— Завтра нотариус. В десять утра. И чтобы без твоих фокусов! — голос свекрови прозвучал в трубке телефона, как удар молотка судьи.
Марина стояла посреди своей кухни, сжимая мобильный так крепко, что побелели пальцы. За окном шёл мелкий осенний дождь, и капли барабанили по стеклу, словно отсчитывая секунды до неизбежного столкновения. Она знала, что этот момент настанет. Знала с того самого дня, когда её свекровь Галина Петровна впервые переступила порог их с Максимом квартиры и окинула всё оценивающим взглядом опытного ревизора.
— Галина Петровна, я же говорила, что… — начала Марина, но её тут же перебили.
— Что говорила? Что тебе неудобно? Что у тебя работа? — в голосе свекрови звенел металл. — Послушай меня внимательно, девочка. Эта квартира — семейная собственность. Мой покойный муж оставил её Максиму, но документы нужно переоформить правильно. И я, как мать, буду контролировать этот процесс. Ты поняла меня?
Марина молча кивнула, потом вспомнила, что свекровь её не видит.
— Да, поняла, — выдавила она.
— Вот и отлично. Максим уже в курсе. Он заедет за тобой в половине десятого. И оденься прилично. Не позорь нашу семью перед нотариусом.
Гудки в трубке. Марина медленно опустила телефон и прислонилась к холодной столешнице. Три года замужества. Три года она пыталась найти общий язык с этой железной женщиной, которая считала её недостойной своего драгоценного сына. Три года намёков, колкостей и прямых оскорблений, которые Максим предпочитал не замечать.
Дверь хлопнула. Максим вернулся с работы. Она услышала, как он снимает ботинки в прихожей, вешает куртку. Его движения были медленными, усталыми. Или виноватыми?
— Привет, — он зашёл на кухню и поцеловал её в щёку. Поцелуй был формальным, дежурным. — Мама звонила?
— Звонила, — Марина повернулась к нему. — Макс, что происходит? Какой нотариус? Какое переоформление?
Он отвёл взгляд. Открыл холодильник, достал бутылку воды. Пил медленно, маленькими глотками, оттягивая момент объяснения.
— Мам, ну это… формальность. Папина квартира, та, что на Садовой. Она по документам всё ещё на нём записана. Нужно переоформить.
— На тебя?
— Ну… не совсем.
Марина почувствовала, как внутри поднимается холодная волна тревоги.
— Что значит «не совсем»?
Максим поставил бутылку на стол. Его пальцы нервно барабанили по пластику.
— Мама считает, что безопаснее оформить на неё. Временно. Потом переоформим.
— Временно, — повторила Марина. — И когда это «потом»?
— Марин, ну не начинай, — он поморщился. — Мама просто волнуется. Она хочет, чтобы всё было правильно. Это же семейное имущество.
— Семейное, — эхом отозвалась она. — А я, получается, не семья?
— Ты всё передёргиваешь! — вспылил он. — Мама просто заботится о нашем будущем!
— О чьём будущем, Макс? О нашем или о своём?
Он не ответил. Взял бутылку и вышел из кухни. Марина осталась одна, глядя в окно на серый дождливый вечер. Где-то в глубине души она уже знала, чем всё закончится. Но ещё надеялась, что ошибается.
Кабинет нотариуса располагался в старом особняке в центре города. Массивная дубовая дверь, полированные перила, запах старой кожи и дорогих духов. Галина Петровна уже ждала их в приёмной. Она восседала в кресле, как королева на троне, в своём любимом тёмно-синем костюме, с идеальной укладкой и безупречным макияжем.
— Наконец-то, — она окинула Марину оценивающим взглядом. — Хоть оделась прилично. Максим, дорогой, ты выглядишь усталым. Опять допоздна работаешь?
— Да, мам, проект горит, — Максим поцеловал мать в щёку.
Марина заметила, как он расправил плечи, как изменилась его осанка. Рядом с матерью он всегда становился другим — более уверенным и одновременно более покорным. Словно возвращался в детство, где мама всегда знала, как лучше.
— Госпожа Воронцова? — секретарь пригласила их в кабинет.
Нотариус, полная женщина лет пятидесяти, встретила их профессиональной улыбкой. На столе уже лежали документы, аккуратно разложенные в несколько стопок.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Итак, переоформление права собственности на квартиру…
— Да, — Галина Петровна села первой, жестом указав остальным их места. — Мой покойный муж оставил квартиру сыну, но мы решили, что пока будет правильнее оформить на меня.
— Понимаю, — нотариус кивнула. — Максим Игоревич, вы согласны с таким решением?
— Да, конечно, — он даже не взглянул на жену.
