— Господи, где вы такие духи берёте, в аптеке возле крема от геморроя? — Елена недовольно сморщила нос и отодвинулась от соседки по кассе.
— А что, пахнут крепко, значит, хорошие, — пожала плечами женщина в ярко-зелёной куртке и упрямо полезла в свою авоську, пересчитывая сдачу.
Елена закатила глаза и переступила на другую ногу. Она стояла в очереди в торговом центре, выбирая подарок для коллеги — нейтральный, без намёков, без душевности. Памятная рамочка? Нет, слишком банально. Набор чая? Фу. Может, сертификат на массаж? Тоже рискованно — скажут, что намекает на целлюлит. Она уже мысленно материлась на весь отдел подарков, когда завибрировал телефон.
Сергей.
Вот и началось… — подумала она и ответила нехотя.
— Алло.
— Лен, только ты не кричи, ладно? — голос у мужа был такой, каким он обычно говорил, когда разбивал бокал или забыл заплатить за интернет.
— Я в торговом центре. Хочешь, я тебе куплю яйца и совесть? — устало сказала она.
— Кирилла… выгнали с квартиры, — начал он торопливо. — Валентина Петровна говорит, ну, может он пока к нам? На пару дней…
Елена не сразу ответила. Казалось, даже окружающий гул куда-то делся.
— Ты это сейчас всерьёз? — холодно уточнила она. — Ты хочешь, чтобы в нашу квартиру въехал взрослый лоб, который даже унитаз не умеет чистить?
— Лен, он просто… ну, запутался. И мама настаивает.
— А ты, как всегда, между нами двумя, как пельмень в супе. Только пельмень хотя бы к делу. — Она разом отбросила подарок, положила корзинку на пол и вышла вон из магазина. — И вообще, пусть мама к себе его берёт. У неё вон балкон большой, кровать туда вытащит, и будет ему персональный номер с видом на голубей.
— Ну не начинай…
— Я не начинаю, я заканчиваю. С Кириллом. В нашей квартире. Навсегда. — Она отключилась.
Вечером дома было тихо. Тревожная, густая тишина, как перед грозой. Сергей сидел в кухне и вертел в руках пульт от телевизора. Телевизор был выключен.
— Ты поговорила с мамой? — наконец решился он.
— А ты с психотерапевтом? — съехидничала она, наливая себе воды. — Или ты всё ещё надеешься, что Кирилл заедет и заодно отмоет балкон?
Сергей вздохнул.
— Лен, ну это не навсегда. Он просто… пока не устроится.
— Он не устроится, Серёжа. Понимаешь? Он устроился на людей. Он родился не с руками, а с протянутой ладонью.
— Это же мой брат, — тихо сказал он. — И мама очень просит…
— А я тебе кто? Кассир в банке, выдавший тебе мужа по акции? Угадай, кто через двадцать лет с тобой в больницу поедет — я или твоя мама с её философией «ну он же наш родной»?
Он встал, будто собрался что-то сказать. Потом махнул рукой и пошёл в комнату.
Елена ещё долго стояла у плиты. Вода в чайнике вскипела и начала шипеть, как она сама внутри.
На следующий день Сергей не пришёл домой. Позвонил около девяти вечера и пробубнил, что остался у матери. Голос — тихий, виноватый, но без попытки оправдаться.
— Мама попросила, чтобы мы все поговорили. Вместе.
— Вместе — это втроём? Или уже с Кириллом, бокалом и тапочками?
— Лен, ты несправедлива…
— Я справедлива, как налоговая. Просто ты всегда удивлён, когда тебя считают мягким местом для посадки проблем.
— Мама говорит, что ты…
— Передай маме, что я могу сама поговорить. Без переводчика.
Она повесила трубку и внезапно рассмеялась. Смех был злой, нервный. Она вспомнила, как Валентина Петровна на свадьбе говорила ей: «Главное — это семья. Мы теперь все одно целое!»
Одно целое, ага. Особенно, когда тебе хотят в дом подселить иждивенца с пивным пузом и пылью вместо совести.
Елена достала вино. Красное, терпкое, то самое, что хранила «на особый случай». Сейчас был именно он.
В субботу они всё-таки встретились. У Валентины Петровны, как водится, всё было вылизано — даже кот выглядел, как после ботокса. Кирилл развалился в кресле, словно уже переехал. Волосы торчат в разные стороны, в руке — банка пива. Без стеснения.
— Лена, ну чё ты так нервничаешь-то? Я ж не навсегда. — Он хмыкнул и посмотрел на неё, будто проверял, как далеко можно зайти.
— Ага, а потом ты ещё детей заведёшь, у нас же диван раскладывается, — с иронией сказала она, не садясь. — У тебя даже зубы — и те, мне кажется, по прописке не в твоём теле.
