— Наденька, дорогая, ты снова свой суп пересолила, мой Вовочка такое не ест, да и к чему этот борщ, когда на дворе октябрь, вот раньше, я помню…
Надежда, прижав трубку плечом, продолжала мешать свой пересоленный борщ, хотя он был идеален. Зоя Степановна вещала уже минут десять, не давая вставить и слова, а сама тем временем, как почуяла, залезла в холодильник. Надя услышала характерный щелчок дверцы, а потом, звон стекла, это была её любимая банка с домашним малиновым вареньем, которую она берегла для блинчиков на выходные. Свекровь всегда так делала, сначала критиковала, а потом тут же брала то, что критиковала, нагло и безапелляционно.
Володя, её муж, судя по богатырскому храпу из спальни, дышал ей в ухо и вряд ли собирался вставать. Его постоянный аргумент, особенно после работы: — Я же зарабатываю, дайте мне поспать. Или, как сегодня, — просто игнорировать реальность, он даже не слышал, как Зоя Степановна, его мать, вот уже два часа в их квартире хозяйничает безраздельно, приехав неожиданно, на пару дней, ага, это ж как минимум на месяц, если не больше.
«Ладно, баночку варенья она уже сожрала без спроса, это только начало. Ну вот и дождалась, Наденька, принцесса на горошине, теперь живёшь с королевой-деспотом, на твоей же жилплощади. Отлично, но это уже совсем другая игра, дорогая моя Зоя Степановна, и вареньем вы не отделаетесь.»
Надежда глубоко вздохнула и вернулась к телефону, Зоя Степановна уже причмокивала, явно наслаждаясь вареньем.
— Ну так что, Наденька, ты слушаешь меня, я же тебе про дачу звонила. — Голос Зои Степановны был таким медовым, что Надежде стало не по себе. Она уже знала: если свекровь начинает дорогая, то пиши пропало. — Как делишк, как там мой Вовочка, не болеет?
Надежда прижала трубку плечом, продолжая мешать суп. За окном моросил октябрьский дождь, листья на берёзе у подъезда пожелтели, и этот пейзаж как-то очень точно отражал её внутреннее состояние – уныние, которое вот-вот перейдёт в бурю.
— Нормально всё, Зоя Степановна, Володя на работе, я вот суп варю, а что случилось? — Надя не любила ходить вокруг да около, её прагматизм, который Володя так любил в начале их знакомства, теперь часто называл черствостью.
— Ох, Наденька, такое дело… Беда, можно сказать, помнишь дачу нашу, ну ту, что мы с покойным Петром Васильевичем строили, двадцать лет на неё горбатились, моя ведь, родная, по документам.
Надежда остановила половник над кастрюлей. Дача, это слово повисло в воздухе, тяжёлое, как осенний туман, это был их с Володей уголок, их мечта. Место, где она видела их будущие выходные, где их маленький Петя будет бегать по траве, а Володя – жарить шашлыки. Да, по документам она принадлежала Зое Степановне, но они вложили в неё душу, и все свои сбережения за последние два года.
— Что с ней, Зоя Степановна? — Голос Нади стал сухим, она почувствовала, как закипает кровь.
— Да вот, позвонил мне тут мой племянничек, Мишенька, помнишь его, он из Воронежа, мой крестник. Он же строитель, головастый такой, предложил мне, значит, помочь. Сказал, что дача-то моя старенькая совсем, разваливается, и что он готов её выкупить у меня, чтобы построить там что-то современное. А мне-то что, одной она уже не нужна, здоровье не то, да и возраст, так вот я согласилась.
Повисла тишина, только шум дождя за окном и стук собственного сердца Нади, который отдавался в ушах. Согласилась, она что, ослышалась, или это какая-то злая шутка?
— Вы что, продали дачу? — слова вылетали обрывками, как сухие листья, подхваченные ветром.
— Ну, не совсем продала, Наденька, он пока аванс дал, задаток, так сказать. А оформлять будем на следующей неделе, что ты так переживаешь, у меня же есть своя квартира, жить мне есть где. А тебе, точнее вам-то что, вы ж там только летом бываете, да и то нечасто, у вас же своя двушка, чего тебе ещё?
Вот тут-то и взорвалось, все эти два года, когда они с Володей после основной работы ехали на электричке в этот посёлок. Все эти бесконечные выходные, когда она, Надя, сбивала старую штукатурку, шпаклевала стены, красила, отмывала грязь, которую копили десятилетиями, а Володя менял проводку, чинил крышу, копал грядки. Они не просто бывали там, они вкладывали туда не только деньги, но и своё будущее, свои мечты, дача была для них инвестицией в их общее гнездо.
