— Мама сказала, что если ты не подпишешь документы на передачу квартиры, то мы с тобой разведемся, — Артём произнес эти слова так буднично, словно сообщал о смене погоды, и продолжил помешивать сахар в своей чашке кофе.
Лариса застыла с куском хлеба в руке. Утро началось как обычно — она встала пораньше, приготовила завтрак для семьи, накрыла на стол. Свекровь Валентина Петровна, как всегда, спустилась ровно в восемь, окинула стол критическим взглядом и молча села на своё место. Артём появился последним, сонный, небритый, в домашних спортивных штанах.
И вот теперь эта фраза. Произнесенная между глотком кофе и откусыванием бутерброда.
— Что? — Лариса медленно опустила хлеб на тарелку, чувствуя, как внутри всё холодеет. — Какие документы? О чем ты говоришь?
Валентина Петровна подняла голову от своей тарелки. На её лице играла едва заметная улыбка — та самая, которую Лариса научилась распознавать за три года совместной жизни. Улыбка охотника, загнавшего добычу в угол.
— Ах, Лариса, не притворяйся, что не понимаешь, — свекровь промокнула губы салфеткой с подчеркнутой элегантностью. — Мы же обсуждали это. Квартира твоей бабушки. Та самая трёхкомнатная в центре, которую ты унаследовала в прошлом месяце. Пора уже оформить её на Артёма. В конце концов, он твой муж, глава семьи. Негоже, чтобы жена владела такой недвижимостью единолично.
Лариса перевела взгляд с свекрови на мужа. Артём старательно изучал содержимое своей чашки, не поднимая глаз.
— Артём, — она обратилась к нему, игнорируя свекровь. — Ты серьезно? Это правда твои слова или мама тебе продиктовала?
Он поморщился, словно от зубной боли.
— Лар, ну что ты как маленькая, в самом деле. Мама права. Мы же семья. Какая разница, на ком записана квартира? Но мужчина должен быть собственником. Так правильно. Так во всех нормальных семьях.
— В нормальных семьях мужья не требуют переписать на себя наследство жены под угрозой развода, — Лариса старалась говорить спокойно, хотя внутри уже закипала ярость.
Валентина Петровна издала короткий смешок.
— Ой, какие мы гордые! А ничего, что ты три года живешь в квартире моего сына? Ешь за его счет? Он тебя содержит, между прочим!
Это была ложь, и все за столом это знали. Лариса работала бухгалтером в крупной компании и зарабатывала не меньше Артёма. Более того, именно она оплачивала большую часть продуктов, коммунальных услуг и бытовых расходов. Артём тратил свою зарплату в основном на свои увлечения — дорогую электронику, компьютерные игры и встречи с друзьями.
— Я работаю, Валентина Петровна. И вношу свой вклад в семейный бюджет не меньше вашего сына, — Лариса старалась сохранять вежливый тон, хотя это давалось всё труднее.
— Работаешь! — свекровь фыркнула. — Сидишь в офисе с бумажками — это ты называешь работой? Мой сын — инженер! Он создает, изобретает! А ты… счетовод!
Артём наконец поднял глаза от чашки.
— Мам, ну зачем ты так… Лариса тоже старается. Просто… просто подумай, Лар. Квартира большая, требует ремонта. У меня есть связи, я смогу всё организовать. А потом мы её сдадим, будет дополнительный доход. Или продадим и купим дом за городом. Ты же сама мечтала о доме!
Лариса смотрела на мужа и не узнавала его. Где тот милый, застенчивый парень, который три года назад часами мог рассказывать ей о своих проектах, о мечтах создать что-то важное, полезное? Где тот Артём, который приносил ей полевые цветы и писал стихи на салфетках в кафе?
— Бабушка оставила квартиру мне, — произнесла она твердо. — Это память о ней. Я не собираюсь её ни продавать, ни переписывать.
Валентина Петровна резко отодвинула стул и встала.
