— Может, ещё немного салата? — спросил Игорь, двигая ко мне тяжёлую хрустальную вазу. Его голос был нарочито бодрым, слишком громким для нашей маленькой кухни.
Я отрицательно качнула головой. Кусок не лез в горло.
— Аня у нас не ест почти, — заметила Валентина Петровна, моя свекровь. Она не смотрела на меня, её внимание было приковано к узору на скатерти, который она старательно выводила ногтем.
— Всё о фигуре печётся. В наше время о другом думали. О семье.
Игорь натянуто улыбнулся.
— Мам, ну что ты опять начинаешь.
Он бросил на меня быстрый, извиняющийся взгляд. Я лишь пожала плечами. Я привыкла.
Последний год наши семейные ужины превратились в минное поле, где я — главный сапёр, а его мать с упоением разбрасывает новые ловушки.
Она подняла на меня глаза. Взгляд у неё был усталый и колючий одновременно.
— Я не начинаю. Я констатирую. Раньше у нас была династия, дело. Твой отец, царствие ему небесное, душу вложил в эту мебельную мастерскую. А теперь что?
Я молчала, медленно вращая в пальцах ножку бокала. Я знала, что последует дальше. Этот разговор стал ритуалом.
— А теперь мы едва сводим концы с концами, — продолжила она, и её голос дрогнул. — Заказов всё меньше. Поставщики требуют предоплату. Рабочие разбегаются.
Игорь тяжело вздохнул и отодвинул свою тарелку.
— Мы же всё обсуждали. Кризис, мам. Цены на дерево выросли, людям не до авторской мебели. Мы выкарабкаемся.
— Выкарабкаемся? — она горько усмехнулась. — Ты так говоришь уже год. А я вижу, как дело всей жизни твоего отца идёт прахом. И знаешь, что я думаю?
Я напряглась, ожидая удара. Я знала её мысли наперед.
— Всё началось, когда ты женился, — чеканя слова, произнесла она, глядя уже не на Игоря, а прямо на меня. — Появились другие приоритеты. Отпуска, рестораны, новая машина. А на дело времени не остаётся.
Внутри меня что-то неприятно сжалось. Новая машина. Мы купили её три года назад, когда мастерская ещё процветала.
Отпуск, в котором мы не были уже два года, потому что я знала, что каждый рубль на счету.
— Мама, Аня тут при чём? — Игорь повысил голос. — Она работает больше нас двоих.
— Вот именно! — подхватила Валентина Петровна. — У неё своя работа, свои деньги.
Она живёт в другом мире, где не нужно думать, как заплатить за аренду цеха. Ей плевать на наши проблемы.
Мне захотелось рассмеяться. Громко, истерично.
Рассказать ей, что именно «её деньги» на прошлой неделе ушли на погашение очередного долга перед поставщиком дуба. Что «её мир» — это бессонные ночи у ноутбука, где я беру дополнительные проекты, чтобы найти нужную сумму.
Но я не могла. Год назад, увидев в ящике стола пачку просроченных счетов и предсудебных уведомлений, я пообещала себе, что они не узнают.
Их гордость, особенно гордость Игоря, не пережила бы этого. Он бы счёл это унижением. Поэтому я просто помогала. Тайно.
— Ты привела мою семью к краху, — тихо, но отчётливо произнесла свекровь, и в её глазах блеснули слёзы. — Своим равнодушием. Своей чуждостью. Ты разрушила всё, что создавал мой муж.
Игорь вскочил.
— Мама, прекрати! Это уже слишком!
А я сидела, оглушённая её словами. Она не знала. Она ничего не знала. И от этого её несправедливые обвинения ранили ещё больнее.
Я смотрела на её осуждающее лицо и думала лишь об одном: что будет, когда деньги кончатся и у меня?
Домой мы ехали в напряжённом молчании. Игорь несколько раз начинал говорить, но осекался, не находя слов.
— Прости её, — наконец выдавил он, когда мы уже парковались у дома. — Она не со зла. Просто… ей больно видеть, как всё рушится.
— А мне не больно? — спросила я, не поворачивая головы.
— Ань, ты же знаешь, я ценю всё, что ты делаешь. Но она моя мать.
Я ничего не ответила. Он не понимал. Он не видел всей картины, и я сама лишила его этой возможности.
Настоящий шторм грянул через неделю. Игорь пришёл из мастерской раньше обычного, лицо серое, как пыль на станках. Молча сел на диван, уронив голову на руки.
— Всё, — выдохнул он. — Это конец.
Я присела рядом.
— Что случилось?
— «Леспром», наш главный поставщик. Они подают в суд. Долг вырос до критической суммы.
Либо мы гасим всё в течение месяца, либо они запускают процедуру банкротства. Арестуют счета, оборудование. Всё.
Сумма, которую он назвал, была астрономической. Моих ночных подработок на неё бы не хватило и за год. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Моя тайная спасательная операция провалилась.