— А вы, Марина Сергеевна, как супруга…
— Она тут ни при чём, — резко оборвала Галина Петровна. — Это наследство моего мужа. Семейное дело.
Нотариус подняла брови, но промолчала. Марина почувствовала, как горят щёки. Унижение было таким явным, таким публичным. И самое страшное — Максим молчал. Сидел рядом и молчал.
— Хорошо, — нотариус начала заполнять документы. — Мне нужны ваши паспорта…
Следующие полчаса прошли в тумане. Марина механически подписывала какие-то бумаги там, где ей указывали. Слова нотариуса сливались в монотонный гул. Она смотрела на мужа, пытаясь поймать его взгляд, но он упорно изучал документы.
— …и последнее, — нотариус достала ещё один документ. — Это доверенность на управление имуществом. Галина Петровна, вы указали, что хотите иметь полные права на распоряжение квартирой, включая право продажи без согласия других членов семьи.
— Именно так, — свекровь кивнула.
— Но мама, — Максим наконец подал голос. — Мы же договаривались, что это временно…
— Максим, — голос Галины Петровны стал ледяным. — Мы обсудим это дома. Подписывай.
И он подписал. Просто взял ручку и подписал. Марина смотрела, как его рука выводит подпись, и понимала, что подписывает он не просто документ. Он подписывает их приговор.
На улице Галина Петровна была сама любезность.
— Ну вот, теперь всё в порядке. Марина, дорогая, не дуйся. Это всё для вашего же блага. Кстати, я думаю переехать поближе к вам. В той квартире мне одиноко. Может, поменяю её на что-нибудь в вашем районе. Будем видеться чаще!
Она села в своё такси и уехала, оставив их стоять под моросящим дождём.
— Макс… — начала Марина.
— Не сейчас, — он отвернулся. — Давай дома поговорим.
Но дома они не поговорили. Максим закрылся в кабинете со своим ноутбуком, сославшись на срочную работу. Марина легла спать одна, глядя в темноту и пытаясь понять, в какой момент её жизнь пошла под откос.
Утро началось со звонка. Марина ещё не успела открыть глаза, как услышала требовательную трель телефона Максима.
— Да, мам… Что? Сегодня? Но я же на работе… Да, понимаю… Хорошо, буду через час.
Он положил трубку и сел на кровати, потирая лицо ладонями.
— Что случилось? — спросила Марина.
— Мама хочет, чтобы я помог ей с переездом. Она уже нашла квартиру. В нашем доме.
Марина резко села.
— Что? В нашем доме? Макс, ты серьёзно?
— Ну а что такого? — он пожал плечами. — Она же моя мать. Имеет право жить где хочет.
— На какие деньги она купила квартиру в нашем доме? — Марина почувствовала, как внутри всё холодеет.
Максим молчал. И в этом молчании был ответ.
— Она продала ту квартиру, — прошептала Марина. — Квартиру твоего отца. Которую вчера на себя переоформила.
— Это её право, — буркнул он.
— Её право? — Марина вскочила с кровати. — Макс, это было твоё наследство! Твой отец оставил её тебе, не ей!
— Марина, прекрати! — он тоже встал. — Мама лучше знает, как распорядиться деньгами! И вообще, что ты так разошлась? Это наши семейные дела!
— Наши? — она рассмеялась. Смех вышел истерическим. — Наши, Макс? Я три года твоя жена, а для твоей матери я до сих пор чужая! И ты… ты просто позволяешь ей вытирать об меня ноги!
— Никто об тебя ноги не вытирает! Ты драматизируешь!
— Драматизирую? Она вчера при нотариусе заявила, что я тут ни при чём! При посторонних людях! А ты промолчал!
— А что я должен был сделать? Устроить скандал?
— Защитить меня! Защитить свою жену! Или для тебя мамочка важнее?
Максим побагровел.
— Не смей так говорить о моей матери!
— А ты не смей делать вид, что это нормально! — Марина уже кричала. — Она манипулирует тобой, а ты как слепой котёнок!
— Знаешь что? — он схватил одежду и начал одеваться. — Я не буду это слушать. Мама права. Ты просто ревнуешь. Ревнуешь, что у меня есть семья, которая обо мне заботится!
— Я твоя семья, Макс!
Но он уже хлопнул дверью.
Марина осталась одна в пустой квартире. Она медленно опустилась на кровать. Слёзы душили, но она не плакала. Не было сил даже на слёзы. Она достала телефон и набрала номер подруги.
— Лена? Можно я к тебе приеду? Мне нужно поговорить…
Через два часа она сидела в уютной кухне Лены, грея руки о чашку с чаем.
— …и он просто ушёл. Выбрал её. Как всегда выбирает.
