— Эта квартира от твоей бабушки теперь наша семейная собственность, и я, как глава семьи, буду решать, что с ней делать! — голос свекрови ворвался в утреннюю тишину кухни, как удар молотка по стеклу.
Светлана застыла с чашкой кофе в руках. Нина Петровна стояла в дверном проёме, величественная в своём халате с павлинами, держа в руках документы из нотариальной конторы. Документы, которые Светлана получила только вчера. Документы о наследстве от её любимой бабушки.
Павел сидел за столом, уткнувшись в телефон, делая вид, что не слышит начинающейся бури. Его плечи были напряжены, а челюсть сжата — верный признак того, что он прекрасно всё слышит и понимает.
— Нина Петровна, это моё наследство. От моей бабушки. К нашей семье оно не имеет никакого отношения, — Светлана старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело.
Свекровь театрально всплеснула руками, и документы зашелестели, как осенние листья.
— Ах, вот как! Значит, ты не считаешь нас семьёй? Павлуша, ты слышишь, что говорит твоя жена? — она повернулась к сыну, её голос дрожал от праведного негодования. — Мы для неё не семья!
Павел наконец оторвался от телефона. Его взгляд метнулся от матери к жене и обратно, как у загнанного зверя, ищущего путь к отступлению.
— Мам, Света не это имела в виду…
— А что она имела в виду? — Нина Петровна подошла ближе, её каблуки цокали по кафелю, как барабанная дробь перед казнью. — Я тридцать лет вкладывала всю душу в этого мальчика, растила его одна после того, как отец бросил нас! Я отказывала себе во всём, чтобы он получил образование! И вот теперь какая-то… — она запнулась, подбирая слово, — …девица говорит мне, что я не имею права голоса в семейных вопросах!
Слово «девица» повисло в воздухе, как пощёчина. Светлана почувствовала, как кровь приливает к щекам. Они были женаты с Павлом уже пять лет, но для его матери она всё ещё оставалась чужачкой, временным неудобством в жизни обожаемого сына.
— Я не девица, я ваша невестка, — произнесла она, стараясь сохранить достоинство. — И речь идёт о квартире, которую мне оставила моя бабушка. Она хотела, чтобы у меня было своё жильё.
— Своё? — Нина Петровна рассмеялась, и этот смех был похож на скрежет ржавых петель. — Ты замужем, милочка! В браке нет «своего» и «чужого»! Есть общее! Павлуша, объясни ей!
Все взгляды обратились к Павлу. Он сидел, сгорбившись над столом, и Светлана видела, как на его шее проступают красные пятна — верный признак стресса.
— Света, мама права в том смысле, что… ну, мы же семья. Может, стоит обсудить, как лучше распорядиться квартирой? Вместе?
Это «вместе» прозвучало как предательство. Светлана знала этот тон — так Павел говорил, когда пытался угодить матери, не слишком обижая жену. Компромисс, который всегда оборачивался капитуляцией с её стороны.
— Вот! — воскликнула Нина Петровна, триумфально взмахнув документами. — Хоть кто-то в этом доме мыслит разумно! Я уже всё продумала. Мы сдадим эту квартиру, а деньги пойдут на ремонт нашего дома. Крыша совсем прохудилась, да и веранду пора обновить.
Светлана медленно поставила чашку на стол. Кофе успел остыть, как и её надежда на мирное решение конфликта.
— Нина Петровна, я не собираюсь сдавать квартиру. И уж тем более тратить деньги от наследства на ремонт вашего дома.
— Нашего дома! — поправила свекровь, и её голос стал ледяным. — Ты живёшь под этой крышей уже пять лет, пользуешься всеми благами, а когда появляется возможность внести вклад в семейный бюджет — сразу жадничаешь!
— Я работаю и вношу свой вклад каждый месяц! — Светлана почувствовала, как терпение начинает покидать её. — Я оплачиваю половину всех счетов, покупаю продукты…
— Ой, какая благодетельница! — Нина Петровна всплеснула руками. — Продукты она покупает! Да любая нормальная жена это делает, не выставляя счёт!