На следующий день нас экстренно вызвала Валентина Петровна. Она сидела за столом, прямая и решительная. Перед ней лежал лист бумаги, исписанный цифрами.
— Я всё продумала, — заявила она без предисловий. — Выхода у нас нет. Банки кредит не дадут, занимать больше не у кого. Но есть один актив.
Игорь посмотрел на неё с надеждой.
— Какой?
— Ваша квартира, — отрезала она.
Я замерла. Квартира, в которой мы жили, была подарком моих родителей на свадьбу. Мой единственный островок безопасности.
— Что значит «наша квартира»? — медленно переспросила я.
— То и значит, — свекровь посмотрела на меня тяжёлым взглядом. — Продадим её. Деньги пойдут на погашение долга, ещё и останется, чтобы продержаться, пока не найдём новых заказчиков. А вы… поживете пока у меня. Места хватит.
Игорь растерянно смотрел то на меня, то на мать. Он был раздавлен новостями, и это решение, каким бы диким оно ни было, казалось ему спасением.
— Мам, но это квартира Ани…
— Это квартира вашей семьи! — отрезала она. — И если Аня — часть этой семьи, она должна помочь её спасти. Или я была права, и ей всегда было наплевать?
Она смотрела на меня с ледяным вызовом. Это был ультиматум. Она предлагала мне пожертвовать последним, что у меня было, чтобы спасти то, в разрушении чего она меня же и обвиняла.
— Нет, — сказала я твёрдо.
Валентина Петровна победно улыбнулась, словно только этого и ждала.
— Я так и знала! Вот твоё истинное лицо!
Она повернулась к сыну.
— Ты видишь, Игорь? Ей проще смотреть, как мы тонем, чем пожертвовать своим комфортом!
Я посмотрела на мужа. Он молчал, его взгляд метался по комнате. Он не защитил меня. В эту секунду я поняла, что моя жертвенность была не просто тайной. Она была моей главной ошибкой.
Я медленно поднялась со стула. Взяла свою сумку. Молчание Игоря оглушало сильнее, чем крики его матери.
— Ты права, Валентина Петровна, — мой голос звучал спокойно и отстранённо. — Я действительно жила в другом мире.
Я открыла сумку и достала оттуда тонкую папку. Положила её на стол перед ними.
— В мире, где счета оплачиваются вовремя.
Игорь непонимающе нахмурился. Его мать смотрела на меня с презрением.
— Что это? — спросил он.
— Это выписки с моего счёта за последний год. И копии платёжек.
Я раскрыла папку. Верхний лист — перевод на счёт «Леспрома» двухмесячной давности.
Сумма с пятью нулями. Следующий — оплата аренды цеха за позапрошлый месяц. Дальше — погашение долга поставщику фурнитуры. И так далее. Десятки платежей.
— Помнишь, Игорь, ты говорил, что поставщик шпона «вошёл в положение» и дал отсрочку? — спросила я, не глядя на него.
— Он не входил. Я заплатила. А когда у вас «потерялся» счёт за электричество, а потом его «чудом нашли» оплаченным? Это тоже была я.
Валентина Петровна медленно взяла в руки один из листов. Её пальцы дрожали. Она всматривалась в цифры, и её лицо начало меняться. С него сползала праведная ярость, уступая место растерянности.
— Я работала по ночам, брала проекты, от которых раньше отказывалась, — продолжала я ровным голосом.
— Чтобы у вас была возможность «выкарабкаться». Чтобы ты, Игорь, не чувствовал себя униженным. А вы, Валентина Петровна, не теряли дело всей своей жизни.
Игорь взял другую выписку. Его лицо стало белым. Он поднял на меня взгляд, полный ужаса и запоздалого прозрения.
— Аня… почему ты молчала?
— А что бы это изменило? — я горько усмехнулась. — Ты бы позволил мне? Или твоя гордость не позволила бы принять помощь от «чужой» женщины, у которой «свои деньги»?
Я посмотрела на свекровь. Она молчала, сжав губы. Вся её уверенность испарилась.
— Моя квартира — это не «актив вашей семьи». Это моя крепость. И я не собираюсь её продавать, чтобы снова вливать деньги в бизнес, который вы не можете или не хотите спасать сами. Моя финансовая помощь сегодня закончилась.
Я застегнула сумку. Звук молнии показался оглушительным.
— Я пару дней поживу у родителей, — сказала я, обращаясь к Игорю. — А ты решай. Решай, на чьей ты стороне. И нужна ли тебе жена или просто удобный спонсор, которого можно обвинить во всех бедах.
Я повернулась и пошла к выходу. Никто не попытался меня остановить. У самой двери я обернулась.
Валентина Петровна сидела, низко опустив голову над бумагами. А Игорь стоял посреди комнаты, глядя мне вслед с таким отчаянием, будто только что потерял нечто гораздо более ценное, чем мебельная мастерская.
Я вышла и закрыла за собой дверь. И впервые за этот год почувствовала, что дышу полной грудью.