— Ах, вот как! Память! А о чем ты думала, когда выходила замуж за моего сына? Думала, будешь жить припеваючи, а всё своё добро припрячешь? Не выйдет! Артём, скажи ей!
Артём вздохнул, потер переносицу — жест, который появился у него в последний год, когда мать начинала давить.
— Лариса, пойми. Мама… мама беспокоится о нашем будущем. У неё есть опыт. Она юрист, знает, как бывает. Если вдруг… ну, мало ли что… развод или ещё что… я останусь ни с чем. А так квартира будет гарантией.
— Гарантией чего? — Лариса не могла поверить своим ушам. — Того, что ты не уйдешь к другой? Или того, что твоя мама сможет контролировать нас ещё больше?
— Как ты смеешь! — Валентина Петровна побагровела. — Я всю жизнь положила на сына! Вырастила его одна, без мужа! Дала образование! А ты что сделала? Окрутила его, теперь корчишь из себя хозяйку!
История их семьи была не такой драматичной, как любила рассказывать свекровь. Муж Валентины Петровны не бросил их — он умер от инфаркта, когда Артёму было пятнадцать. Да, ей пришлось нелегко, но у неё была хорошая работа в юридической конторе, плюс помогали родственники. Артём учился в обычном техническом вузе, не в МГУ, как она любила намекать.
— Я никого не окручивала. Мы любили друг друга. По крайней мере, я так думала, — Лариса посмотрела на мужа. — Артём, неужели ты правда ставишь мне ультиматум? Либо квартира, либо развод?
Он заерзал на стуле, явно чувствуя себя неуютно под её взглядом.
— Это не ультиматум. Это… это разумное решение. Мама составила все документы, всё по закону. Ты просто подписываешь дарственную, и всё. Мы остаемся жить как жили. Ничего не изменится.
— Кроме того, что я лишусь единственной недвижимости, которая у меня есть.
— Но ты же не собиралась в ней жить! Ты сама говорила! — Артём начал раздражаться. — Что ты цепляешься за эти квадратные метры? Важнее квартиры или наша семья?
Лариса медленно встала из-за стола. В голове звенела пустота. Три года. Три года она строила эту семью, терпела придирки свекрови, её вечное недовольство, попытки контролировать каждый шаг. Терпела, потому что любила Артёма. Потому что верила — он изменится, станет сильнее, научится противостоять материнскому давлению.
— Знаешь что, Артём? Если наша семья держится на шантаже и ультиматумах, то грош цена такой семье.
Она развернулась и пошла к выходу из кухни. Валентина Петровна бросилась следом.
— Куда это ты собралась? А посуду кто мыть будет? Вечно от обязанностей отлыниваешь!
Лариса остановилась в дверях, обернулась.
— Свекровь, я ведь, кажется, счетовод, который с бумажками сидит? Так вот, этот счетовод прекрасно знает законы. Квартира оформлена на меня, это моё личное имущество, полученное в наследство. При разводе она так и останется моей. И знаете что? Можете мыть свою посуду сами. Я переезжаю.
— Переезжаешь? — Артём вскочил. — Ты что, серьезно? Из-за какой-то квартиры ты готова разрушить семью?
Лариса посмотрела на него долгим взглядом. На это красивое лицо, которое когда-то казалось ей таким родным. На эти руки, которые ни разу не защитили её от материнских нападок. На эти губы, которые только что произнесли ультиматум.
— Не я разрушаю семью, Артём. Ты. В тот момент, когда позволил своей матери диктовать условия. В тот момент, когда решил, что угроза развода — это нормальный способ решения вопросов. В тот момент, когда моё наследство стало для тебя важнее наших отношений.
— Да что ты понимаешь! — взорвалась Валентина Петровна. — Глупая девчонка! Думаешь, найдешь лучше моего сына? Да кому ты нужна? Двадцать восемь лет, не первой свежести! Будешь локти кусать!
Лариса даже улыбнулась. Странно, но эти слова её совсем не задели. Наоборот, они словно сняли последние сомнения.
