Дача. Шесть соток, старенький домик, кривая яблоня, которая плодоносила через раз, и куст жасмина у самой калитки. Это была моя дача. Мне её бабушка оставила. Не Максиму, не его матери, а мне. Ещё в девяносто восьмом, когда я была мелкой и возилась в песочнице, а бабуля со слезами на глазах переписывала на меня единственное, что у неё было, приговаривая: «Пусть будет у тебя свой уголок, внученька».
Я помнила это. Помнила, как мы с ней сажали картошку, собирали колорадских жуков в баночку, пили чай на веранде, слушая стрекотание кузнечиков и пение птиц. Все мои летние воспоминания были там.
И вот теперь…
— Ты что, совсем ошалела, Вера?! — голос свекрови пронесся по кухне. — Это наша семейная дача! Наша! Ты на ней что, прописана, что ли?
Я стояла у мойки, вытирая руки полотенцем. Полотенце было старым, с выцветшими ромашками. Таким же выцветшим, как, кажется, и вся моя жизнь в последние годы. Максим молчал, сидя за столом и ковыряя вилкой в тарелке.
— Галина Павловна, — я старалась говорить спокойно, но голос дрожал. — Эту дачу мне оставила моя бабушка по завещанию. Это моя собственность. И я всегда была там зарегистрирована.
— Собственность! — всплеснула руками, чуть не задев люстру. — Да ты понимаешь, что твоя бабуля её нашей семье подарила?! Сколько сил туда вложено! Максим, ты скажи ей! Объясни жене, что она бессовестная!
Максим поднял глаза. Мутные, как вчерашнее пиво.
— Мам, Вер, ну чего вы начинаете с утра пораньше? У нас же… всё хорошо было.
Я резко повернулась к нему.
— Хорошо было? Это когда? Когда твоя мама без спроса увезла мои любимые пионы? Или когда она приехала и заявила, что «мы тут будем жить летом»? Не спросив меня?
Свекровь тут же перешла в атаку. Это она умела. Её коронный номер — нападение лучшая защита.
— А я что, должна разрешения спрашивать, чтобы в свой дом приехать?! Я туда молодухой ездила! А ты, Вера, что права качаешь?!
— Вы туда по молодости ездили, потому что дружили с моей бабушкой, — голос стал твёрже. Тогда дача она была моей бабушки, а теперь — моя. Понимаете разницу?
Максим отложил вилку.
— Мам, ну она же не выгоняет тебя…
— А ты спроси! — свекровь прищурилась. — Спроси у своей женушки, как она мне сказала: «Что-то вы тут слишком часто, Галина Павловна. У меня, между прочим, свои планы».
Я закрыла глаза. Не говорила я такого. Я сказала: «Галина Павловна, у меня на выходные гости. Мы собирались на шашлыки, и будет очень тесно, если вы останетесь». Это было после того, как она заявилась с тремя чемоданами и собакой. Без предупреждения.
— Я сказала, что у меня планы, — повторила я медленно. — И гости. И я не выгоняла вас, я просила учесть моё личное пространство. А вы что сделали? Развернулись, уехали, а через неделю Максим мне объявляет, что вы хотите эту дачу «переоформить».
Свекровь надулась.
— Я просто хотела, чтобы у нас у всех было общее место! Чтобы Максим мог туда приезжать в любой момент! А не по расписанию жены!
— Максим может туда приезжать в любой момент, потому что он мой муж! — я начала повышать голос. — А вот вы, Галина Павловна, не можете. Это моя дача! И она останется моей!
Макс вдруг вскочил.
— Вера, хватит! Что ты так кричишь? Мама просто хотела как лучше!
— Как лучше для кого, Максим? Для тебя, чтобы ты жил на всём готовом, а я отбивалась от твоей мамы? Или для неё, чтобы она получила бесплатное жильё на лето? А как лучше для меня, ты когда-нибудь задумывался?!
Он замолчал, уставившись в пол.
— А когда я предложил продать её и купить что-то побольше, ты тоже отказалась! — сказал он, пытаясь перевести стрелки. — Тебе лишь бы всё своё, да своё!
— Эта дача — это всё, что у меня есть от семьи! — я чувствовала, как слёзы подступают к глазам, но я не позволяла им пролиться. — Это единственное место, где я чувствую себя по-настоящему дома! И я не собираюсь её продавать!
Свекровь фыркнула.
— Вот видишь, как она с тобой! Она тебе слова не даёт сказать! Ты ей нужен только как бесплатный сантехник!
— Я вам не нужна, Галина Павловна! — повернулась. — А вот дача моя вам очень нужна! И вы уже столько лет пытаетесь на неё свои лапы наложить! Думали, я не вижу?!
На кухне повисла тишина. Только холодильник гудел.
— Вера, — Макс сделал шаг ко мне. — Давай не так. Ну, мама просто…
— Твоя мама просто решила, что я — дура, — схватила ключи от машины. — И что со мной можно не считаться. Поздравляю, семейство! Сегодня я еду на дачу. Одна. И, пожалуйста, не звоните мне. Пока я не разберусь, как юридически защитить свою собственность от таких вот «любящих родственников».
— Куда ты? — растерянно крикнул Максим.
— На свою дачу! А ты… оставайся с мамой. Она тебе, видимо, нужнее. И пироги печёт лучше.
Хлопнула дверью, оставив за спиной запах пригоревшей яичницы и тяжелый парфюм Галины Павловны и ощущение, что кусок моей жизни, который я так берегла, пытаются вырвать с мясом.
