— Мама, ты опять без спроса вошла в нашу спальню! — голос Марины дрогнул от возмущения, когда она увидела свекровь, роющуюся в её шкафу с бельём. — Сколько раз можно просить не трогать мои вещи!
Валентина Петровна медленно повернулась, держа в руках кружевной комплект нижнего белья. На её губах играла снисходительная улыбка, которую Марина научилась ненавидеть за три года совместной жизни под одной крышей.
— Ой, Мариночка, не кипятись. Я просто хотела постирать, а ты вечно всё раскидываешь где попало. Вот и решила помочь, — свекровь демонстративно покачала головой, разглядывая бельё. — Хотя, честно говоря, такие вещи порядочные женщины не носят. Это же… ну, ты понимаешь. Для кого это всё?
Кровь прилила к лицу Марины. Она стояла в дверях собственной спальни, сжимая кулаки, и чувствовала, как внутри закипает ярость. Три года. Три долгих года она терпела постоянные вторжения в личное пространство, колкие замечания, попытки контролировать каждый её шаг. И всё это под видом «материнской заботы».
— Это для моего мужа, вашего сына, если вы забыли! — выпалила Марина, делая шаг вперёд. — И я вас очень прошу положить мои вещи на место и выйти из нашей комнаты!
Валентина Петровна театрально вздохнула, но бельё из рук не выпустила. Вместо этого она прошла мимо невестки к кровати и уселась на край, всем своим видом показывая, что уходить не собирается.
— Ах, Мариночка, Мариночка… Какая ты нервная стала. Раньше была такая милая девочка, а теперь… — она покачала головой с притворным сожалением. — Знаешь, я ведь тоже была молодой. И тоже думала, что красивое бельё — это главное в семейной жизни. А потом поняла: мужчину надо держать не этим, а умением создать уют, вкусно готовить, быть хорошей хозяйкой. А ты вот даже борщ нормально сварить не можешь.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Опять. Опять эти унижения, опять сравнения, опять намёки на то, что она недостаточно хороша для драгоценного сыночка. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
— Валентина Петровна, Андрею нравится мой борщ. И вообще, мы с ним прекрасно справляемся. А сейчас, пожалуйста, выйдите из нашей комнаты.
— «Нравится мой борщ», — передразнила свекровь, вставая с кровати. — Да он просто не хочет тебя обижать, вот и ест эту бурду. Я-то вижу, как он смотрит на мою еду, когда я готовлю. Вот вчера котлетки делала — так он три порции съел!
Она направилась к двери, но у самого порога обернулась, и в её глазах Марина увидела холодный, расчётливый блеск.
— Кстати, о котлетках. Я сегодня опять буду готовить ужин. Ты ведь не против? Андрюша так просил… Сказал, что соскучился по домашней еде.
С этими словами она вышла, оставив Марину стоять посреди спальни с горящими щеками и комком в горле. «Домашняя еда». Как будто еда, которую готовит Марина в своём доме, для своего мужа, не может считаться домашней. Как будто она тут гостья, временное явление в жизни «Андрюши».
Марина села на кровать и обхватила голову руками. Когда они с Андреем поженились, она была счастлива. Молодая семья, любовь, планы на будущее… Единственным «но» была необходимость жить с его мамой. «Это временно, — уверял Андрей. — Пока накопим на первый взнос за ипотеку. Мама у меня золотая, вы подружитесь!»
Золотая. Ха! Первые полгода Валентина Петровна действительно вела себя мило. Помогала по хозяйству, давала советы, казалось, искренне радовалась за сына. Марина даже начала думать, что ей повезло со свекровью. Но потом что-то изменилось. Словно маска доброжелательности начала спадать, обнажая истинное лицо.
Сначала это были мелочи. Замечания о том, что Марина неправильно гладит рубашки Андрея. Что неэкономно расходует стиральный порошок. Что слишком поздно встаёт по выходным. Марина списывала всё на особенности характера пожилой женщины и старалась не обращать внимания.
Потом началось вторжение в личное пространство. Свекровь без стука входила в их спальню, рылась в вещах под предлогом уборки, переставляла всё по-своему. Когда Марина пыталась мягко возразить, Валентина Петровна обижалась до слёз и жаловалась сыну, что невестка её «выживает из собственного дома».
А Андрей… Андрей всегда вставал на сторону мамы. «Ну что ты, Марин, — говорил он. — Мама же от чистого сердца старается. Она всю жизнь так жила, ей трудно перестроиться. Потерпи немного».