— Может быть. А может, и нет. Но лучше быть одной, чем жить в токсичной атмосфере, где тебя не уважают и пытаются обобрать.
Она вышла из кухни и направилась в спальню. Руки слегка дрожали, но на душе было удивительно легко. Словно сбросила тяжелый груз, который тащила на себе три года.
В спальне она достала чемодан и начала складывать вещи. Много их не было — за годы жизни в этой квартире она так и не обжилась по-настоящему. Всегда чувствовала себя гостьей. Временной жиличкой.
Дверь открылась, вошел Артём. Лицо у него было растерянное, почти испуганное.
— Лар, ну что ты в самом деле… Давай поговорим спокойно. Мама погорячилась. Она не хотела тебя обидеть.
— Не хотела? — Лариса аккуратно сложила блузку. — Три года, Артём. Три года твоя мама унижает меня, критикует, пытается контролировать. А ты молчишь. Или поддакиваешь.
— Она моя мать! Я не могу идти против неё!
— А я твоя жена. Или уже бывшая. И ты легко идешь против меня.
Артём сел на край кровати, обхватил голову руками.
— Господи, Лариса, ну почему ты всё так усложняешь? Ну подпиши эти бумаги, и забудем! Живи в своей квартире, если хочешь. Мне всё равно!
— Если всё равно, зачем требовать переписать её?
— Потому что мама… — он осекся.
— Вот именно. Потому что мама. Всё в твоей жизни — потому что мама. Знаешь, Артём, я много думала последнее время. Почему у тебя не складывается карьера? Почему начальство не ценит твои идеи? Да потому что ты не умеешь их отстаивать! Ты привык, что за тебя всё решает мама. И на работе ждешь того же.
Он поднял голову, в глазах блеснула злость.
— Не смей! Ты ничего не понимаешь в моей работе!
— Понимаю. Потому что ты рассказывал. Как предложил новый проект, а его отдали другому. Как не смог объяснить начальству важность своей разработки. Как промолчал, когда коллега присвоил твою идею. Ты не борец, Артём. Ты плывешь по течению. И твоя мама это течение.
Лариса закрыла чемодан, огляделась. Фотографий их совместных не было — свекровь не любила «захламлять» стены. Личных вещей минимум. Будто и не жила здесь три года.
— И что теперь? — голос Артёма звучал потерянно. — Ты правда уходишь?
— Да. Мне нужно время подумать. Приведу в порядок бабушкину квартиру и поживу там. А ты… ты решай. Что для тебя важнее — мамино одобрение или наша семья. Если семья вообще была.
Она взяла чемодан, сумку с документами. Артём сидел на кровати, ссутулившись. Выглядел он сейчас не как тридцатилетний мужчина, а как подросток, которого отругали.
В коридоре её поджидала свекровь. Лицо Валентины Петровны выражало торжество, смешанное с презрением.
— Ну что, одумалась? Поняла, что без моего сына ты никто?
Лариса остановилась, внимательно посмотрела на свекровь. Увидела мелкие морщинки злости вокруг губ. Тусклые от постоянного недовольства глаза. Седые волосы, аккуратно уложенные в причёску двадцатилетней давности.
— Знаете, Валентина Петровна, мне вас жаль.
Свекровь опешила.
— Меня? Жаль? Да ты…
— Вам пятьдесят пять лет. У вас взрослый сын. Но вы до сих пор цепляетесь за него, как за единственный смысл жизни. Вы так боитесь остаться одной, что готовы разрушить его счастье, лишь бы он остался при вас. Вы думаете, контролируя его, вы обеспечиваете себе спокойную старость. Но вы ошибаетесь. Вы растите инфантильного мужчину, который не способен принимать решения. И когда вас не станет, он просто пропадет. Потому что вы не научили его жить. Вы научили его только подчиняться.
Валентина Петровна побледнела, потом покраснела.
— Да как ты смеешь, дрянь! Вон из моего дома!
— С удовольствием.
Лариса вышла из квартиры, аккуратно закрыв за собой дверь. Спустилась по лестнице — лифт вечно ломался. Вышла на улицу.