— Ну, Вера Николаевна, ситуация классическая. У вас есть завещание, зарегистрированное право собственности, вы там зарегистрированы с рождения. А у них — устные претензии и… «вклад в семейное достояние». Это называется «претензии по давности пользования», или «пирожковое право», когда кто-то пытается доказать свой вклад в чужую собственность. Такие попытки встречаются часто, но в вашем случае, с документами на руках, их позиции крайне слабы. Суды редко ведутся на подобные аргументы, когда есть четкие бумаги, — спокойно проговорил адвокат Игорь Семёнович, пролистывая мои бумаги. — Вы собственник. Вы вправе распоряжаться. Но готовьтесь к долгой и неприятной истории. Вас будут обливать грязью.
Я кивнула, слушая его. Внутри всё клокотало от ярости.
— Увы, так часто бывает, — адвокат пожал плечами. — Вы собственник. Вы вправе распоряжаться.
Я вышла из офиса. Дрожь пробирала до костей.
Телефон завибрировал. Макс. Нажала «отклонить». Снова и снова.
— Уйди ты, тряпка, со своей мамой и их «семейным достоянием».
Через пару часов я всё-таки поехала. Не домой. К Ольге. Подруге.
— Так, тихо! — Оля, моя подруга с института, налила в бокалы вишневый морс. — Выдохни. Теперь рассказывай.
Я рассказала. Про дачу, про Максима, про Галину Павловну. Про завещание. Про их претензии.
— Слушай, ну это же не семья, это… налетчики! — Оля хлопнула по столу. — Ты тут работаешь как проклятая, в этот дом вкладываешься, а они на твою последнюю отдушину зуб точат?!
— Он говорит, что я слишком привязана к этой даче, что это просто старый дом, — обреченно пробормотала я, кусая губы. — Что можно продать и купить что-то лучше. Но для меня это не просто дом. Это память о бабушки и моём детстве.
— Это твоя жизнь, Вера! — Оля встала. — Они тебе в уши льют про «семейные ценности», а сами твою собственность отжать хотят! Они пытаются тебя под себя прогнуть! Чтобы ты плясала под их дудку!
— Мне, знаешь, не двадцать лет уже, чтобы в эти игры играть. Я думала, ну вот, семья, уют. А тут на тебе. Дачу они мою хотят.
— Это прям как рейдерский захват, только по-семейному! — фыркнула Оля. — Всё, Вера. Хватит. Завтра — к нотариусу. Удостоверение о праве собственности, выписку из ЕГРН. И пусть твой адвокат пишет официальное предупреждение. А если не дойдёт — суд. Пусть твоя свекровь доказывает, что это «семейная» дача.
Я усмехнулась. Слова Оли были как холодный душ. Удивительно, как чужая злость, направленная на твоего обидчика, может прояснить голову.
На следующее утро я вернулась домой. Квартира встретила тишиной. Только Максим сидел на кухне с красными глазами.
— Где мама? — хрипло спросила я, не раздеваясь.
— Уехала… — посмотрел на меня устало. — Я понял, что перегнул.
— Ага. Немного. Перегнул,
— Я думал, мы сможем договориться… — потер виски. — Вера, ну ты же знаешь, как сейчас сложно. Мама очень переживает. Она думает, что ты её совсем… оттолкнула.
— А что она хотела? — скинула сумку на пол. — Когда она без спроса приезжает, командует в моём доме, да ещё и претендует на то, что моё? Ты что, совсем рехнулся?
— Я просто хотел, чтобы всем было хорошо…
— Так ты показал, как тебе хорошо! — обошла его, прошла в спальню и достала из шкафа папку с документами. — Хорошо — это когда ты пытаешься отжать мою дачу в свою пользу.
— Вера, давай не так. Ну хочешь — мы больше не будем туда ездить. Вообще. Только ты не уходи.
— А дача? — я подняла глаза. — Как ты это видишь? Я просто перестану на неё ездить, чтобы мама была счастлива?
— Я просто… хотел, чтобы мы не ссорились.
— Максим всё — на мне. На мне — дача, на мне — дом и твои проблемы с мамой.
Прошла в спальню и начала собирать вещи.
— Ты куда? — вяло спросил он.
— На дачу. К себе. Я поживу там. Одна. Пока не уляжется.
— То есть… всё? Ты решила?
— Максим, — я обернулась, взяв чемодан. — Я устала.
Он стоял с опущенными руками. И молчал. Только смотрел. Как щенок, которого выгнали на улицу.
— А она стареет, Вер. Мама… ей сложно.
— Я — не центр реабилитации. И не бесплатная гостиница. И не коврик у порога о который вытирают ноги. Я — человек, Максим. Который просто хотел, чтобы его уважали.
Прошло две недели. Я жила на даче. Дышала этим воздухом, слушала птиц. Заново сажала пионы, которые Галина Павловна выкопала и увезла без спроса.
— Ну и что ты добилась? — голос Макса догнал меня на дорожке у калитки. Он приехал без предупреждения.
— Я добилась спокойствия, Максим, — посмотрела на него. — И того, что ты больше не сможешь манипулировать мной через свою маму. Или через дачу.
— Ты теперь довольна? Живешь одна в своём старом доме.
— Лучше одна в своём доме, чем с вами.
— Я тебя любил, Вера.
— А я тебя нет, — ответила я. — Я устала быть твоей нянькой.
Он молчал. Только смотрел.
Вечером я сидела на веранде, смотрела на закат. Письмо от Максима пришло на телефон. Длинное, слёзное. Про «ошибки», про «осознание», про то, как «хочет всё исправить».
Я стерла его, не читая до конца.
Потому что возвращаться туда, где тебя не слышали, не видели, не уважали, где пытались отобрать последнее, что у тебя есть, могут только мазахисты.
Хватит с меня. Выпрямилась. Налила себе чай. Завтра я поеду в город. К адвокату. Подавать на развод.
