— Ты опять их поставила в шкаф, я же сказала, у Вадима ноги больные, ему нагибаться нельзя! — голос Лидии Аркадьевны, свекрови, прорезал утреннюю тишину, как ржавый гвоздь по стеклу.
Наташа, еще полусонная, открыла глаза, она знала, что речь о домашних тапках Вадима. Вчера вечером она, как обычно, убрала их в шкафчик для обуви в прихожей, чтобы не спотыкаться и чтобы не валялись под ногами. У Лидии Аркадьевны же было свое правило: тапки Вадима, ее ненаглядного сына, должны стоять строго у порога, чтобы сразу надеть. Сегодня суббота, значит свекровь уже здесь, без звонка, без предупреждения, как всегда, и похоже уже успела провести утреннюю инспекцию.
На кухне хлопнула дверца холодильника, потом послышался характерный щелчок. Наташа поежилась, это Лидия Аркадьевна нашла её сыр за 900 рублей, с плесенью, который Наташа купила вчера вечером, чтобы побаловать себя после тяжелой рабочей недели. Она предвкушала, как утром заварит кофе и съест кусочек этого сыра в тишине.
Вадим, ее муж, дышал ей в ухо, мерно и глубоко, вряд ли он собирался вставать. Его постоянный аргумент, когда свекровь устраивала очередную утреннюю инспекцию: «Я всю неделю работаю, дайте мне поспать, вы там сами разберётесь, девчонки», как будто они играют в куклы, а не разрушают её жизнь.
Наташа закрыла глаза, гнев был тупой и тяжелый, поднимался откуда-то из желудка. Ну вот и доигралась, Наташка, принцесса на горошине, теперь живёшь с королевой-деспотом. На твоей же, блин, территории, в квартире, купленной бабушкой Вадима, но, кажется, уже давно переданной по наследству Лидии Аркадьевне без всяких там бумажек, просто по праву самого громкого голоса.
Наташа любила свой балкон, не модный, с панорамными окнами и видом на набережную, а самый обычный, советский, с облупившейся краской на перилах и парой горшков герани, которая упрямо цвела даже под выхлопами проезжающих по проспекту машин. Когда Вадим предлагал: «Давай застеклим, сделаем красиво», она отмахивалась: «Не сейчас, Вадик, не сейчас», это «не сейчас» длилось уже пятнадцать лет, ровно столько они прожили в этой двушке на окраине. Наташа пришла в нее в статусе молодой жены, наивной, влюбленной и свято верящей в то, что семейный очаг – это штука магическая, сама себя строит.
Ипотеки не было, квартира досталась Вадиму от бабушки, большая удача, говорили все. Наташа, поначалу, тоже так думала, пока не поняла, что у этой удачи есть невидимые нити, тянущиеся из прошлого, и вот эти нити-то и управляют всем, особенно одна нить в лице свекрови.
Свекровь была женщиной, которая знала, как надо. Как надо варить борщ, как надо воспитывать детей, и конечно же, как надо жит, особенно, как надо жить в её квартире. Хотя квартира была Вадима, а значит, и их общая, Лидия Аркадьевна считала ее своей, она тут родилась, выросла, отсюда вышла замуж, сюда вернулась после развода. И то, что она прописана в соседнем районе, на другом конце города, ничего не меняло, здесь были ее стены, ее дух, ее порядок.
Каждые выходные, как по расписанию, в субботу утром, звонок в дверь, «А вот и я, мои хорошие!» – с порога, без приглашения, с таким видом, будто она не просто гостья, а проверяющий из вышестоящих органов, и начиналось.
– Наташенька, солнышко, а ты пыль-то протерла на верхних полках, я вот потрогала – вроде не очень… – Вадик, сынок, ты что, опять один носок потерял, я тебе уже говорила, складывай по парам, мать же для тебя старается! – Ну вот, герань опять завяла, я же вам говорила, поливать надо вечером, а не утром, вон у меня как цветет, загляденье!
Наташа сначала пыталась объяснять, спорить, мол пыль вчера вытирала, носки Вадик сам теряет. Лидия Аркадьевна в ответ тяжело вздыхала, закатывала глаза и говорила: «Молодежь, не понимают еще ничего». Вадим отмалчивался, или отшучивался: «Мам, ну чего ты, Наташа старается, ты же знаешь». Это «старается» звучало как извинение, и Наташу это бесило больше всего.
Она чувствовала себя временщицей, в своем же доме. Место, которое должно было стать ее крепостью, ее тихой гаванью, было проходным двором, где каждый кирпичик помнил Лидию Аркадьевну, где воздух был пропитан ее духом, ее правилами. И где она, Наташа, постоянно чувствовала себя виноватой в том, что живет не так, как надо, не там, не с тем, не так убирает, не так готовит, не так дышит.
Иногда, в минуты отчаяния, Наташа садилась на том самом балконе, курила, а Вадиму говорила, что бросила, и смотрела на проспект. Машины неслись куда-то, люди спешили, а она сидела, приросшая к этому креслу, к этим стенам, которые, казалось, вот-вот начнут давить, и в голове пульсировало одно: это не мой дом.