Был теплый сентябрьский день. Солнце ласково грело лицо. Где-то вдалеке слышался смех детей. Обычная жизнь текла своим чередом.
Лариса достала телефон, вызвала такси. Пока ждала машину, позвонила на работу, предупредила, что берет отгул. Начальница, добрая Марина Владимировна, услышав дрожь в голосе, сразу разрешила.
— Ларочка, всё в порядке? Может, помощь нужна?
— Спасибо, всё хорошо. Просто… просто переезжаю.
— А, ну тогда удачи! И если что — обращайся.
В такси Лариса назвала адрес бабушкиной квартиры. Водитель, разговорчивый мужчина средних лет, пытался завязать беседу, но, увидев, что пассажирка не расположена к разговору, включил радио.
Звучала какая-то бодрая песня про новую жизнь. Лариса невольно усмехнулась. Новая жизнь. В двадцать восемь лет. С чемоданом вещей и квартирой, требующей ремонта.
Но почему-то страха не было. Только облегчение. И предвкушение. Она сможет сделать ремонт по своему вкусу. Повесит фотографии — свои, родителей, бабушки. Купит яркие занавески, не «практичные бежевые», как требовала свекровь. Заведет кота — всегда мечтала, но Валентина Петровна терпеть не могла животных.
Телефон завибрировал. СМС от Артёма: «Лар, вернись. Мама уехала к подруге. Давай поговорим без неё.»
Без неё. Но завтра она вернется. И всё начнется сначала. Упреки, манипуляции, требования.
Лариса удалила сообщение.
Подъехали к дому. Старая пятиэтажка, но крепкая, ухоженная. Бабушка всегда следила, чтобы в подъезде было чисто, организовывала соседей на субботники.
Квартира встретила её тишиной и запахом пыли. Лариса открыла окна, впуская свежий воздух. Прошлась по комнатам. Да, ремонт нужен. Обои местами отклеились, паркет скрипит. Но это всё решаемо.
В бабушкиной спальне на стене висели фотографии. Дед в военной форме — погиб в Афганистане. Молодая бабушка с маленькой мамой на руках. Мама с папой в день свадьбы. И она, Лариса, в разные годы — от пухлого младенца до выпускницы университета.
Лариса села на кровать, провела рукой по покрывалу. Бабушка вязала его сама, яркими нитками. Говорила: «Жизнь и так часто серая, так пусть хоть дома будет весело».
Телефон зазвонил. Артём. Лариса сбросила вызов. Через минуту — снова. И снова сброс.
СМС: «Ты где? Мама вернулась. Говорит, готова извиниться».
Извиниться. После трёх лет унижений. После попытки отнять квартиру. После угрозы разводом.
Лариса выключила телефон.
Вечером она сходила в магазин, купила продуктов, моющих средств. Начала с кухни — вымыла окна, протерла шкафчики. Нашла бабушкин сервиз — красивый, с голубыми цветами. В доме свекрови такой назвали бы «мещанским». А ей нравился.
Готовила ужин и думала. О том, как легко поддалась чужому влиянию. Как позволила себя уговорить жить по чужим правилам. Как приняла за любовь то, что было просто привычкой.
Артём не был плохим человеком. Просто слабым. Выросшим под жёстким материнским контролем, он не умел быть самостоятельным. Не умел защищать. Не умел любить по-настоящему — так, чтобы ставить любимого человека на первое место.
А она? Она тоже была слаба. Терпела, надеясь на изменения. Молчала, когда нужно было говорить. Соглашалась, когда следовало сопротивляться.
Но сегодня что-то сломалось. Или наоборот — починилось. Требование отдать квартиру стало последней каплей. Не потому, что жалко было недвижимости. А потому, что это был плевок в память о бабушке. Та всю жизнь проработала учительницей, копила на эту квартиру, отказывая себе во многом. И перед смертью сказала: «Ларочка, у тебя теперь есть свой угол. Что бы ни случилось — есть куда вернуться. Не позволяй никому отнять это у тебя».
