— Леночка, голубушка, ещё немного салата вот этой милой даме, — голос свекрови, Тамары Павловны, сочился мёдом, который больно обжигал.
Я молча кивнула, подхватывая почти пустую салатницу. Милая дама, троюродная тётка моего мужа Славы, одарила меня таким взглядом, каким обычно смотрят на навязчивую муху.
Я двигалась по кухне почти бесшумно, стараясь не привлекать лишнего внимания. Сегодня у Славы был день рождения.
Вернее, не так. Сегодня его семья праздновала его день рождения в нашей квартире. В квартире, за которую платила я.
Смех из гостиной доносился обрывками. Громкий, раскатистый бас дяди Жени, визгливые нотки его жены.
И над всем этим — властный, не терпящий возражений голос Тамары Павловны. Мой муж, Слава, скорее всего, сидел, смущённо улыбаясь и изредка поддакивая.
Я наполнила салатницу, украсила её веточкой укропа. Руки двигались на автомате, а в голове билась всего одна мысль, одна цифра. Двадцать. Двадцать миллионов.
Вчера вечером, когда я получила на почту финальное подтверждение, я просто сидела на полу в ванной, чтобы никто не видел, и смотрела на экран телефона.
Проект, который я вела последние три года, бессонные ночи, переговоры, слёзы и почти полное отчаяние — всё это превратилось в одну строчку в банковском приложении. Цифра с семью нулями. Моя свобода.
— Ну где ты там застряла? — нетерпеливо крикнула свекровь. — Гости ждут!
Я взяла салатницу и вернулась в комнату. Праздник был в самом разгаре.
— Какая же у тебя Леночка медлительная, Слава, — протянула тётка, отодвигая свою тарелку. — Просто черепаха.
Слава дёрнулся, но промолчал. Лишь бы не было скандала. Его девиз по жизни.
Я поставила салат на стол. Тамара Павловна, поправляя свою безупречную причёску, громко, чтобы слышали все, произнесла:
— Ну что вы хотите, не всем дано быть проворными. Работа в офисе — это вам не хозяйство вести. Там посидела за компьютером, и домой. А тут думать надо, соображать, суетиться.
Она обвела гостей победным взглядом. Все согласно закивали. Я почувствовала, как щёки начинают гореть.
Я потянулась за пустым бокалом, чтобы наполнить его соком, но случайно задела вилку. Она со звоном упала на пол.
В комнате на мгновение стало тише. Десяток пар глаз устремились сначала на вилку, потом на меня.
Тамара Павловна рассмеялась. Громко, зло и унизительно.
— Вот видите? Я же говорила! Руки-крюки.
Она повернулась к своей соседке и, не особо понижая голос, с ехидной усмешкой добавила:
— Я всегда Славику говорила: она тебе не ровня. В этом доме ты хозяин, а она… ну, так, помогает. Подай, принеси. Ты не хозяйка — ты прислуга.
Смех снова наполнил комнату, на этот раз ещё более дружный. Я подняла глаза и посмотрела на мужа. Слава отвёл взгляд, делая вид, что очень занят салфеткой.
А я… Я подняла вилку. Спокойно. Выпрямилась. И впервые за весь вечер улыбнулась. Не вежливо и натянуто, а по-настоящему.
Они ещё не знали, что их мир, построенный на моём терпении, вот-вот рухнет. А мой только начал строиться. Прямо сейчас.
Моя улыбка явно сбила их с толку. Смех оборвался так же внезапно, как и начался. Тамара Павловна даже перестала жевать, её челюсть застыла в недоумении.
Я не стала класть вилку на стол. Вместо этого я прошла на кухню, опустила её в раковину, взяла чистый бокал и налила себе вишнёвого сока.
Того самого, дорогого, который я покупала для себя, а свекровь всегда считала «блажью» и «деньгами на ветер».
С бокалом в руке я вернулась в гостиную и села на единственное свободное место. Рядом со Славой. Он посмотрел на меня так, будто увидел впервые.