Самым болезненным был вопрос с дачей. Старенькая дача, доставшаяся еще прадеду, она была оформлена на Лидию Аркадьевну. Но все эти годы, каждое лето, Наташа и Вадим вкладывали в нее силы и деньги. Наташа там копала грядки, белила деревья, красила забор, Вадим чинил крышу, менял проводку, вкладывали, как в свое. А Лидия Аркадьевна только приезжала на шашлыки и комментировала: «Ну вот, Наташенька, а я говорила, что капуста здесь не растет, надо было рассаду у тети Клавы брать».
Они давно мечтали построить там баню, Вадим загорелся, Наташа сначала сомневалась, но потом тоже поддалась. Своя баня, сколько радости! Вадим взял большой кредит под залог доли Лидии Аркадьевны в её квартире. Вадим тогда сказал: «Ой, мама сама предложила, чтобы проще было, она же не захочет лишний раз с бумажками на дачу бегать, оформлять там что-то, а так просто, быстро, одобрили». Наташа нахмурилась, но спорить не стала, она привыкла доверять Вадиму, как оказалось, себе во вред.
Баня получилась на загляденье, крепкая, пахучая, с хорошей печкой. Первые несколько недель они каждые выходные ездили на дачу, топили ее, парились, смеялись, Наташа впервые почувствовала, что вот это – наше.
А потом начались звоночки. – Вадик, а к нам на дачу тут Машенька с семьей приедет на все выходные, – сказала Лидия Аркадьевна однажды по телефону. – Бабушка же ее не видела сто лет. Машенька, двоюродная племянница Лидии Аркадьевны, которую Наташа видела пару раз в жизни. Они приехали, и остались не на выходные, а на месяц, а потом еще на месяц. – У них там, ты понимаешь, Наташенька, трубу прорвало, – объясняла Лидия Аркадьевна. – Им же негде жить, пока ремонт, дача большая, места всем хватит.
Наташа кипела, но молчала, Вадим снова пожимал плечами: «Ну что я сделаю, это же родственники, мама не может отказать».
А потом Лидия Аркадьевна заявила, что хочет продать квартиру, где она сама прописана, и переехать на дачу окончательно. – Там же баня новая, что мне в этой пыльной Москве сидеть? – вещала она. – А квартирку эту продадим, денежки на книжку положим, на черный день.
Это был удар под дых, Наташа поняла, что дача, в которую они вложили столько сил и денег, теперь просто уйдет из их жизни. Она попыталась поговорить с Вадимом: – Вадик, но как же так, мы же там баню строили, мы же там жили… – Ну и что, мама имеет право, это же ее дача, – отрезал он, отводя взгляд. – Да и тебе что, жалко, что ли, родная кровь.
Эти слова пронзили ее насквозь, ей было не жалко, а было больно от его равнодушия, от его предательства, и от того, что она снова оказалась в роли человека, который не имеет права на свои чувства, на свое мнение.
Полгода дача была занята родственниками, Наташа ездила туда, как в гости, и каждый раз видела, как плоды их труда используются другими, как чужие вещи лежат на ее полках. Вадим будто не замечал, он только говорил: «Ну, скоро они уедут, ремонт же заканчивают.
А потом пришел новый удар, Наташа, перебирая старые документы, случайно наткнулась на выписку из ЕГРН, по квартире, где они жили. И ее словно током ударило, там, черным по белому, было написано: «Собственник Вадим Сергеевич К., доля в праве – ½, и рядом Лидия Аркадьевна К., доля в праве – 1/2».
Квартира, которую она считала их с Вадимом, где она прожила пятнадцать лет, оказалась поделена между ним и его матерью, которая жила на другом конце города. Холод пронзил ее до самых костей, она вспомнила Вадима, когда он брал кредит на баню, «Под залог доли Лидии Аркадьевны в её же квартире». То есть, баня была построена на деньги, которые по факту были займом под часть недвижимости свекрови, а не Вадима. Но ведь Лидия Аркадьевна жила в их квартире, и ее мозг начал лихорадочно складывать пазл. Он не хотел оформлять дачу на себя, потому что тогда бы она стала их общей собственностью. А так, дача оставалась маминой, и эта квартира наполовину его и наполовину матери.
Когда Вадим пришел домой, Наташа ждала его на кухне, с этой выпиской в руке. – Вадим, – голос ее был на удивление спокоен. – Что это, он бросил взгляд на бумагу, и его лицо мгновенно изменилось. Сначала растерянность, потом раздражение. – А что это, это же давно было, мама долю себе оставила, чтобы спокойнее было, мало ли что. – Мало ли что Вадим? – Наташа встала. – Я живу здесь пятнадцать лет, я здесь всю душу вложила, все свои деньги, мы же договаривались! – А что договаривались? – он повысил голос. – Ты сюда пришла ни с чем, квартира бабушкина, не твоя, мама же не просто так для меня долю оставила, она же для нас, на всякий случай!