И она не позволит. Ни свекрови с её манипуляциями. Ни Артёму с его инфантильностью. Никому.
Утром проснулась от звонка в дверь. Накинула халат, посмотрела в глазок. Артём. Выглядел помятым, небритым.
Лариса открыла дверь, оставив цепочку.
— Чего тебе?
— Лар, впусти. Нам нужно поговорить.
— Говори так.
Он вздохнул, провел рукой по волосам.
— Ну что ты как ребенок, право слово. Открой дверь. Я всю ночь не спал, думал…
— И что надумал?
— Что ты права. Частично. Мама действительно перегибает палку. Но она желает нам добра! Просто не умеет это правильно выразить. Если ты вернешься, я поговорю с ней. Попрошу быть сдержаннее.
Лариса покачала головой.
— Попросишь быть сдержаннее? Артём, твоя мать пыталась отнять у меня квартиру! Это не «перегиб палки», это попытка мошенничества!
— Ну что ты такое говоришь! Какое мошенничество? Мы же семья! Просто мама считает…
— Мне всё равно, что она считает. Артём, пойми. Дело не в квартире. Дело в том, что ты выбрал её сторону. Поддержал её ультиматум. Показал, что для тебя материнское мнение важнее наших отношений.
— Это не так!
— Так. И ты это доказал. Знаешь что? Подавай на развод. Я не против. Только имей в виду — квартира моя, и я буду отстаивать свои права.
Артём побагровел.
— Ах, вот как! Значит, эта квартира тебе дороже нашей семьи!
— Нет, Артём. Просто я поняла, что никакой семьи у нас не было. Была игра в семью. Где я играла роль жены, ты — роль мужа, а режиссером была твоя мать. Я больше не хочу играть.
Она закрыла дверь, не слушая его возмущенных криков. Пусть кричит. Соседи новые, не знают её, не осудят.
Днём пришла подруга Катя. Единственная, кто знал правду о её семейной жизни. Принесла торт и бутылку вина.
— Ну что, свободная женщина, как оно?
— Страшно, — призналась Лариса. — И одновременно… легко. Будто камень с души свалился.
— Оно и видно. Ты за один день помолодела лет на пять. А что с разводом?
— Пусть подает. У меня доказательств хватает, что квартира — добрачное имущество, полученное в наследство. Свекровь хоть и юрист, но не всесильна.
— А чувства? Всё-таки три года вместе…
Лариса задумалась, потом покачала головой.
— Знаешь, я сегодня поняла — не было чувств. Была влюбленность в образ. Мне казалось, Артём — умный, перспективный, из хорошей семьи. А оказалось — маменькин сынок без собственного мнения. Я три года любила иллюзию.
— Не вини себя. Мы все иногда видим то, что хотим видеть.
Вечером позвонила мама. Лариса пока не говорила родителям о разрыве — не хотела расстраивать. Но скрывать дольше не имело смысла.
— Лариса? Детка, как ты? Что-то голос у тебя странный.
— Мам, я ушла от Артёма. Живу теперь в бабушкиной квартире.
Молчание. Потом тяжелый вздох.
— Я так и знала. Чувствовала. Эта его мамаша… Я с первой встречи поняла — беда будет.
— Почему не сказала?
— А что толку? Ты бы послушала? Влюбленная была, порхала. Решила — пусть сама увидит. Только надеялась, Артём окажется сильнее. Не оказался, видно.
— Не оказался. Мам, я правильно сделала?
— Деточка, если муж ставит тебе ультиматумы и грозит разводом — это не муж. Это ошибка. Хорошо, что вовремя поняла. Детей-то нет?
— Нет. Свекровь говорила, рано ещё, сначала надо на ноги встать.
— Встать на ноги за три года не смогли? Ох, Лариса… Ну да ладно, что было, то прошло. Нужна помощь с ремонтом? Папа может приехать на выходных.
Лариса улыбнулась, чувствуя, как теплеет на душе.
— Спасибо, мам. Буду рада.