— Ну хватит уже! — вмешалась Валентина Петровна, голос которой был как старый веник: громкий, сухой и раздражающий. — Женщина должна поддерживать мужа. А ты что? Только работа, работа, работа. Ни любви, ни тепла.
— Любовь — это не подписка на Netflix. Если человек тянет из тебя всё, как пылесос, то в какой-то момент ты просто остаёшься без сил. — Елена обернулась к Сергею. — Я тебя люблю, но если ты впустишь этого человека в наш дом — я уйду. Это не шантаж, это факт.
— Ты правда готова всё разрушить из-за одного человека? — тихо спросил он, даже не глядя на неё.
— Нет, Серёжа. Всё разрушили уже до меня. Я просто отказываюсь жить среди обломков.
Она ушла. Не хлопнув дверью. Даже не повысив голос. Просто развернулась и ушла.
В подъезде стояла жара. Дверь за её спиной щёлкнула, и в этот момент в ней что-то тоже щёлкнуло.
Как будто что-то внутри встало на место.
Елена вышла из подъезда, как с поля боя. Не как победитель — как та, кто больше не хочет воевать. Ветер был липкий, июльский, воздух — как подогретый компресс. Она шла быстро, почти бежала, пока пальцы не вцепились в сумку до белых костяшек. Где-то в голове всплывали обрывки фраз:
«Ты же старше, будь мудрее…»
«Он же брат Серёжи…»
«Ну и что, что безработный? Ему просто не повезло…»
Да всем не везло. Но не все же садятся другим на шею и начинают свистеть, будто им весело.
Елена не поехала домой. Дом сейчас был не про неё. Дом — это когда тебя ждут. А её сейчас ждали только злость и пустая постель.
В кафе на углу, где кофе лили так себе, зато стаканы были толстые, как лоб у некоторых родственников, она села у окна. Сделала глоток и закурила. Да, она не курила уже пять лет, но сейчас была та самая сигарета «по делу».
В телефоне скакали уведомления. Чат с Сергеем молчал. Мама писала: «Ты где, всё нормально?» — она ответила коротко: «Да. Всё.»
Руки немного дрожали. Внутри всё кипело.
Она вспомнила, как начиналась их жизнь с Сергеем. Он всегда был мягким. Добрым. Нерешительным, но тёплым. Тогда это казалось плюсом — «мне с ним спокойно, он никогда не кричит, не давит».
А сейчас? Сейчас он не давит — он сливается. С братом. С матерью. С их удобной картиной мира, где Елена — не человек, а обслуживающий персонал с характером.
Она достала из сумки чек — тот самый, из магазина. Чек был символом: недокупленного подарка и недосказанного «нет».
Если я сейчас отступлю — всё. Потом будет ещё что-то. Потом Кирилл пропишется. Потом мама скажет: «А я ведь вложила в эту квартиру»…
— Ну уж нет, — вслух сказала Елена, затушила сигарету и встала.
Дом был пуст. Сергей так и не приехал.
Она сняла каблуки, прошлась босиком по паркету. Всё до боли родное — и вдруг совсем чужое. Она подошла к шкафу, достала чемодан.
Сначала положила только пару вещей. Потом задумалась. Потом достала паспорт. Копии документов на квартиру. Папку с договорами. Переписку с юристом.
Квартира оформлена на меня. Мать пусть свои акты доброй воли обратно себе вставит. Я не буду делить жизнь с тем, кто не умеет сказать «нет» даже ради меня.
Сумка хлопнула замком. Всё. Утром — к юристу. Потом — заявление. Без истерик. Без скандалов.
Только юридический факт: всё закончилось.
На следующее утро, в полвосьмого, Сергей позвонил.
— Алло… Лена? Ты где?
— А ты сам как думаешь?
— Я пришёл, а тебя нет… Ты ушла?
— Сергей, я сейчас не у метро, не в кафе и не в магазине. Я в точке невозврата. И ты тоже.
Он помолчал.
— Ты правда хочешь всё разрушить?
— Ты уже разрушил. Я просто съезжаю с руин.
— Ты не даёшь мне шанса…
— Я давала тебе десять лет. Ты всё их тратил на попытки усидеть на двух стульях. Теперь их вынесли. Вместе с Кириллом. — Она сделала паузу. — Ты можешь жить, как хочешь. Но не на моих квадратных метрах.
— Я… я просто не могу выбрать между вами.
— А это и была твоя ошибка. Ты пытался быть нейтральным, а стал бесполезным. Никому не нужен мужчина, который не умеет держать сторону. Даже свою.
Он повесил трубку.
Через два дня она подала на развод. Сергей не возражал. Всё прошло быстро. Удивительно быстро.
Он не стал бороться. Не стал просить. Не стал даже пытаться вернуть.
А может, и не любил никогда по-настоящему? Может, просто было удобно. Уютно. Выгодно.