— Лена, горячее стынет! — Тамара Павловна пришла в себя. В её голосе прорезались привычные стальные нотки. — Нужно гостям подавать.
— Уверена, Слава справится, — я сделала маленький глоток сока, не сводя с неё глаз. — Он же хозяин в доме. Пусть проявит себя.
Все взгляды метнулись к Славе. Он побледнел, потом покраснел. Заёрзал на стуле, бросая умоляющие взгляды то на меня, то на мать.
— Я… Да, конечно, — пробормотал он и, спотыкаясь, поплёлся на кухню.
Это была маленькая, но такая сладкая победа. Воздух в комнате загустел.
Тамара Павловна, поняв, что прямая атака провалилась, сменила тактику. Она заговорила о даче.
— Мы тут решили, в июле все вместе поедем на дачу. На месяц, как обычно. Воздухом подышим.
Леночка, тебе нужно будет на следующей неделе начать вещи собирать, закрутки отвезти, дом в порядок привести.
Она говорила так, будто это было давно решённым делом. Будто моего мнения не существовало в природе.
Я медленно поставила бокал на стол.
— Звучит чудесно, Тамара Павловна. Но, боюсь, у меня другие планы на это лето.
Слова упали в центр стола, как кубики льда.
— Какие ещё планы? — Слава вернулся с подносом, на котором криво стояли тарелки с горячим. — Что ты выдумываешь?
Его голос дрожал от раздражения и растерянности.
Он так привык, что я всегда соглашаюсь, всегда иду на уступки, что мой отказ прозвучал для него как объявление войны.
— Ничего не выдумываю, — я спокойно посмотрела сначала на него, потом на его мать, которая впилась в меня взглядом, полным ярости.
— У меня деловые планы. Я покупаю новую квартиру.
Я сделала паузу, наслаждаясь эффектом.
— Эта, знаете ли, стала слишком тесной.
Наступила оглушительная пауза, которую первой нарушила, конечно же, Тамара Павловна. Она издала короткий, каркающий смешок.
— Покупает она. На какие шиши, позволь спросить? В ипотеку на тридцать лет залезешь? Всю жизнь будешь на бетонные стены работать?
— Мама права, Лен, — тут же подхватил Слава, почувствовав поддержку. Он поставил поднос на стол с таким грохотом, что несколько капель соуса брызнули на скатерть.
— Прекрати этот цирк. Ты нас всех позоришь. Какая квартира? Ты с ума сошла?
Я обвела взглядом их лица. На каждом читалось одно и то же: презрительное недоверие. Они смотрели на меня как на пустое место, которое вдруг возомнило себя чем-то значимым.
— Почему же в ипотеку? — я мягко улыбнулась. — Нет, я не люблю долги. Я покупаю её за наличные.
Дядя Женя, до этого молчавший, фыркнул в усы.
— Наследство, что ли, свалилось? Старушка-миллионерша в Америке померла?
Гости понимающе захихикали. Они снова почувствовали себя хозяевами положения. Эта выскочка просто блефует, пытаясь привлечь к себе внимание.
— Можно и так сказать, — я повернулась к нему. — Только старушка — это я. И я ещё жива.
Я сделала глоток сока, давая им возможность переварить фразу.
— Вчера я продала свой проект. Тот самый, из-за которого, как вы говорите, я «просиживала штаны в офисе».
Компания, в которой я работала последние три года. Мой стартап.
Я посмотрела прямо на Тамару Павловну.
— Сумма сделки — двадцать миллионов рублей. Деньги уже на моём счёте. Так что, да, я покупаю квартиру. И, возможно, небольшой домик у моря. Чтобы уж точно не было тесно.
На этот раз воцарилось полное, звенящее молчание. Лица вытянулись. Улыбки сползли, обнажая растерянность и шок.
Слава смотрел на меня широко раскрытыми глазами, его рот приоткрылся, но не издал ни звука.
Тамара Павловна медленно бледнела. Её идеальная маска трескалась на глазах.