Следующие дни пролетели в хлопотах. Лариса взяла отпуск — благо, накопилось. Занималась ремонтом. Ободрала старые обои, зашпаклевала трещины. Работа руками успокаивала, помогала не думать.
Артём писал каждый день. То угрожал, то умолял, то обещал измениться. Валентина Петровна тоже не осталась в стороне — слала гневные сообщения, обещала «показать, где раки зимуют» и «оставить без копейки».
Лариса все сообщения пересылала своему юристу — на всякий случай.
Через неделю пришёл папа. Молча обнял дочь, потом закатал рукава.
— Показывай фронт работ.
Работали вместе. Папа клеил новые обои — спокойные, светлые, которые выбрала Лариса. Она красила батареи и наличники. Разговаривали мало, но это молчание было комфортным, домашним.
Вечером сидели на кухне, пили чай.
— Ларис, а ты уверена? Может, ещё можно наладить?
— Пап, он хотел отобрать у меня бабушкину квартиру. По требованию матери. Что тут налаживать?
Папа кивнул.
— Ясно. Тогда забудь. Мужчина, который не может защитить свою женщину от собственной матери — это не мужчина. Это так, недоразумение.
В выходные приехала мама. Привезла занавески, покрывала, всякую домашнюю мелочь. Вместе обустраивали квартиру, превращая её в дом.
— Красиво получается, — мама оглядела обновленную гостиную. — Светло, уютно. Бабушка бы одобрила.
Лариса кивнула, чувствуя комок в горле. Да, бабушка бы одобрила. И то, что она не дала отнять квартиру. И то, что ушла от токсичных отношений. Бабушка всегда говорила: «Не позволяй никому вытирать об тебя ноги. Ты не половая тряпка, ты человек».
Развод прошел относительно спокойно. Валентина Петровна пыталась что-то мутить, требовать компенсацию за «моральный ущерб, нанесенный её сыну», но юрист Ларисы быстро осадил её попытки.
Артём на суде выглядел потерянным. Пытался поговорить после заседания, но Лариса прошла мимо. Разговаривать было не о чем.
Прошло полгода. Лариса закончила ремонт, обжилась в квартире. Завела кота — рыжего, наглого, названного Рыжиком. На работе пошла на повышение — Марина Владимировна оценила её старания и рекомендовала на должность старшего бухгалтера.
Жизнь наладилась. Спокойная, размеренная, без скандалов и упрёков. По вечерам Лариса читала, вязала — бабушка научила. По выходным встречалась с подругами или ездила к родителям.
Одиночество? Да, иногда накатывало. Особенно вечерами, когда за окном шёл дождь, а Рыжик сворачивался клубком на коленях. Но это было честное одиночество. Без лжи, без притворства, без необходимости соответствовать чужим ожиданиям.
Как-то раз встретила Артёма в торговом центре. Он шёл с какой-то девушкой — молоденькой, хрупкой, с испуганными глазами. За ними — Валентина Петровна, что-то выговаривающая девушке.
Лариса быстро свернула в другую сторону. Не хотелось встречаться, объясняться. Но краем глаза увидела, как девушка съёжилась под натиском свекрови, как Артём отвел взгляд, не заступившись.
История повторялась. Новая жертва, новый круг. Может, этой повезёт больше. Или меньше — как посмотреть.
А её история закончилась. Вернее, началась заново. С чистого листа, в своей квартире, со своими правилами. Без свекрови, диктующей, как жить. Без мужа, неспособного защитить.
Было ли ей тридцать, как пугала Валентина Петровна? Почти. Осталась ли она одна? Да. Жалела ли об этом? Нет.
Потому что лучше быть одной в своей квартире, чем вдвоём в чужой жизни. Лучше честное одиночество, чем токсичный брак. Лучше свобода, чем золотая клетка.
Бабушка была права. Главное — иметь свой угол. Место, где ты хозяйка. Где никто не указывает, как жить. Где можно быть собой.
И Лариса была собой. Наконец-то.