— Зоя Степановна, мы же в эту дачу вложили все свои накопления, два года мы там впахивали, мы же договаривались, что вы перепишете её на Володю! — Голос Нади сорвался, в нём теперь была не ярость, а отчаяние.
— Наденька, ну что ты кричишь? — Медовый тон свекрови сменился на раздраженно-укоризненный. — Какие накопления, что вы там вложили, пару банок краски, да ведро цемента? Это всё мелочи, ну договаривались, мало ли о чём можно договориться, а по документам дача моя, и имею я право ею распоряжаться, как считаю нужным, это моё это добро!
Эти слова резанули по сердцу, Надя с трудом дышала, она вспомнила, как Зоя Степановна на одной из семейных посиделок, когда Володя с горящими глазами рассказывал, как он планирует пристроить веранду, похлопала его по плечу и сказала: — Ну, конечно, сынок, строй, обустраивай, это же твоё будет, когда меня не станет.
Наивные, как можно было поверить просто словам, когда речь идет о таком, особенно Володе, который всегда маме на слово верил, а я, дура, вместе с ним. Ведь о чем еще может думать женщина, отдающая все силы на ремонт старенького домика, в котором не прописана, только о будущем.
— А как же мы, а как же Володя, он же свой труд туда вложил, он мечтал об этой даче! — Голос Нади дрожал.
— Ой, Наденька, ну что ты как маленькая? Мечты, они приходят и уходят, а деньги вот они, реальные. Мишенька предложил хорошую цену, а Володя, он же сильный, здоровый мужчина, заработает ещё. Или ты думаешь, я должна жить в рухляди, пока вы там себе гнездышко строите, мне тоже комфорт нужен! — Зоя Степановна начала переходить на крик.
Надежда повесила трубку, руки тряслись так, что половник выпал из них и с грохотом упал на кафельный пол. Суп зашипел, убегая на плиту, она стояла посреди кухни, глядя в одну точку, в голове крутилось одно: предательство, со стороны свекрови, которая давала пустые обещания, и предательство, возможно, со стороны Володи, который, как оказалось, не удосужился оформить все документы, положившись на честное слово матери.
Вечером Володя пришёл усталый, с порога почувствовал что-то неладное, Надя сидела на диване, подтянув колени к груди, и смотрела в стену, суп на плите был подгоревший.
— Что случилось, ты чего такая? — Володя присел рядом, пытаясь обнять.
Надежда отстранилась, взгляд был пустой, но в глубине глаз полыхало холодное пламя.
— Твоя мама, она продаёт дачу.
Лицо Володи изменилось, он сначала нахмурился, потом его брови поползли вверх, а глаза округлились.
— Что значит продаёт, какую дачу? — Он явно не понимал.
— Ту самую, Вова, нашу дачу, в которую мы два года вбухивали все силы и деньги. Она продаёт её своему племянничку из Воронежа, аванс уже взяла.
Володя встал, прошёлся по комнате, потирая затылок.
— Да быть такого не может, мама же обещала, она же говорила, что на меня перепишет потом.
— Потом, Володя, когда всё закончится? Ты думаешь, мне легко было слушать, как она это называет парой банок краски, а все эти выходные, когда мы там ночевали на этих матрасах, пока ты проводку менял, а я в холодной воде полы мыла?! Мы же строили там будущее, Володя, наше будущее, и твоя мама только что уничтожила его!
— Да ладно тебе, Надь, чго ты так кипятишься? Ну, продаст и продаст, у нас же своя квартира есть. Подумаешь дача, жалко, конечно, но мама же… она старенькая, ей деньги нужны. — Володя попытался оправдать мать, но его голос звучал неуверенно.
— Деньги нужны, у неё пенсия, квартира в центре, и ты ей ещё помогаешь, а нам, Володя, что нам? Ты забыл, как мы копили на эту веранду, как я мечтала, что Петя летом будет там на полянке играть, ты забыл, сколько бессонных ночей я провела над этими чертежами, пока ты спал?!
— Да что ты придумываешь, Надя, какие чертежи? Ты вообще не понимаешь, мама ведь для меня старается, она же мой единственный родитель, а ты просто наговариваешь на неё!
Слова Володи были как удар, не сильнее, чем слова свекрови, но гораздо больнее, от родного человека.
— Значит, я наговариваю? — Надя встала. В голосе больше не было дрожи, только холод и сталь. — Значит, два года моей жизни, моего труда, наших общих сбережений, это наговор?
Володя почувствовал этот холод, он знал, что Надя не из тех, кто кричит по пустякам, но он не привык, чтобы она была настолько жёсткой.
— Да ладно, не драматизируй, ну не получилось с дачей, заработаем на новую! — Он попытался обнять её, но Надя оттолкнула его.