Павел попытался вмешаться:
— Мам, давай не будем…
— Молчи! — рявкнула мать, и он послушно замолк. — Я с твоей женой разговариваю! Так вот, Светлана, раз ты такая самостоятельная, может, тебе вообще стоит переехать в свою драгоценную квартиру? Посмотрим, как ты там заживёшь!
Угроза повисла в воздухе. Светлана знала, что это не пустые слова. Нина Петровна умела превращать жизнь в ад, если что-то шло не по её плану. Она помнила, как свекровь выжила из дома подругу Павла, которая осмелилась остаться на ночь. Как устроила скандал соседке, припарковавшейся на «их» месте у дома.
— Знаете что? — Светлана встала, глядя свекрови прямо в глаза. — Это отличная идея. Я действительно перееду.
Тишина, которая последовала за её словами, была оглушительной. Нина Петровна открыла рот, но слова не шли. Павел подскочил со стула, опрокинув солонку.
— Света, ты что? Не говори глупостей!
— Это не глупость, — ответила она, удивляясь собственному спокойствию. — Твоя мама права. Мне действительно стоит пожить отдельно. В конце концов, бабушка оставила мне квартиру не для того, чтобы я отдала её на ремонт чужой веранды.
— Чужой?! — взвизгнула Нина Петровна. — Ты пять лет под этой крышей, ела мой борщ, спала в постели, которую я покупала для сына, а теперь называешь всё это чужим?!
— Ваш борщ я ела три раза за пять лет, — парировала Светлана. — Потому что вы готовите, только когда приезжает ваша сестра — показать, какая вы хозяйка. А постель мы с Павлом купили сами, на свадебные деньги.
Лицо свекрови стало пунцовым. Она повернулась к сыну:
— Павел! Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Павел встал между женщинами, растерянный и несчастный.
— Света, извинись перед мамой. Ты же знаешь, у неё сердце…
— У неё прекрасное сердце, когда нужно ездить по распродажам или часами сплетничать с подругами по телефону, — отрезала Светлана. — А болеет оно только тогда, когда кто-то осмеливается ей перечить.
Она прошла мимо ошарашенной свекрови к выходу из кухни, но та схватила её за руку.
— Ты никуда не уйдёшь! Павел, скажи ей!
— Мама, отпусти её…
— Нет! Она должна понять! — Нина Петровна вцепилась в руку невестки мёртвой хваткой. — Ты думаешь, ты первая такая умная? Да я таких, как ты, видела! Приходят, вешаются на шею нашим мальчикам, а потом показывают своё истинное лицо! Жадные, неблагодарные твари!
— Мама! — Павел попытался разжать её пальцы. — Хватит!
— Не смей на меня голос повышать! — она оттолкнула сына. — Я тебя растила, ночей не спала, когда ты болел! А теперь ты выбираешь эту… эту…
— Договаривайте, — холодно сказала Светлана, высвобождая руку. — Кто я, по-вашему?
Нина Петровна выпрямилась, и в её глазах появился опасный блеск.
— Ты временная. Вот кто ты. Сегодня ты тут строишь из себя хозяйку, размахиваешь своим наследством, а завтра найдётся другая, помоложе и покрасивее. И что тогда? А Павлуша останется со мной. Потому что я — его мать. Я — навсегда. А ты…
Она не договорила, презрительно махнув рукой. Светлана почувствовала, как что-то внутри неё окончательно сломалось. Пять лет она терпела колкости, намёки, попытки контролировать каждый её шаг. Пять лет надеялась, что свекровь примет её, что Павел встанет на её сторону. Но сейчас, глядя на мужа, который стоял между ними с несчастным видом, не зная, чью сторону принять, она поняла — ничего не изменится. Никогда.
— Вы правы, Нина Петровна, — сказала она тихо. — Вы навсегда. И именно поэтому я ухожу.
Она развернулась и вышла из кухни. За спиной раздался торжествующий голос свекрови:
— Вот и прекрасно! Уходи! Нам тут без тебя только лучше будет! Правда, сынок?
Ответа Павла Светлана не услышала. Она поднялась в спальню и начала собирать вещи.