Квартира осталась за ней. Кирилл, как выяснилось позже, на третий день сбежал от Валентины Петровны — ему там «не давали покоя», заставляли «помыть посуду» и «ходить в носках».
Удивительно, что его не сожгло на месте от таких требований.
Прошло две недели. В воскресенье она сидела одна на балконе, с вином и новым телефоном — старый она разбила случайно, как-то слишком резко сжав его в руке при чтении очередного сообщения от бывшей свекрови.
Звонила подруга — Ира.
— Ну как ты там, разведёнка?
— Великолепно. Готовлюсь к новой жизни. Думаю, сделать ремонт. Снести всё и перестроить. Даже балкон. Пусть Кириллу будет обидно.
— Господи, Лен, ты в порядке?
— Я не в порядке. Я — лучше. — Она улыбнулась. — Я впервые не боюсь быть одной. Знаешь, что я поняла?
— Что?
— Что одиночество — это не отсутствие мужчины. Это когда ты живёшь с кем-то, кто не может за тебя постоять.
— Ну ты жжёшь, как газовая плита на максимуме.
— Ага. Только теперь у меня свои спички.
Она выключила телефон и посмотрела на город.
Женщина сорока восьми лет, с развившимися волосами, бокалом вина и невыносимым чувством освобождения. Не счастья — оно ещё не пришло. Но свободы. Без страха. Без Кирилла. Без «ну потерпи немного».
Она не будет терпеть. Больше никогда.
Прошло полтора месяца.
За это время Елена отдала старое постельное бельё в приют, перекрасила кухню в холодный серый и заменила дверной звонок на электронный — теперь, когда кто-то нажимал кнопку, вместо звонка играло «Highway to Hell».
Её жизнь стала резкой, прямолинейной и удивительно пустой. Но не унылой — в этой пустоте, как ни странно, дышалось легче.
На работе её начали бояться. В хорошем смысле: теперь даже бухгалтерша Галина Петровна, ранее любительница протирать столы чужими сплетнями, затихала при виде Елены. Потому что Елена теперь не сюсюкала. Ни с кем. Ни дома, ни на работе, ни в себе.
Вечерами она училась молчать. Не спорить мысленно с Сергеем. Не строить сцен. Не оправдываться. Просто жить.
И вот, в одно субботнее утро, когда она делала себе кофе — звонок. Реальный, не электронный. Кто-то стоял под дверью, молча. Не курьер, не сосед. Просто присутствие. Навязчивое и знакомое.
Открыв, она увидела Сергея.
Стоял, как утопленник, вытащенный на берег. Мятый, серый, без света в глазах. И с ним — сумка.
— Я не к тебе. Я просто… поговорить. — Он поднял руку, как в суде, мол: «не убивай сразу».
— Поздновато ты собрался говорить. — Она не пригласила его внутрь. Стояла в дверях. — Или ты снова на два фронта? Или мама выгнала? Или Кирилл опять нашкодил?
— Я уехал от мамы. Кирилл остался. Они теперь… — Он смущённо опустил глаза. — Он бездельничает. Она жалуется. Ссорятся.
— Как неожиданно, — усмехнулась Елена. — Может, мама напишет об этом в своём блоге: «Как создать домашний ад за 3 дня».
Он молчал.
— А ты что хочешь?
— Вернуться. Не жить. Просто… быть рядом. Я не знал, как сильно ты держала всё. Без тебя всё развалилось.
— Ну так держись за Кирилла. Или за маму. Или за стены — если упадёшь, хоть кто-то пострадает, кроме тебя.
Он закрыл глаза.
— Я был трусом. Я не защищал. Я молчал. Я думал, что тишина — это мир. А оказалось — это просто пустота.
— Нет, Серёжа. Пустота — это сейчас. И мне в ней… спокойно. — Она вдруг почувствовала: да, он раскаялся. Но она — уже нет. — Ты не заметил, как я исчезла. Зато теперь замечаешь, что тебя никто не встречает. Но это не про любовь. Это про комфорт.
— Я понял это. Но слишком поздно.
— Вот именно. Ты слишком поздно захотел быть мужчиной. А я слишком рано перестала быть дурой.
Они молчали. Он не просил. Она не жалела.
— Уходи, Серёжа. Без скандала. Просто… уходи.
Он ушёл.
Вечером она открыла вино. То самое, вторую бутылку. На этот раз — не в злости, а в спокойствии. За столом стояла тишина. И в ней не было пустоты. В ней была победа.
Она достала ноутбук и открыла папку «Личное».
Там был план. Переезд. Продажа квартиры. Новая жизнь — не с кем-то, а с собой. Там был пункт: «Больше никогда не соглашаться жить с тем, кто боится сказать «нет» своей маме».
Она выпила за это. И поставила галочку.