— Нет, Володя, на новую мы не заработаем, потому что я больше не готова вкладываться в то, что может быть отнято у меня по щелчку пальцев твоей мамы. И я больше не готова верить твоим обещаниям, которые ты не можешь или не хочешь отстаивать.
— Ты что такое говоришь? — Володя побледнел.
— Я говорю то, что ты слышишь, твоя мама постоянно напоминала, что я с прицепом, и недостойна ее золотого мальчика! — Надя не дала ему вставить слово. — Опять ты это вспоминаешь, ну мама же она не со зла, она старенькая! — Да, Володя, и теперь она забирает то, что мы строили, а ты просто киваешь!
— Петя здесь при чем?! — Володя выглядел растерянным, он никогда не говорил о Пете плохо. Он был хорошим отчимом, и это делало его предательство еще более невыносимым, он не защитил не просто жену, а мать его сына, которого он сам же и полюбил.
— Петя при том, что я больше не хочу, чтобы он видел, как его маму унижают, и как его отчим… — Надя запнулась. — Как его отчим позволяет это делать!
Володя хотел что-то сказать, но Надя продолжила, медленно, с расстановкой.
— Знаешь, что, Володя, я очень устала от всего, от вечных придирок твоей мамы, от её попыток руководить нашей жизнью, и от твоего молчания, от твоего согласия на всё. Два года я терпела, надеялась, что ты изменишься, что ты станешь мужчиной, который защитит свою семью, но ты так и остался маменькиным сынком.
Глаза Володи расширились, он никогда не слышал таких слов от Нади.
— Да как ты смеешь! — Он сделал шаг к ней.
— Как смею, очень просто, я в отличие от тебя, умею защищать своё, а ты только и можешь, что соглашаться. Ты же даже с квартирой ничего не оформил, ведь мы же договаривались, что ты перепишешь её на нас, в долях!
Володя напрягся, разговор зашёл слишком далеко.
— Это уже совсем другое дело, Надя, увартира моя, она досталась мне от отца! — он выпрямился, пытаясь показать свою «хозяйскую» позицию.
— Твоя, как и дача была твоей, а теперь она будет Мишенькина, и эта квартира, Володя, если ты не готов разделить её со мной по справедливости, однажды тоже может стать предметом спора, потому что ты не умеешь отстаивать то, что должно быть твоим, и тем более нашим.
Надя развернулась и пошла в спальню, закрыла дверь на щеколду. Володя стоял посреди комнаты, не зная, что делать, впервые он видел Надю такой, холодной, решительной, и абсолютно чужой.
Утром он попытался помириться, постучал в дверь, Надя не открыла, он ушёл на работу в полной тишине.
Надежда не спала всю ночь, в голове крутились тысячи мыслей. Она представила, как Зоя Степановна уже торжествует, как племянник Мишенька потирает руки, и как они с Володей, так и не оформившие ничего, остаются ни с чем. Эта дача, она была не просто дача, она была символом их самостоятельности, их совместного труда, их будущего, которое они строили, и это будущее только что растоптали.
Она встала, налила себе крепкий кофе, подошла к окну, дождь кончился, но небо оставалось серым. Вдруг она увидела мальчика во дворе, который изо всех сил пинал мяч в лужу, брызги летели во все стороны, это был Петя. Он вышел раньше, чем обычно, чтобы поиграть перед школой, её Петя, и тут что-то щёлкнуло.
Вчерашние слова Володи: — ты просто наговариваешь на неё, ты вообще не понимаешь, мама ведь для меня старается, они прозвучали, как приговор, он не просто не защитил, он её обвинил.
Надежда вдруг почувствовала невероятную ясность, не боль, не обиду, а именно ясность.
Она взяла телефон, набрала номер юриста, которого когда-то ей посоветовал знакомый по работе.
— Здравствуйте, это Надежда, мне нужна консультация по семейному и имущественному праву, очень срочно.
Юрист, молодой, но казалось, что очень компетентный мужчина, выслушал её внимательно. Надя говорила спокойно, без эмоций, излагая факты, про дачу, про вложенные средства, у неё были чеки и квитанции, она всегда была очень педантична, про устные договорённости, и про то, что муж теперь ведёт себя как маменькин сынок.
— Понимаю, Надежда Андреевна, ситуация непростая, — сказал юрист. — Это будет непросто, и может занять время, но шансы есть, особенно если у вас есть все чеки и сможете доказать, что вложения существенно увеличили рыночную стоимость недвижимости. Это сложный путь, но он возможен, а что касается супружеского имущества…
Надежда резко прервала его.