Лена молчала, давая ей выговориться.
— Знаешь, что самое обидное? Я ведь видела все эти красные флаги с самого начала. Как он бросает всё по первому её звонку. Как оправдывает любые её выходки. Как его глаза меняются, когда она входит в комнату. Но я думала, что любовь всё изменит. Что он повзрослеет, станет самостоятельным. Дура.
— Ты не дура, — Лена покачала головой. — Ты просто любила. А он… он инфантильный маменькин сынок. Прости за прямоту.
— Не за что извиняться. Это правда. И знаешь что? Я устала. Устала бороться за место в его жизни. Устала доказывать, что я тоже имею право голоса в нашей семье. Устала от унижений.
— Что ты собираешься делать?
Марина помолчала, глядя в окно. За стеклом шёл снег. Первый снег этой осени.
— Не знаю. Но так больше жить не могу. Не хочу.
Домой она вернулась поздно вечером. Максим сидел в гостиной, уставившись в телевизор. На журнальном столике стояла початая бутылка коньяка.
— Где ты была? — спросил он, не оборачиваясь.
— У Лены.
— Жаловалась на меня?
Марина не ответила. Прошла на кухню, налила себе воды. Максим появился в дверях.
— Мам, давай поговорим. Я… я погорячился утром.
— Погорячился, — повторила она. — Макс, а что твоя мама? Переехала?
— Да. Этаж над нами. Квартира поменьше, зато две такие же она сдавать будет. Для пенсии хорошая прибавка.
— Умно, — Марина кивнула. — А что дальше? Она теперь будет контролировать каждый наш шаг?
— Ну что ты преувеличиваешь…
Словно в ответ на его слова, раздался звонок в дверь. Настойчивый, требовательный. Марина и Максим переглянулись.
— Это она, — констатировала Марина.
Максим пошёл открывать. Галина Петровна вплыла в квартиру, как корабль под всеми парусами.
— Максим, дорогой! Я тут подумала, раз мы теперь соседи, давайте ужинать вместе каждый день! Я буду готовить, вы будете приходить. Или я к вам. Марина, ты ведь не против?
Она даже не дождалась ответа.
— И ещё. Я тут ключи сделала. От вашей квартиры. На всякий случай. Вдруг что случится, а я рядом.
Она положила ключи на тумбочку в прихожей с таким видом, словно водрузила знамя на вражескую территорию.
— Галина Петровна, — Марина старалась говорить спокойно. — Мы не давали вам разрешения делать ключи от нашей квартиры.
Свекровь посмотрела на неё, как на пустое место, и обратилась к сыну:
— Максим, объясни жене, что я твоя мать. Я имею право на ключи от квартиры сына.
— Мам, может, это правда перебор… — неуверенно начал Максим.
— Перебор? — голос Галины Петровны стал ледяным. — Я продала квартиру твоего отца, чтобы быть рядом с тобой, помогать вам, а ты говоришь — перебор?
— Нет, мам, я не это имел в виду…
— Вот и чудесно. Кстати, Марина, я записала тебя к врачу. У знакомой. Пора уже о детях подумать. Что-то вы затянули.
Это была последняя капля.
— Всё, — Марина подняла руку. — Хватит. Галина Петровна, послушайте меня внимательно. Вы не будете записывать меня к врачам. Вы не будете иметь ключи от нашей квартиры. И вы не будете указывать, когда нам заводить детей. Это наша жизнь. Моя и Максима. Вы свою прожили.
Свекровь побагровела.
— Да как ты смеешь?! Максим!
Но Марина уже не слушала. Она прошла в спальню, достала чемодан и начала складывать вещи.
— Марина, что ты делаешь? — Максим вбежал следом.
— Ухожу, — она не прекращала собираться. — Максим, я люблю тебя. Но я не могу больше жить в этом театре абсурда. Твоя мать никогда не примет меня. А ты никогда не встанешь на мою сторону.
— Марин, ну не уходи! Давай поговорим!
— О чём, Макс? О том, как твоя мать будет контролировать, что мы едим? Во сколько ложимся спать? Когда планируем детей? Она же этажом выше! Она уже сделала ключи! Что дальше? Камеры в нашей спальне?
— Ты утрируешь…
— Утрирую? — Марина повернулась к нему. — Макс, она только что заявила, что записала меня к врачу! Без моего ведома! И ты промолчал!
— Но она же хочет как лучше…
— Для кого лучше? Для меня? Или для себя? Она хочет внуков, Макс. Не нашего счастья, а своих внуков. Которых она будет воспитывать по своему усмотрению, пока мы будем работать.
Из гостиной донёсся голос Галины Петровны:
— Максим! Иди сюда немедленно!
