Светлана стояла на табуретке, одной рукой держась за шкаф, другой — тянулась к щели между полкой и стеной, откуда нужно было достать прошлогодние обои. Ремонт, как обычно, начинался с чистки мусора, выковыривания старого и вытаскивания забытых вещей, которые «может, когда-нибудь пригодятся».
Сзади донёсся ленивый голос Максима:
— Ты опять туда полезла? Свет, может, ну его? Давай завтра. Или, не знаю, найми кого. Я ж на работе весь день был, а ты тут с этими бумажками…
Светлана вздохнула и спрыгнула на пол.
— Макс, я тебя просила две недели назад. Мне не надо, чтобы ты весь потолок красил. Просто подержи лестницу. Или хотя бы вынеси старую люстру, я ж тебе показывала, она уже висит на соплях!
Максим, развалившись на диване, шумно отпил пиво из бутылки, закусил чипсиной.
— Люстра не на соплях. Ещё лет десять провисит. Это ты драматизируешь, как всегда.
Светлана вытерла ладони о штаны, чувствуя, как в животе стягивается тугая резинка.
— Я просто хочу сделать по-людски. Для нас. Чтоб красиво было, уютно. Это же наш дом.
Максим оторвался от телефона, бросил на неё быстрый взгляд и насмешливо фыркнул:
— «Наш дом»? Слушай, а ты уверена, что он наш? Потому что по бумагам он, вроде как, твой.
В кухне наступила тишина. Даже холодильник будто на пару секунд притих. Светлана молчала. Руки сами начали складывать инструменты обратно в коробку.
— Это тебе что сейчас было? — она посмотрела на него. — С намёком? Или ты так просто, между делом?
Максим пожал плечами, потянулся, зевнул.
— Я к тому, что если ты хочешь, чтобы я впахивал тут вечерами, а потом ещё на выходных стены шлифовал, то, может, надо и с собственностью разобраться? А то как-то странно — я живу, плачу, вкладываюсь, а квартира — не моя.
Светлана вдруг очень отчётливо поняла, что устала. Не от ремонта — от интонации. От этих слов, брошенных как бы невзначай, но с точной прицельностью. Вроде ничего прямо не сказал, но воздух уже пах не пылью — напряжением.
— Максим, — спокойно сказала она, — давай без шантажа. Мы поженились не ради прописки. Или я что-то не понимаю?
Он снова фыркнул, но уже без улыбки:
— Понимаешь ты всё. Только не делай вид, что ты вся такая романтичная, а я циничный козёл. Просто жизнь, Свет. Я муж, я имею право. Хотя бы на половину.
— На половину чего? — резко повернулась она. — Квартиру я купила до брака. Своими. Без тебя. Пока ты с Ксюшей на юге отдыхал, я работала на трёх работах. Напомнить?
Максим вскочил с дивана, бутылка грохнулась на пол.
— Вот опять ты за своё! Счета, обиды, «я работала»… А ты не думала, что муж — это не чужой человек? Что мы теперь вместе всё делим?
— Тогда скажи честно, — голос у неё дрожал. — Ты женился на мне или на квадратных метрах?
Он стоял, не отвечая. Пятно от пива медленно растекалось по ламинату.
Вечером она сидела на балконе, курила. Хотя бросила год назад. Но сейчас казалось — иначе не выдержит. Звонить маме не хотелось: та и так переживала, всегда настраивала против Максима. Света защищала его, как могла. Говорила, что просто устал, что всё наладится.
А теперь? Что она скажет? Что муж требует долю в квартире, потому что не хочет делать ремонт?
Она достала телефон, открыла переписку с подругой Анной, долго смотрела на экран. В голове крутилось одно: «Может, я придираюсь? Может, это просто его способ просить уважения?»
Но внутри уже тлела уверенность: он просто хотел квартиру. Всё это время.
На следующий день Максим ушёл с утра, сказав, что у него «дела». Не уточнил, какие. Света осталась одна. Подмела, вынесла мусор, села на корточки перед старым комодом, вытирая тряпкой пыль.
— Светочка, — голос с лестничной площадки был как звонок на контрольную. — Это я, мама Максима. Принесла пирожков, заглянуть хотела. Можно?
Светлана затаилась, будто от стука в дверь может сработать сигнализация. Потом встала, пошла открывать.
— Здравствуйте, Валентина Алексеевна, — сухо, но вежливо.