Терпеть. Это слово стало её проклятием. Терпи, когда свекровь критикует твою внешность. Терпи, когда она при гостях рассказывает, какая ты неумёха. Терпи, когда она demonstrativno перемывает за тобой посуду, приговаривая: «Эх, научить бы тебя нормально мыть…»
Звонок телефона вырвал Марину из тяжёлых размышлений. Андрей.
— Привет, солнышко! Как дела? — его голос звучал беззаботно.
— Твоя мама опять рылась в нашем шкафу, — устало сказала Марина.
В трубке повисла пауза.
— Ну, Марин… Она же хотела помочь с уборкой, наверное.
— Андрей, она держала в руках моё нижнее бельё и говорила, что порядочные женщины такое не носят!
— Ой, да ладно тебе. Мама из другого поколения, у них другие взгляды. Не обращай внимания. Слушай, я тут подумал… Может, сегодня мама приготовит ужин? А то ты вчера говорила, что устала на работе…
Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Вчера она действительно пришла уставшая после тяжёлого дня и собиралась заказать доставку. Но Валентина Петровна устроила целый спектакль про то, что «молодёжь совсем разучилась готовить» и «бедный Андрюша питается всякой гадостью». И теперь сын, вместо того чтобы поддержать жену, фактически подтверждает правоту матери.
— Конечно, — глухо ответила Марина. — Пусть готовит.
— Вот и отлично! Мам так вкусно делает те котлетки… Кстати, может, попросишь у неё рецепт? Научишься готовить так же.
Из кухни доносились звуки — свекровь уже хозяйничала там, гремя кастрюлями. Марина вышла из спальни и направилась в гостиную. Нужно было успокоиться, взять себя в руки. Но едва она села на диван, как услышала голос Валентины Петровны. Та говорила по телефону, и не сдерживалась в выражениях.
— Да что ты, Люба! Ничему научить невозможно! Вчера смотрю — она яичницу жарит. Яичницу, Люб! И ту умудрилась подгореть. Я уж молчу про то, как она рубашки гладит. Андрюша мой бедный ходит весь помятый… Нет, ну я стараюсь, конечно. Переглажу потихоньку, приготовлю нормально. Но долго ли я протяну? Мне ведь уже шестьдесят пять…
Марина стиснула зубы. Подгоревшая яичница — это было полгода назад, когда она отвлеклась на звонок с работы. Один раз! И рубашки она гладит нормально, просто Валентина Петровна специально мнёт их в шкафу, чтобы потом demonstrativno перегладить.
— А бельё какое носит! — продолжала свекровь, понизив голос до театрального шёпота. — Я сегодня видела — кружева эти все, стринги… Фу! Приличная женщина такого не наденет. Ясно же, для чего это всё. Гулящая она, вот что я тебе скажу. Небось на работе с кем-то…
Это было уже слишком. Марина вскочила с дивана и ворвалась в кухню. Валентина Петровна даже не смутилась, увидев её. Наоборот, демонстративно отвернулась и продолжила разговор.
— Ладно, Люб, потом поговорим. Тут некоторые подслушивают чужие разговоры.
Она положила трубку и обернулась к невестке с невинным видом.
— Что, Мариночка? Помочь хотела? Так я сама справлюсь, не утруждайся. Иди отдыхай, работница наша.
В голосе свекрови звучала нескрываемая издёвка. Марина сделала глубокий вдох.
— Валентина Петровна, я всё слышала. Как вы можете говорить обо мне такие вещи? Обвинять в измене?
Свекровь пожала плечами.
— А я что такого сказала? Просто поделилась с подругой наблюдениями. Если совесть чиста — чего обижаться? Хотя… знаешь, что говорят: на воре шапка горит.
— Да как вы смеете! — Марина почувствовала, как self-control окончательно её покидает. — Я вашему сыну не изменяла и не собираюсь! А то, какое бельё я ношу — это вообще не ваше дело!
— Ах, не моё дело? — Валентина Петровна сузила глаза. — В моём доме живёшь, моего сына за нос водишь, а я и слова сказать не могу? Знаешь что, милочка, хватит тут командовать. Не нравится — чемодан, вокзал, и катись откуда пришла. Посмотрим, как мой Андрюша выберет — мать родную или…
Она не договорила, но презрительный взгляд сказал всё за неё. Марина почувствовала, как внутри что-то ломается. Три года унижений, три года «потерпи», три года превращения в тень — всё это вдруг накатило волной такой силы, что перехватило дыхание.
— Знаете что? — голос Марины звенел от сдерживаемых эмоций. — Вы правы. Хватит. Хватит мне терпеть ваши унижения, ваш контроль, ваши мерзкие инсинуации. Я ухожу.