Он дёрнулся, как собака Павлова. Марина горько усмехнулась.
— Иди. Мама зовёт.
— Марина…
— Иди, Макс. Выбирай. Либо ты идёшь к маме и остаёшься с ней навсегда. Либо ты остаёшься здесь, и мы вместе решаем, как жить дальше. Но уже без её участия.
Он стоял в дверях, разрываясь между спальней и гостиной. Из гостиной снова донеслось требовательное:
— Максим!
И он пошёл. Развернулся и пошёл к матери.
Марина закрыла чемодан. На душе было пусто и одновременно легко. Решение принято. Она вышла из спальни. В гостиной Галина Петровна что-то выговаривала сыну. Увидев Марину с чемоданом, она замолчала.
— Вот и отлично! — всплеснула руками свекровь. — Наконец-то! Я с самого начала говорила, Максим, что она тебе не пара. Из простой семьи, без воспитания, без манер. Теперь ты свободен, сынок. Мы найдём тебе достойную девушку.
Марина посмотрела на мужа. Он сидел, опустив голову, и молчал. В его молчании было всё: и согласие с матерью, и облегчение, что не ему приходится принимать решение, и трусость, которая не давала остановить жену.
— Знаете что, Галина Петровна? — Марина поставила чемодан и подошла ближе. — Вы победили. Забирайте его. Весь ваш. От макушки до пяток. Кормите его, одевайте, выбирайте ему жён. Но знайте — вы не сделали его счастливым. Вы сделали его инвалидом. Эмоциональным инвалидом, который не способен на самостоятельное решение. И когда вас не станет, он останется один. Потому что ни одна нормальная женщина не выдержит того, что выдержала я.
Она повернулась к Максиму.
— А тебе, Макс, я желаю однажды проснуться. Проснуться и понять, что ты прожил не свою жизнь. Мамину, но не свою. Но боюсь, будет поздно.
Она взяла чемодан и пошла к двери. В прихожей остановилась, сняла с пальца обручальное кольцо и положила рядом с ключами Галины Петровны.
— Марина! — Максим вскочил. — Подожди!
Но она уже закрыла за собой дверь.
На улице шёл снег. Крупные хлопья медленно опускались с тёмного неба, покрывая город белым покрывалом. Марина остановилась, подняла лицо к небу. Снежинки таяли на её щеках, смешиваясь со слезами. Но это были не слёзы отчаяния. Это были слёзы освобождения.
Она достала телефон и набрала номер.
— Лена? Это я. Можно я поживу у тебя какое-то время? Я ушла.
— Конечно! Приезжай! Такси вызвать?
— Не надо. Я пройдусь. Мне нужно подышать.
Она убрала телефон и пошла по заснеженной улице. Где-то позади остался тёплый дом, в котором мать и сын праздновали свою победу. А впереди была неизвестность. Но в этой неизвестности было больше надежды, чем в той определённости, которую она оставила.
Через полгода Марина получила документы о разводе. Максим не препятствовал. По слухам, его мать уже нашла ему новую невесту — дочь своей подруги, тихую и покладистую девушку, которая с восторгом слушала наставления будущей свекрови.
Марина к тому времени сняла небольшую квартиру, получила повышение на работе и записалась на курсы итальянского языка — давняя мечта, на которую раньше не было времени.
Однажды она встретила Максима в супермаркете. Он похудел, осунулся. Увидев её, остановился как вкопанный.
— Марина… Привет.
— Привет, Макс.
— Ты… как ты?
— Хорошо. А ты?
Он пожал плечами.
— Мама болеет. Сердце. Я теперь… в общем, забочусь о ней.
— А невеста?
— Не сложилось. Мама сказала, она слишком самостоятельная.
Марина кивнула. Всё было ясно без слов.
— Марин, — он вдруг схватил её за руку. — Может, попробуем всё сначала? Я понял, я всё понял…
Она мягко высвободила руку.
— Поздно, Макс. Слишком поздно. Береги себя. И маму береги.
Она развернулась и пошла к кассе. А он остался стоять посреди прохода — потерянный мальчик, так и не ставший мужчиной.
Выйдя из магазина, Марина глубоко вдохнула морозный воздух. Жизнь продолжалась. Её жизнь. Без свекрови, без унижений, без необходимости бороться за своё место под солнцем. Она улыбнулась и пошла домой. В свой дом, где её никто не ждал с претензиями и упрёками. Где она была хозяйкой своей судьбы.
А где-то в соседнем доме Галина Петровна сидела у окна и ждала сына с покупками. Она победила. Она вернула себе мальчика. Но почему-то эта победа имела горький привкус. Как и чай, который она пила в одиночестве, глядя на падающий снег