Чемодан стоял на кровати раскрытый, как пасть, готовая поглотить пять лет её жизни. Светлана складывала вещи механически: свитера, джинсы, бельё. Руки не дрожали, слёз не было. Только странная пустота внутри, как будто кто-то выключил звук в фильме её жизни.
Дверь скрипнула. Павел вошёл и сел на край кровати, сгорбившись.
— Света, не надо так. Мама перегнула палку, я поговорю с ней.
— Поговоришь? — она даже не обернулась, продолжая укладывать платья. — Как ты говорил, когда она выбросила мои цветы с балкона, потому что от них «слишком много земли»? Или когда она перекрасила нашу спальню в этот ужасный розовый, пока мы были в отпуске?
— Это другое…
— Да, каждый раз всё другое. И каждый раз ты говоришь с ней, а потом просишь меня потерпеть. Понять её. Войти в положение.
Павел встал, подошёл к ней сзади, попытался обнять.
— Света, ну не будь такой. Мама действительно тяжело пережила развод с отцом. Она боится потерять меня. Ты же понимаешь?
Светлана высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом.
— Я понимаю. Вот уже пять лет понимаю. А ты? Ты понимаешь, что я тоже человек? Что у меня тоже есть чувства, желания, границы?
— Конечно, понимаю! Но она же моя мать!
— А я твоя жена. Или это ничего не значит?
Павел отвёл взгляд. В этом жесте был весь ответ, который ей нужен.
— Света, давай найдём компромисс. Может, сдадим квартиру, но деньги поделим? Часть маме на ремонт, часть нам отложим?
— Нам? — Светлана горько усмехнулась. — Павел, очнись. Какие «нам»? Твоя мать уже решила, что делать с моим наследством. И ты, как всегда, промолчишь.
— Это нечестно! Я встаю на твою сторону, когда это важно!
— Когда это важно для кого? Назови хоть один раз, когда ты выбрал меня, а не её.
Павел молчал, напряжённо думая. Светлана видела, как он перебирает в памяти их совместные годы, ища хоть один пример. И не находит.
— Это сложно, — наконец выдавил он. — Вы обе мне дороги.
— Но выбираешь ты всегда её. Потому что с ней проще. Она не уйдёт, что бы ты ни сделал. А я… я для тебя всегда была неудобной. Той, которую нужно уговаривать, успокаивать, просить потерпеть.
Она закрыла чемодан. Щёлкнул замок, подводя черту под разговором.
— Света, если ты уйдёшь, мама будет права. Ты докажешь, что она с самого начала тебя правильно оценила.
Эти слова стали последней каплей. Светлана посмотрела на мужа — на его виноватое лицо, опущенные плечи, глаза, которые так и не встретились с её взглядом.
— Знаешь, в чём твоя проблема, Павел? Ты так боишься расстроить мать, что готов пожертвовать всем остальным. Своим счастьем. Моим. Нашим. И знаешь что? Она никогда не будет довольна. Даже если я уйду, она найдёт новую причину контролировать тебя. Потому что дело не во мне. Дело в том, что ты позволяешь ей это делать.
Павел наконец поднял на неё глаза, и в них мелькнуло что-то похожее на понимание. Но только мелькнуло и погасло.
— Что ты хочешь от меня? Чтобы я отрёкся от матери?
— Я хочу, чтобы ты был мужем. Моим мужем. А не вечным мальчиком, который прячется за мамину юбку при первых же трудностях.
Снизу донёсся голос Нины Петровны:
— Павлуша! Иди обедать! Я твой любимый суп сварила!
Павел автоматически дёрнулся к двери, но остановился, поймав взгляд жены.
— Иди, — сказала Светлана устало. — Она ждёт.
— Света…
— Иди. Всё уже решено.
Он постоял ещё немного, словно хотел что-то сказать, но потом развернулся и вышел. Через минуту снизу донёсся его голос:
— Иду, мам!
Светлана взяла чемодан и спустилась вниз. В кухне Нина Петровна демонстративно накрывала на стол на двоих, гремя тарелками.
— А, решила остаться? — бросила она, не оборачиваясь. — Правильно. Куда тебе идти-то?