Свекровь ворвалась, как сквозняк: с пакетами, комментариями и лицом победителя.
— Ух, и пыль у тебя. Ты бы хоть окна протёрла. А то ремонт, ремонт — а жить тут невозможно. Максим жаловался, что у него уже аллергия началась.
— Он мог бы и помочь, — буркнула Светлана, убирая тряпку в тазик.
— А ты, между прочим, не девочка. Всё сама, всё сама… А потом — ой, почему муж в компьютер уходит. Не надо из себя строить независимую, если хочешь, чтобы муж был мужем, — улыбнулась хищно, ставя пирожки на подоконник. — А вообще, Светочка, вы бы с Максимом обговорили наконец вопрос с квартирой. Он у меня не обманщик. Просто хочет честности. Вы же семья, в конце концов.
Света смотрела на неё, как на незваного рецензента собственной жизни.
— Простите, а с каких это пор вы стали нашим адвокатом? Или вы всегда так — в чужие квартиры со своими договорами?
Валентина Алексеевна побледнела, потом сжала губы.
— Я просто мать. И мне не всё равно, где и как живёт мой сын.
— А мне, знаете ли, не всё равно, кто суёт нос в мою жизнь. Квартира — моя. Была и будет. Хотите поговорить про семью — поговорим. Но без ваших манипуляций, ладно?
Тишина. Потом свекровь резко повернулась, вытерла руки о пакет.
— Ну извините, что за пирожками зашла. Видимо, в следующий раз с адвокатом приходить надо.
Хлопнула дверь. Светлана закрыла глаза. Это уже не просто трещина. Это воронка. И всё глубже.
Вечером Максим пришёл поздно. Пахло сигаретами, хотя говорил, что бросил. Сразу полез в холодильник.
— Мама говорила, ты её чуть ли не выгнала.
Света мыла посуду.
— Если честно — почти. Она начала обсуждать, кому тут что принадлежит. А это не её дело. И, если ты хочешь знать, не твоё тоже.
Максим резко захлопнул холодильник, бутылка упала на пол.
— Понятно. Значит, это теперь твой дом, твои правила? А я — кто? Сожитель?
Светлана вытерла руки. Подошла. Смотрела в глаза.
— А ты сам кто, Максим? Муж? Или покупатель с опцией «развод, если не отдадут жильё»?
Он молчал. Глаза бегали. Потом тихо бросил:
— Если б ты меня уважала, ты бы сама всё оформила пополам. Без разговоров.
Света рассмеялась. Но смех вышел странный — почти истеричный.
— Уважала? Ты уважаешь того, кто приходит с калькулятором в ЗАГС?
Он ушёл, хлопнув дверью. Оставил на столе недопитую банку и запах своих слов. Они были как сигареты — въедливые, долго не выветриваются.
Ночью Светлана не спала. Смотрела в потолок. Слушала, как капает где-то в трубе. И думала:
Он женился на мне или на моём метре?
Утром она вынула из шкафа старые документы на квартиру. Положила на стол. Села.
Смотрела.
И вдруг почувствовала: что-то будет. Скоро. Очень скоро.
Максим вернулся через два дня. Без звонка, без предупреждения, как будто и не уходил. Бросил ключи на тумбочку, снял куртку, прошёл мимо, даже не взглянув.
— О, здрасте, — Светлана сидела на кухне, листала объявления про адвокатов. — А вы кто будете? Подъездом не ошиблись?
Он подошёл к холодильнику, открыл, достал колбасу, молча отрезал себе кусок.
— Это, между прочим, и моя кухня. Я здесь прописан.
— Прописка у тебя в паспорте. А совесть — где, Макс?
Он сел напротив, уставился.
— Ты специально всё переводишь в трагикомедию, да? Я нормально хотел поговорить, а ты начинаешь в позу.
Светлана подняла брови:
— Нормально? Ты с шантажом заходишь, потом исчезаешь, потом твоя мама приходит со словами «может, вам квартиру оформить на двоих», как будто мы акционерное общество.
Максим нервно стукнул ложкой по столу.
— Да потому что мне надоело чувствовать себя гостем! Я в этом доме как съёмщик! Даже в тумбочку боюсь заглянуть — вдруг не туда залезу.
— Может, ты боишься, потому что знаешь, что ведёшь себя, как посторонний. Или потому что тебе неуютно жить там, где тебя не любят за твою жадность.
Он вскочил. Голос стал громким, глухим.
