? Пришла, прибрала к рукам и теперь мать родную на улицу выгоняет!
— Никто вас не выгоняет, — устало сказала Марина. — У вас есть квартира. Езжайте туда.
— Там ремонт!
— За три года можно было сделать. Не захотели. Это ваши проблемы.
Валентина Петровна повернулась к сыну:
— Паша, скажи ей! Прикажи! Ты же мужчина в доме!
Павел стоял, опустив голову. Марина видела, как в нём борются два чувства. С одной стороны — привычка подчиняться матери. С другой — понимание, что жена права. Что мать зашла слишком далеко. Что воровство — это не «взяла по праву», а преступление.
— Мам, — начал он тихо, — может, и правда лучше будет, если ты поживёшь отдельно. Мы будем навещать, помогать…
— Предатель! — взвыла Валентина Петровна. — Родной сын! Я тебя вырастила, всё для тебя делала, а ты! Из-за этой… этой…
— Достаточно, — холодно оборвала её Марина. — Оскорбления в моём доме я слушать не намерена. Даю вам час на сборы. Потом вызываю полицию.
— Полицию! Ты мне угрожаешь полицией! Паша, ты слышишь?
Но Павел молчал. Он сделал свой выбор. Не в пользу жены, но и не в пользу матери. Он выбрал позицию страуса — спрятать голову в песок и ждать, пока буря пройдёт.
Валентина Петровна поняла, что проиграла. Её лицо исказилось от злости.
— Ах так! Ну, погодите! Вы у меня попляшете! Я вам такое устрою!
Она ринулась в свою комнату. Через несколько минут оттуда послышался грохот — свекровь начала швырять вещи в сумки. Марина вернулась на кухню. Нужно было приготовить обед для Алёнки.
Через час Валентина Петровна вышла из комнаты с двумя огромными баулами. Лицо её было перекошено от злости.
— Не думайте, что так просто отделаетесь! — прошипела она. — Я вам ещё покажу! Отсужу квартиру! Она куплена на мои деньги!
— На ваши сто тысяч из трёх миллионов? — спокойно уточнила Марина. — Удачи в суде.
— Паша! Ты хоть проводи мать!
Павел нехотя вышел в коридор, взял один баул. Они вышли. Марина слышала, как свекровь всю дорогу до лифта отчитывает сына, называет предателем, грозит проклятьем.
Дверь закрылась. В квартире стало тихо. Непривычно, оглушительно тихо. Марина села на кухне, налила себе чаю. Руки слегка дрожали. Она сделала это. Выгнала свекровь. Отстояла своё право жить спокойно, без унижений и воровства.
Павел вернулся через полчаса. Молча прошёл в спальню, лёг на кровать лицом к стене. Марина не стала его трогать. Он должен был сам осознать произошедшее. Сам решить, что для него важнее — токсичная мать или семья.
Вечером, когда она укладывала Алёнку спать, дочка неожиданно спросила:
— Мамочка, а почему баба Валя уехала?
— Она поехала к себе домой, солнышко.
— А она больше не придёт?
— Нет, не придёт.
— Хорошо, — неожиданно сказала девочка. — Она всегда злая была. И конфеты невкусные давала.
Марина удивилась. Она думала, дочка любит бабушку. Но дети часто видят то, что взрослые стараются не замечать.
Ночью Павел попытался поговорить.
— Марин, может, мы погорячились? Мама же старый человек…
— Старый — не значит, что можно воровать.
— Она не считает это воровством…
— А я считаю. И закон считает. Паш, твоя мать переступила черту. Она взяла деньги, предназначенные для ребёнка. Своей внучки. И не видит в этом ничего плохого. Более того, требует ещё. Это нормально?
— Нет, но…
— Никаких «но». Либо ты признаёшь, что она неправа, либо собирай вещи и езжай к ней. Третьего не дано.
Павел замолчал. Марина знала, что он не уедет. Не потому, что выбрал семью. Просто ему удобнее здесь — чистая квартира, готовая еда, налаженный быт. С матерью придётся самому обо всём заботиться. А Павел не был к этому готов.
Прошла неделя. Валентина Петровна названивала сыну по десять раз в день. Жаловалась на здоровье, на одиночество, на неудобства. Требовала денег на ремонт. Павел отмалчивался или отвечал односложно.
Потом начались угрозы. Свекровь грозилась подать в суд, отобрать квартиру, лишить Марину родительских прав. Писала гадости в родительский чат садика. Звонила на работу Марины с жалобами. Но все эти попытки разбивались о стену равнодушия. Марина не реагировала. Она просто жила своей жизнью, наслаждаясь спокойствием.