— Я не остаюсь. Просто хотела попрощаться.
Нина Петровна обернулась, и на её лице появилось удивление, быстро сменившееся злорадством.
— Попрощаться? Ну-ну. Через неделю приползёшь обратно. Посмотрим, как ты одна-то проживёшь.
— Посмотрим, — согласилась Светлана.
Она посмотрела на Павла, сидящего за столом. Он уже ел суп, старательно глядя в тарелку.
— Прощай, Павел.
Он поднял голову, и в его глазах мелькнула паника.
— Света, подожди…
— Сиди! — рявкнула мать. — Суп остынет!
И он сел. Послушно, привычно, как делал это всю жизнь.
Светлана вышла из дома, не оглядываясь.
Квартира от бабушки оказалась маленькой, но уютной. Однокомнатная, на третьем этаже старого дома в центре города. Окна выходили во двор с большой липой, и даже зимой вид был приятный.
Первую неделю Светлана просто приходила в себя. Спала, сколько хотела, ела, когда была голодна, смотрела фильмы, которые нравились ей, а не свекрови. Тишина собственного дома была непривычной, но целительной.
Павел звонил каждый день. Сначала уговаривал вернуться, потом жаловался, что мама не даёт ему прохода, требует объяснений. Потом начал злиться — как она могла его бросить, что люди говорят, как ему теперь на работе в глаза коллегам смотреть. Светлана слушала, не перебивая, а потом спокойно клала трубку.
На десятый день позвонила Нина Петровна.
— Ну что, нагулялась? — начала она без предисловий. — Хватит дурака валять, возвращайся. Павлуша совсем извёлся.
— Я не собираюсь возвращаться, Нина Петровна.
— Что?! Ты совсем с ума сошла? А как же семья?
— Какая семья? Где вы увидели семью? Есть вы и ваш сын. А я всегда была лишней.
— Не говори глупостей! Просто у тебя характер тяжёлый, вот и…
— У меня прекрасный характер, — перебила Светлана. — Просто вы привыкли, что все пляшут под вашу дудку. А я больше не буду.
Некоторое время в трубке было молчание. Потом голос свекрови стал вкрадчивым:
— Светочка, давай поговорим по-человечески. Я, может, погорячилась насчёт квартиры. Давай забудем. Возвращайся, и мы больше никогда не будем поднимать эту тему.
— Дело не в квартире. Дело в уважении. В границах. В том, что я пять лет пыталась стать частью вашей семьи, а вы видели во мне только прислугу для сына.
— Это неправда! Я всегда относилась к тебе как к дочери!
Светлана горько рассмеялась.
— К дочери? Вы выкинули мой любимый плед, потому что он «не подходил к интерьеру». Вы читали мои личные сообщения, когда я оставляла телефон на столе. Вы рассказывали соседям, что я плохая хозяйка, потому что покупаю готовые пельмени, а не леплю сама. Это так вы относитесь к дочери?
— Я просто хотела как лучше!
— Для кого лучше? Для себя. Всегда только для себя.
— Послушай, ты! — голос свекрови снова стал жёстким. — Ты думаешь, ты такая особенная? Да Павлуша найдёт себе другую за неделю! Помоложе и покрасивее!
— Пусть ищет. Желаю удачи той несчастной, которая займёт моё место.
— Ах ты… Да ты пожалеешь! Вот увидишь, пожалеешь!
Светлана повесила трубку.
Прошёл месяц. Павел продолжал звонить, но уже реже. В его голосе появились новые нотки — растерянности, усталости. Оказалось, что без Светланы дом погрузился в хаос. Нина Петровна, привыкшая командовать невесткой, теперь переключилась на сына. Требовала, чтобы он готовил, убирал, сидел с ней по вечерам и слушал её жалобы на жизнь.
— Она меня совсем достала, — жаловался Павел в трубку. — Требует, чтобы я был дома каждый вечер. Говорит, что я её бросаю, как отец. Света, может, поговоришь с ней?
— Поговорить с ней? Серьёзно? Павел, это больше не мои проблемы.
— Но ты же понимаешь её! Ты всегда умела с ней ладить!