Валентина Петровна удивлённо подняла брови, но тут же расплылась в довольной улыбке.
— Вот и правильно. Наконец-то ты поняла, что здесь лишняя. Андрюша расстроится, конечно, но я его утешу. Найдём ему жену получше. Из хорошей семьи, воспитанную…
— Я ухожу вместе с Андреем, — отрезала Марина.
Улыбка сползла с лица свекрови.
— Что? Да ты с ума сошла! Андрюша никуда не пойдёт! Это его дом!
— Это ваш дом, Валентина Петровна. А у Андрея должен быть свой дом. С женой. Без мамы, которая лезет в его семейную жизнь.
Свекровь побагровела.
— Да как ты смеешь! Я его мать! Я его растила, воспитывала! Я всю жизнь ему посвятила! А ты кто такая? Пришла на всё готовое и ещё права качаешь!
— Я его жена, — твёрдо сказала Марина. — И если он выберет остаться с вами — что ж, это будет его выбор. Но я больше не собираюсь жить в доме, где меня унижают, где роются в моих вещах, где обвиняют в измене только за то, что я ношу красивое бельё для мужа!
Она развернулась и вышла из кухни, оставив свекровь стоять с открытым ртом. В спальне Марина достала чемодан и начала складывать вещи. Руки дрожали, но она заставила себя действовать методично. Бельё, платья, косметика… Вещей оказалось не так много — за три года она почти ничего себе не покупала, все деньги шли в общий бюджет, которым распоряжалась свекровь.
Хлопнула входная дверь. Андрей пришёл раньше обычного. Марина услышала, как Валентина Петровна бросилась к сыну с причитаниями. Её голос то повышался до истерических нот, то падал до трагического шёпота. Марина не разбирала слов, но суть была ясна — свекровь выставляла её монстром, а себя жертвой.
Через несколько минут дверь спальни распахнулась. Андрей стоял на пороге, лицо растерянное и одновременно сердитое.
— Марина, что происходит? Мама в слезах, говорит, ты ей нахамила и собираешься уходить?
Марина выпрямилась и посмотрела мужу в глаза.
— Твоя мама назвала меня гулящей. Сказала подруге по телефону, что я, возможно, изменяю тебе. И это после того, как она в очередной раз без разрешения рылась в наших вещах.
— Марин, ну что ты преувеличиваешь…
— Я не преувеличиваю! — её голос сорвался. — Андрей, открой глаза! Твоя мать превратила мою жизнь в ад! Она контролирует каждый мой шаг, унижает при любой возможности, настраивает тебя против меня!
— Это неправда! Мама заботится о нас!
— О тебе, Андрей. Она заботится о тебе. А я для неё — враг, который отнял у неё сына. И ты это прекрасно видишь, просто не хочешь признавать!
Андрей покачал головой.
— Марина, ты dramatизируешь. Да, мама бывает резковата, но она не со зла. Просто привыкла, что в доме всё по её правилам. Потерпи ещё немного, мы же копим на квартиру…
— Мы копим уже три года, — устало сказала Марина. — И за эти три года на счету почти ничего не прибавилось. Потому что твоя мама постоянно берёт деньги то на лечение, то на ремонт, то ещё на что-то. Андрей, она никогда не отпустит тебя. И ты это знаешь.
В комнате повисла тишина. Андрей смотрел на жену, и в его глазах боролись разные чувства. Марина видела там и любовь, и страх, и злость, и растерянность. Но больше всего там было чувство вины. Перед мамой.
— Марин… ну нельзя же так. Она моя мать. Она одна меня вырастила. Я не могу её бросить.
— Я не прошу тебя её бросать. Я прошу тебя выбрать — семья или мама. Мы можем снимать квартиру, пусть маленькую, пусть на окраине. Но нашу. Где я буду чувствовать себя дома, а не незваной гостьей.
— Снимать? Но это же выброшенные деньги! Мама права, лучше копить на своё жильё…
Марина захлопнула чемодан. Всё стало ясно.
— Значит, ты выбрал.
— Марин, подожди! Не уходи! Давай поговорим спокойно!
Но она уже шла к двери, волоча за собой чемодан. В гостиной её ждала Валентина Петровна. Свекровь сидела на диване, изображая страдание, но в глазах плясали злорадные огоньки.
— Андрюша, — всхлипнула она, — посмотри, до чего мы дожили. Жена от тебя уходит. Я же говорила — не пара она тебе. Слабая, безвольная. При первой трудности сбегает.
Марина остановилась и повернулась к свекрови. И вдруг вся накопленная за годы ярость, вся боль, всё унижение вырвались наружу в одной-единственной фразе.