А потом Валентина Петровна исчезла. Перестала звонить, писать, угрожать. Павел забеспокоился, поехал проверить. Вернулся с странным выражением лица.
— Она продала квартиру, — сообщил он. — И уехала к своей сестре в другой город.
— Продала? Но как же вечный ремонт?
— Никакого ремонта не было. Квартира в отличном состоянии. Она просто не хотела жить одна.
Марина не удивилась. Она давно подозревала что-то подобное. Валентина Петровна просто паразитировала на сыне, используя его чувство долга.
— И что теперь?
— Не знаю, — Павел сел за стол, обхватил голову руками. — Она сказала, что у неё больше нет сына. Что я предатель и она меня не простит.
— Манипуляция, — спокойно сказала Марина. — Через месяц позвонит, будет рыдать, проситься обратно.
Но месяц прошёл, а звонка не было. И второй. И третий. Валентина Петровна как в воду канула. Павел пытался дозвониться — телефон не отвечал. Написал сестре — та ответила, что Валентина Петровна не хочет с ним общаться.
Постепенно жизнь наладилась. Без постоянных скандалов, упрёков и претензий в доме стало спокойно. Алёнка расцвела — оказалось, присутствие бабушки угнетало её больше, чем казалось. Павел тоже изменился. Стал спокойнее, увереннее. Как будто сбросил с плеч невидимый груз.
Марина устроилась на новую работу — с лучшей зарплатой и удобным графиком. Они смогли закрыть кредит, отложить денег на отпуск. Впервые за три года поехали на море всей семьёй.
А потом, через полгода, раздался звонок. Незнакомый номер.
— Марина? — голос был женский, усталый. — Это Ольга, сестра Валентины Петровны. Мне нужно с вами поговорить.
Сердце Марины ёкнуло. Неужели что-то случилось?
— Слушаю вас.
— Валентина у меня больше не живёт. Я выставила её два месяца назад. Не выдержала. Она обворовала мою дочь — вытащила деньги, отложенные на свадьбу. Пятьсот тысяч. Говорит, имела право, потому что помогала с воспитанием в детстве.
Марина не знала, смеяться или плакать. История повторялась.
— И где она сейчас?
— Снимает комнату. Деньги от продажи квартиры почти кончились — спустила на какие-то сомнительные вложения. Просила меня передать Паше, что если он хочет помириться, она готова вернуться.
— Спасибо за информацию. Я передам мужу.
— Марина, — голос Ольги стал тише, — не пускайте её обратно. Она высосет из вас все соки. Я двадцать лет терпела её выходки из-за родственных чувств. И что в итоге? Она ограбила мою дочь и даже не считает себя виноватой.
— Не волнуйтесь. Она к нам не вернётся.
Марина положила трубку и задумалась. Рассказать Павлу или нет? С одной стороны, он имел право знать. С другой — зачем бередить старые раны?
Вечером она всё-таки рассказала. Павел выслушал молча, только челюсть напряглась.
— Пятьсот тысяч, — повторил он. — У племянницы. На свадьбу.
— Да. И не видит в этом ничего плохого.
— А я всё думал, может, мы были слишком жестоки… Может, надо было по-другому…
— Паш, твоя мать больна. Не физически — психологически. Она считает, что весь мир ей должен. И будет брать, пока не останется ничего. Мы вовремя остановились.
Павел кивнул. В его глазах больше не было сомнений. Он окончательно понял, что мать, которую он боготворил, была обычной воровкой с завышенным самомнением.
— Она хочет вернуться, — добавила Марина.
— Нет, — твёрдо сказал Павел. — Никогда. Я не позволю ей снова разрушить нашу семью.
И Марина поверила. Потому что в его голосе звучала сталь, которой не было раньше. Валентина Петровна своими руками разрушила то, что пыталась удержать. Потеряла сына, пытаясь его контролировать. Осталась одна, потому что не умела уважать чужие границы.
А Марина, глядя на спящую дочь, думала о том, что всё сложилось правильно. Да, было тяжело. Да, пришлось пройти через скандалы и ультиматумы. Но теперь в их доме был мир. И никакие «я имею право» больше не нарушат этот покой.
Потому что право надо заслужить. Уважением, любовью, поддержкой. А не отбирать силой, прикрываясь родственными связями.
И ещё Марина знала — если Валентина Петровна попытается вернуться, дверь для неё будет закрыта. Навсегда. Потому что некоторые уроки нужно проходить только один раз.