— Жадность? Да ты просто не хочешь делиться! Эгоистка! Всю жизнь одна жила, никого не подпускаешь. Всё моё, моё, моё… А я кто тогда?
Светлана смотрела на него. В груди всё уже не болело — как будто боль выгорела. Осталась пустота и раздражение.
— Ты? Ты — человек, который думал, что на мне можно заработать квадратные метры. Ошибся.
Максим подошёл ближе. Лицо впритык.
— Ты не имеешь права так говорить. Мы в браке. Я имею законные права на совместное имущество.
— Ты хочешь суд? — тихо спросила Света. — Давай. Только учти: квартира куплена до брака, документы есть. Всё оформлено. А вот твои намерения — пустота. Ни вклада, ни усилий, только претензии.
Он шумно выдохнул, шагнул назад.
— Значит, так? Всё, понял. Тогда не удивляйся, если я тоже начну защищать свои интересы. По-взрослому.
На следующий день пришёл какой-то незнакомый мужчина в дорогом пальто.
— Здравствуйте, — вежливо сказал он. — Я — представитель вашего мужа. Он поручил провести предварительную оценку доли в вашей недвижимости.
Светлана сначала даже не поняла. Стояла в халате, с мокрыми волосами, не веря своим ушам.
— Простите, кого оценить?
— Долю. Максим Иванович настаивает на разделе имущества, — сказал тот, глядя в блокнот. — Мы хотим определить рыночную стоимость, чтобы начать переговоры.
Она захлопнула дверь, даже не дослушав.
Внутри всё взорвалось.
Это уже не наезды. Это война.
— Анка, ты не представляешь, — говорила Светлана в трубку, задыхаясь от злости. — Он прислал какого-то финансового юриста. В мой дом. В МОЙ!
— Свет, ну это ж вообще. Он что, совсем поехал?
— Ага. Хочет долю. Или чтобы я сама отдала. Говорит: «по-взрослому». Урод.
— Слушай, может, к адвокату? Или вообще — с вещами его?
— Так он прописан. Просто так не выкинешь. А он теперь по вечерам дома. На кухне сидит. Газеты читает. Как будто ничего не произошло. Пугает.
— Блин, это уже психоз. Не молчи. Пиши в чат юристов. Я тебе найду кого-то.
Максим вёл себя, как призрак. Днём исчезал, ночью приходил, ел, мылся, молчал. Иногда, нарочито громко, вонзал фразы:
— У тебя вода течёт в кране, кстати. Мне теперь тоже неприятно. Мы же «вместе живём».
— А обои ты зря сама клеила. Криво. Профессионала бы позвала. Ну, если денег нет, могу одолжить. Со своей доли.
Света просто уходила из кухни. Даже не отвечала. Внутри уже формировалась усталость, переходящая в решение.
Через неделю она вызвала юриста. Простого, знакомого через Анну.
— Так, — сказал тот, раскладывая бумаги. — Квартира до брака. Подарков, вкладов с его стороны — нет. Прописка не даёт ему имущественных прав. Он может жить, но претендовать — нет.
— А если суд?
— Сможет подать, но шансов — ноль. Только нервы потратит. Вам надо — либо развод, либо выселение через суд, если он откажется уходить.
Светлана кивала. В голове уже всё складывалось в пазл.
Вечером на кухне она села напротив Максима. Он ел сосиски, уткнувшись в планшет.
— Мы разводимся.
Он даже не моргнул.
— Ты не можешь так просто.
— Могу. Уже подала заявление. И, Максим, — она наклонилась, — если ты не съедешь сам, я через суд подам на выселение. С пропиской или без — неважно. У тебя есть место, где жить. А у меня — нервы на пределе.
Он поставил вилку. Медленно, как в кино.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
Максим встал. Молчал. Потом вдруг бросил:
— Ну и живи одна. Своими обоями. Своей гордостью. Всё сама, сама, сама. Только потом не плачь, когда поймёшь, что никому не нужна.
Светлана усмехнулась.
— Я себе нужна. И знаешь что? Этого уже достаточно.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Ночью был звонок от Валентины Алексеевны.
— Света, это уже беспредел. Ты что творишь? Максим пришёл ко мне в три ночи! С вещами! Ты его выкинула?!
Света сидела на кухне, пила воду. Голос был холодным.
— Нет. Он ушёл сам. Как взрослый, ответственный мужчина. Вы же сами говорили — он у вас не обманщик.