— Я не ладила. Я терпела. Это разные вещи.
— Света, прошу тебя. Вернись. Я… я буду на твоей стороне. Обещаю.
— Ты обещал это и пять лет назад, когда мы поженились. Помнишь? Обещал, что мы будем настоящей семьёй. Что твоя мать не будет вмешиваться в нашу жизнь.
— Я старался!
— Нет, Павел. Ты не старался. Ты просто плыл по течению, надеясь, что всё как-нибудь само решится. Но так не бывает.
Ещё через месяц позвонила подруга Светланы, Марина.
— Слышала новости? Твоя свекровь в больнице.
Сердце ёкнуло, но Светлана заставила себя спросить спокойно:
— Что случилось?
— Да ерунда вроде. Давление подскочило после очередного скандала с Павлом. Он, говорят, заявил, что хочет снять отдельную квартиру. Она в истерике забилась, скорую вызвали.
Светлана молчала, переваривая информацию.
— Ты навестишь её? — спросила Марина.
— Нет.
— Но… она же всё-таки родственница.
— Была. Больше нет.
Вечером того же дня в дверь позвонили. Светлана посмотрела в глазок и увидела Павла. Он выглядел осунувшимся, постаревшим на несколько лет.
— Можно войти? — спросил он, когда она открыла.
— Зачем?
— Поговорить. Пожалуйста.
Она впустила его. Павел огляделся, отметил новые шторы, цветы на подоконнике, фотографии в рамках — её жизнь без него.
— Уютно у тебя.
— Спасибо. Говори, зачем пришёл.
Он сел на край дивана, сцепил руки в замок.
— Мама в больнице.
— Знаю. Марина сказала.
— Она… она требует, чтобы я привёл тебя. Говорит, что ты специально довела её до инфаркта.
Светлана фыркнула.
— Конечно. Во всём виновата невестка. Классика.
— Света, я не это хотел сказать. Я… я понял кое-что. За эти два месяца. Понял, что ты была права. Во всём.
Она молча смотрела на него, ожидая продолжения.
— Мама действительно меня контролирует. Всегда контролировала. А я позволял, потому что… потому что так проще. Не нужно принимать решения, не нужно брать ответственность. Она всё решит, а я просто подчинюсь. Но знаешь что? Мне тридцать пять лет, а я до сих пор не знаю, чего хочу от жизни. Потому что всегда хотел того, чего хотела она.
Павел поднял на неё глаза, и в них была боль.
— Я потерял тебя из-за своей трусости. И теперь не знаю, как жить дальше.
— Ты научишься, — мягко сказала Светлана. — Все учатся.
— Ты не вернёшься?
— Нет.
— Даже если я изменюсь? Если сниму отдельную квартиру, буду встречаться с мамой только по выходным?
— Павел, дело не в том, где ты живёшь и как часто видишься с матерью. Дело в том, что ты должен измениться для себя, а не для меня. Иначе это будет очередная игра, очередная попытка угодить кому-то.
Он кивнул, принимая её слова.
— Я подам на развод, — сказал он, вставая. — Ты права. Мы оба заслуживаем начать заново.
У двери он обернулся.
— Спасибо, Света. За эти пять лет. И за то, что открыла мне глаза. Пусть и так больно.
Когда дверь за ним закрылась, Светлана подошла к окну. Внизу, во дворе, Павел медленно шёл к машине. Сгорбленный, потерянный, но впервые за все годы их знакомства — свободный от невидимых нитей, которыми управляла им мать.
А Светлана повернулась к своей новой жизни. К квартире, где на стенах висели её любимые картины, а не портреты свекрови в молодости. К тишине, которую не нарушали истерики и требования. К свободе быть собой.
Бабушка была права, оставив ей эту квартиру. Это было не просто наследство. Это был шанс начать заново. И Светлана была намерена использовать его на все сто процентов.
Вечером она заварила чай — тот самый, с бергамотом, который так не любила свекровь — и села у окна. Липа за окном покрылась первыми весенними почками. Жизнь продолжалась. Её собственная, настоящая жизнь. Без оглядки на чужие требования и ожидания.
И это было прекрасно.