— Слушай, ты мне больше не свекровь, так что я твоим приказам больше не подчиняюсь! Ищи себе другую рабыню, милая моя!
Валентина Петровна поперхнулась воздухом. Андрей застыл столбом. А Марина, не оглядываясь, вышла из квартиры, где прожила три года, но так и не стала своей.
На улице накрапывал мелкий дождь. Марина остановилась под козырьком подъезда и достала телефон. Надо было позвонить подруге, попроситься пожить пару дней, пока она не найдёт съёмную квартиру. Но прежде чем набрать номер, она обернулась и посмотрела на окна квартиры, которую только что покинула.
В освещённом окне кухни она увидела силуэты — Валентина Петровна что-то оживлённо говорила сыну, размахивая руками. Андрей стоял, опустив голову. Сцена была до боли знакомой — мать отчитывает сына, сын виновато слушает. Так было всегда. И так, видимо, будет всегда.
Марина набрала номер подруги.
— Алло, Лена? Это я. Слушай, можно я к тебе на пару дней? Я ушла от Андрея… Да, окончательно. Расскажу при встрече. Спасибо, подруга. Я сейчас приеду.
Она подхватила чемодан и зашагала прочь от дома, который никогда не был её домом. Дождь усилился, но Марина не ускорила шаг. Холодные капли смывали с лица остатки макияжа, смешиваясь со слезами, которые она больше не сдерживала. Но это были не слёзы отчаяния. Это были слёзы облегчения.
Три года она прожила в клетке, пытаясь быть хорошей женой, хорошей невесткой, пытаясь заслужить право называть чужой дом своим. Три года терпела унижения в надежде, что всё наладится, что свекровь примет её, что муж встанет на её сторону. Но чуда не случилось. И не случилось бы никогда.
Теперь она была свободна. Страшно? Да. Одиноко? Возможно. Но лучше быть одной в съёмной квартире-студии, чем чужой в трёхкомнатных хоромах. Лучше есть доширак в своём углу, чем изысканные котлеты под аккомпанемент упрёков. Лучше спать одной в своей постели, чем рядом с мужчиной, который выбрал маму.
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея: «Марин, вернись. Мама плачет. Она не хотела тебя обидеть. Давай всё обсудим.»
Марина усмехнулась и удалила сообщение, не отвечая. Обсуждать больше нечего. Всё уже обсуждено — три года назад, два года назад, год назад, вчера. Результат всегда был один: «Потерпи, она же мать».
Нет. Хватит терпеть. Хватит быть удобной. Хватит позволять вытирать об себя ноги во имя призрачного семейного счастья. Валентина Петровна права в одном — она действительно не пара Андрею. Потому что ей нужен мужчина, а не маменькин сынок. Ей нужен партнёр, а не вечный ребёнок под маминой юбкой.
На автобусной остановке Марина поставила чемодан и поправила волосы. В стекле остановки отразилась молодая женщина с размазанной тушью и мокрыми волосами. Но глаза… глаза больше не были усталыми и потухшими. В них появился блеск — блеск решимости и надежды.
Подошёл автобус. Марина забросила чемодан в салон и села у окна. Город проплывал мимо в дождевой дымке — огни витрин, спешащие под зонтами люди, машины в пробках. Где-то там, в одной из многоэтажек, Валентина Петровна упивалась своей победой. Выжила невестку, вернула себе сына. Можно снова командовать, контролировать, жить его жизнью.
А где-то в этом же городе была маленькая съёмная квартира, которая ждала Марину. Своя кухня, где можно готовить что хочешь и как хочешь. Своя спальня, куда никто не войдёт без спроса. Свой шкаф, где может висеть любое бельё. Своя жизнь.
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонил Андрей. Марина посмотрела на мигающий экран и нажала отбой. Потом зашла в настройки и заблокировала номер. И номер свекрови тоже, для верности.
Автобус подъехал к нужной остановке. Марина вышла под всё ещё моросящий дождь и улыбнулась. Впереди её ждала подруга с горячим чаем и тёплыми объятиями. Ждала новая жизнь — может быть, трудная, может быть, одинокая поначалу, но точно своя.
А позади остались три года, которые научили её главному: никакие отношения не стоят того, чтобы терять себя. Никакая любовь не оправдывает унижений. И никакая свекровь не имеет права превращать жизнь невестки в ад.
Марина подхватила чемодан и зашагала вперёд, навстречу своей новой жизни. Дождь постепенно стихал, и сквозь тучи начали пробиваться первые лучи закатного солнца. Хорошая примета, подумала она. Всё будет хорошо. Обязательно будет.