Я встала, взяла со стула свою сумочку.
— Слава, с днём рождения. Это мой тебе подарок. Я съезжаю завтра в новую квартиру. У тебя и твоей семьи есть неделя, чтобы найти себе новое жильё. Эту квартиру я тоже продаю.
Я направилась к выходу. В спину мне не неслось ни звука. Они были парализованы.
Уже в дверях я обернулась и окинула их прощальным взглядом.
— И да, Тамара Павловна, — мой голос звучал спокойно и твёрдо. — Прислуга сегодня очень устала и хочет отдохнуть.
***
Прошло полгода. Шесть месяцев, за которые я, кажется, прожила целую новую жизнь.
Я сидела на широком подоконнике в своей новой квартире. За панорамным окном, от пола до потолка, раскинулся вечерний город, переливающийся миллионами огней — живой, дышащий организм, который больше не казался враждебным.
Он стал моим. В руке я держала тяжёлый бокал с вишнёвым соком. На коленях лежал ноутбук с открытыми чертежами нового проекта — архитектурное приложение, которое уже привлекло первых инвесторов.
Я работала много, но теперь эта работа была в радость, она наполняла, а не высасывала силы.
Впервые за много лет я дышала полной грудью, и воздух был чистым. Ушло постоянное, фоновое напряжение, с которым я жила так долго, что почти перестала его замечать.
Ушла привычка говорить тише, двигаться осторожнее, угадывать чужое настроение. Ушло ощущение, что я нахожусь в гостях в собственном доме.
После того дня рождения мой телефон разрывался. Слава прошёл все стадии: от яростных угроз («Ты пожалеешь! Ты никто без меня!») до жалких, слезливых уговоров, которые он присылал голосовыми сообщениями посреди ночи.
В одном из них он, всхлипывая, вспоминал, «как им было хорошо», как они мечтали о будущем.
Слушая это, я не чувствовала ничего, кроме холодной пустоты. Его «хорошо» было построено на моём молчании. Развод оформили быстро и тихо, он даже не пытался претендовать на что-то.
Тамара Павловна была предсказуемее. Она звонила, требуя «справедливости» и «компенсации за моральный ущерб её сыну». Кричала, что я обобрала её кровиночку, оставив его ни с чем.
Однажды она даже подкараулила меня у бизнес-центра, где я арендовала офис. Она выглядела постаревшей и злой, пыталась схватить меня за руку, но я просто обошла её, не сказав ни слова.
Её власть кончилась там, где закончилось моё терпение.
Иногда, в минуты странной, почти исследовательской ностальгии, я заходила на страницу Славы.
Судя по редким фотографиям, он переехал к родителям. Та же комната, что и в его юности, тот же ковёр на стене.
На лице застыло выражение вечной, вселенской обиды, словно весь мир был виноват в том, что его жизнь не удалась.
Гостей в их доме больше не было. Праздники закончились.
Пару недель назад, когда я возвращалась со встречи, телефон завибрировал. Сообщение с незнакомого номера: «Лен, привет. Это Слава.
Мама просит твой рецепт того салата. Говорит, у неё так вкусно не получается».
Я остановилась посреди улицы. Перечитала сообщение ещё раз, потом ещё. И вдруг рассмеялась.
Не зло, а просто… искренне. Абсурдность этой просьбы была лучшей точкой во всей нашей истории. Они разрушили нашу семью, пытались уничтожить меня, а теперь им просто захотелось вкусного салата.
Я посмотрела на экран, на эту жалкую просьбу из прошлого. В моей новой жизни, наполненной интересными проектами, встречами с новыми, уважающими меня людьми и тихим, твёрдым счастьем, не было места для старых рецептов и старых обид.
Я добавила номер в чёрный список. Не колеблясь, не раздумывая. Просто смахнула его из своей жизни, как случайную пылинку.
А потом сделала большой глоток сока. Он был сладким, с лёгкой терпкой ноткой. Это был вкус свободы. И он был прекрасен.