Это звучало как удар, все эти годы она была здесь, как будто арендатор, а не хозяйка. – То есть, я здесь никто? – спросила Наташа. Вадим взмахнул руками. – Ну чего ты начинаешь, не надо драмы, всё же нормально.
Но ничего не было нормально, это был перелом. Наташа не плакала, просто смотрела на Вадима, и видела в нем чужого человека. Все эти годы ее терпения, ее любви, ее труда – все было перечеркнуто одной бумажкой.
На следующий день Наташа поехала в город, сняла небольшую квартиру, нашла риелтора. Сказала: «Хочу сдать долю в двушке, желательно семье, только не шуметь». Риелтор посмотрела на нее странно. — Вы там прописаны? — Да, — ответила Наташа. Наташа знала, что сдать долю без согласия второго собственника практически невозможно, но это был её первый шаг, её вызов, она решила идти до конца.
Вернувшись, Наташа собрала вещи, самое необходимое: паспорт, документы, несколько любимых книг, одежду. Вадим был на работе, Лидия Аркадьевна, к счастью, была на своей половине города.
Когда Вадим вернулся, Наташа сидела на балконе, том самом, с геранью. – Ты куда? – спросил он, увидев чемодан. – Я ухожу, Вадим, – спокойно сказала она. – Не могу больше. – Но куда? – его голос задрожал. – Это же наш дом! – Нет, Вадим, – Наташа встала. – Это твой дом, и половина твоей мамы, а я здесь, как ты сам сказал, пришла ни с чем, и я ухожу с тем, с чем пришла.
Она вызвала такси, Вадим кричал что-то вслед, про предательство, про то что мы же семья. Она не оглянулась, захлопнула дверь, и в первый раз за долгие годы ощутила, что дышит полной грудью.
Первые недели она жила в съемной квартире, маленькой, уютной, без герани на балконе, зато ее. Никто не проверял пыль, никто не комментировал, как она заваривает чай. Она купила себе новые шторы, сама выбрала обои, и впервые за долгое время почувствовала себя дома.
Письмо от Вадима пришло через месяц. Сухое, официальное. «Надо обсудить имущество, считаю, что дача должна быть поделена поровну, ведь мы столько в неё вложили, а с квартирой как будем?».
Наташа усмехнулась, баня построенная на кредит, который он взял под залог свекровиной доли, и теперь он хочет делить дачу. Она позвонила юристу, которую нашла через знакомых, юрист выслушала, потом сказала: «Наталья, дача собственность Лидии Аркадьевны, вы там ничего не докажете, а вот с квартирой если вы докажете, что вкладывались в неё, то половина ваша. Это сложно, долго, но шанс есть, если суд признает за вами долю, тогда вы сможете ее продать».
Наташа подумала, ей не хотелось долгих судов, доказывая, что она что-то там вкладывала в чужое, ей хотелось своего, настоящего.
Она отправила Вадиму ответ: «Квартиру ты можешь выкупить у матери, раз она так для тебя долю оставила, а потом, если захочешь, сможешь выкупить у меня компенсацию за все вложенные в нее деньги и усилия за эти пятнадцать лет, по рыночной оценке. Дачу делить не буду, там ты уже всё получил, а что до моей доли забудь», и подписала, почти не дрогнувшей рукой.
Вадим звонил, кричал, угрожал судами, Лидия Аркадьевна звонила, плакала, умоляла: «Наташенька, как же так, мы же семья, это же все для вас!»
Наташа отвечала спокойно, без злости, она научилась быть сильной, научилась говорить нет. Она просто подала на развод, без громких судебных тяжб за имущество, без криков и истерик. Она знала, что ее главное приобретение, это не метры, а сама она. Вадим, возможно, рассчитывал на ее слабость, на то, что она будет цепляться за каждый рубль, за каждую вещь, но она не стала. Она взяла ровно столько, сколько было нужно, чтобы встать на ноги, это были деньги, которые она когда-то вложила в ремонт, в уют. Вадим, чтобы она просто отстала и не поднимала шум, согласился выплатить эту сумму, денег было не то чтобы много, но для нее они были символом.
Через полгода она купила себе маленькую однокомнатную квартиру в новостройке, с панорамным балконом и видом на восход, она поставила там новую герань, которая сразу зацвела пышным цветом.
Иногда, по вечерам, она сидела на этом балконе, смотрела, как засыпает город, и чувствовала легкий ветерок на лице. Он был не просто прохладным, он был воздухом свободы, и она знала, что теперь, впервые за долгое время, всё зависит только от нее, и это было хорошо.
Свежие рассказы от Зины ждут вас на канале каждый день. (Все события вымышленные, все совпадения случайны)
Подпишитесь, чтобы не пропускать новые истории. А хейтерам скажу считайте до 10, говорят это успокаивает и отвлекает от негативных мыслей!
Ставьте палец вверх если понравилось читать и вниз если не понравилось.