— Вы знаете, что я хочу? — Она почувствовала, как её голос становится твёрдым, как камень. — Я хочу, чтобы этот человек, — она чуть не сказала мой муж, но остановилась, — чтобы он наконец понял, что такое ответственность, чтобы он понял, что такое цена слова, и чтобы его мама, — здесь она позволила себе горькую усмешку, — наконец поняла, что такое моё и чужое.
Юрист на том конце провода, кажется, уловил этот момент.
— Понимаю вас, мы можем начать с официального запроса о компенсации вложений в дачу, это может стать отправной точкой, а что касается дальнейших отношений с супругом…
— Дальнейших отношений, — Надежда посмотрела на фотографию Пети, стоящую на полке, её сын, её смысл. — Дальнейшие отношения будут строиться на очень чётких правилах, или не будут строиться вовсе.
Она вышла из юридической консультации с совершенно другим ощущением. Вчерашний холод и отчаяние сменились ледяной решимостью, она почувствовала себя воином, вышедшим на поле боя, где ставкой было не только её будущее, но и будущее её сына.
Вечером, когда Володя вернулся, Надя уже ждала его, она сидела за кухонным столом, перед ней лежали какие-то документы.
— Надя, ну хватит уже, ну подумаешь дача, давай поговорим, — Володя попытался сесть рядом.
— Мы поговорим, но по-взрослому, — Надя отодвинулась. — Я была у юриста.
Володя замер.
— Зачем, ты что, совсем с ума сошла?
— Нет, Володя, я наконец-то пришла в себя, юрист сказал, что у нас есть все шансы взыскать с твоей мамы наши вложения в дачу, через суд.
Лицо Володи стало белым.
— Ты что, хочешь судиться с моей мамой, ты что, хочешь устроить грандиозный скандал?! Мама меня сгноит, весь район будет судачить, что я ей скажу?!
— Это не моё дело, Володя, — холодно ответила Надя. — Моё дело защитить наши интересы, и интересы Пети.
— Петя здесь при чем?! — Володя взорвался. — Ты же сама говорила!
— Петя при том, что я не хочу, чтобы мой сын жил с человеком, который не защищает свою семью, и не держит своё слово, и это касается не только дачи, Володя. — Она подняла папку. — Вот, я подготовила проект брачного договора, чтобы Петя и я были хоть как-то защищены, чтобы не повторилась история с дачей, и чтобы в будущем, если мы что-то купим, это было наше, а не только твое, или твоей мамы.
Володя посмотрел на папку, как на ядовитую змею.
— Что это ещё такое, брачный договор, мы что, разводимся?
— Пока нет, — Надя посмотрела ему прямо в глаза. — Но если ты не готов разделить со мной ответственность и оформить всё как положено, чтобы мы с Петей были защищены, то это будет следующее логичное действие. Я устала от твоей мамы, и от твоей пассивности, я устала от того, что ты позволяешь ей унижать меня и моего сына.
Володя стоял, тяжело дыша, он был в шоке. Такую Надю он не знал, она всегда была покладистой, спокойной, а теперь перед ним сидела незнакомка, в глазах которой читалась сталь и решимость.
— Зоя Степановна говорила мне… — начал он, но Надя резко оборвала.
— Да, она много чего говорила, и ты молчал, и теперь, Володя, пришло время тебе выбирать. Либо ты наконец станешь мужчиной и защитишь свою семью, либо ты вернёшься к мамочке, а я найду того, кто будет меня ценить.
Она положила папку с документами на стол.
— У тебя есть неделя, чтобы подумать, проконсультируйся с кем угодно, с мамой, с юристом, с кем хочешь, но через неделю я жду твоего решения. Что касается дачи, я даю тебе шанс решить это миром, ты сам поговоришь со своей мамой и убедишь её вернуть наши деньги, иначе иск будет подан, и тогда уже никого щадить не будем.
Надя встала из-за стола, направилась в спальню. На этот раз она не стала закрывать дверь на щеколду, оставила её полуоткрытой, потому что теперь ей нечего было бояться.
Володя стоял посреди кухни, глядя на папку с документами. На улице стало тихо, дождь давно закончился, но внутри него разгоралась буря, которую он сам же и спровоцировал своим молчанием и трусостью. И теперь, кажется, впервые в жизни, ему придётся принять настоящее решение. А Надежда почувствовала глубокое, почти физическое облегчение, тяжелый груз, который давил на неё два года, наконец-то начал сдвигаться с места, и это было только начало.
Свежие рассказы от Зины ждут вас на канале каждый день. (Все события вымышленные, все совпадения случайны)
Подпишитесь, чтобы не пропускать новые истории. А хейтерам скажу считайте до 10, говорят это успокаивает и отвлекает от негативных мыслей!
Ставьте палец вверх если понравилось читать и вниз если не понравилось.