— Да ты просто ведьма, Светлана! Он любил тебя, а ты…
— Любил? Или просто хотел «долю»? До свидания, Валентина Алексеевна.
Она отключила звонок. Открыла окно. Вдохнула.
На следующее утро пошла в паспортный стол. Узнала, какие документы нужны для снятия с регистрации.
— Он прописан, но не собственник. Через суд — возможно, — сказал сотрудник. — Но вы точно готовы?
Светлана кивнула.
Да. Теперь точно.
Светлана стояла в ванной и смотрела на своё отражение. Взъерошенные волосы, синяки под глазами, трещина в уголке губ. Не красивая. Не счастливая. Зато настоящая.
Рядом на стиральной машине лежала копия иска о выселении. Всё оформлено. Подписи стоят. Она не верила, что дошло до этого — до суда. Но дошло. И больше не страшно. Потому что хуже уже было.
Максим не появлялся неделю. Только пару раз писал в мессенджере.
«Ты серьёзно? Думаешь, выиграешь в этом цирке?»
«Пожалеешь. Потом приползёшь. Только поздно будет.»
«Не забывай, кто тебя спас от одиночества.»
Света не отвечала. Ни слова. Просто удаляла.
Суд был тихий. Без криков. Максим сидел с юристом, делал вид, что ему скучно. Но рука дрожала, когда он доставал бумаги. Судья зачитала документы, выслушала обе стороны. Потом сказала, глядя на Светлану:
— Оснований для признания доли супруга в квартире не выявлено.
Права проживания прекращаются в течение трёх дней.
Максим вскочил.
— То есть всё? Меня просто вышвырнули?!
Судья даже не посмотрела в его сторону.
— Заседание окончено.
Он догнал Свету в коридоре. Схватил за руку.
— Ты думаешь, выиграла? С квартирой останешься, но с кем ты останешься, а?! С собой? Ну и живи! В своей тюрьме!
Света высвободила руку. Медленно, спокойно.
— Это не тюрьма, Максим. Это дом. Просто ты в нём — лишний.
Он плюнул себе под ноги и ушёл. Смешно топая новыми ботинками.
Через три дня она вызвала участкового. Официально. Максим выехал молча. Мешком швырнул вещи в багажник. Только на прощание бросил:
— Никто с тобой не уживётся. Потому что ты всё время всё контролируешь. У тебя всё — «моё», «по-моему», «как я хочу». Мужик с тобой — как мебель. Пока нужен — рядом. Надоел — выставила.
Светлана только кивнула.
— Возможно. Только мебель не требует долю в квартире.
Он захлопнул багажник, сел и уехал.
Ночью был звонок. Мама.
— Светочка, ну всё… Он съехал? Это же теперь твой дом. Без него. Как ты?
Света смотрела в окно. Был дождь. Лёгкий, ровный.
— Спокойно. Знаешь… я всё думаю. Я ведь не от любви устала. Я устала от манипуляций. От этих «ты должна», «ты обязана», «а я имею право». Я хотела семью. А он — ипотеку на ножках.
— Ну и слава богу, что всё закончилось, — сказала мама. — Пусть ищет других доверчивых. А ты молодец. Ты не сдалась.
— Не сдалась, — повторила Светлана. — Хотя местами хотелось лечь и не вставать.
На кухне — тишина. Только чайник шипит. Света разложила документы: свидетельство о разводе, выписку из ЕГРН, судебное решение. Всё. Всё, как она хотела. Только в груди — пустота. Ни злости, ни радости.
Только одиночество. Но честное.
Она прошла по коридору босиком. Остановилась у зеркала. Смотрела в глаза своему отражению.
— Ну вот ты и осталась. С собой. Своей квартирой. Своей головой. Своей свободой.
А потом взяла ведро, тряпку — и пошла мыть полы.
Стереть всё. Даже запах от его дешёвого лосьона.
Когда закончила, села на балконе. В пижаме. С чаем. На улице уже светало.
И вдруг — тишина. Настоящая. Без его шагов. Без его претензий. Без чужого дыхания в своей постели.
Светлана улыбнулась. Впервые — не потому что надо, а потому что можно.
На столике лежал один-единственный листок — оценка стоимости квартиры. Максим так и не забрал. Света взяла его, сложила и аккуратно подожгла зажигалкой.
Лист загорелся ровно, спокойно. Без вспышек.
Как и вся её жизнь теперь.
