Так, со слезами и переживаниями, подошло время свадьбы. Назначили день, час. Гостей много звать не стали, только самых близких — родителей Леши, Петра Сергеевича, Настиных подруг и коллег. Марину решили не приглашать, от греха подальше. Пусть потом обижается сколько влезет, лишь бы в этот день всё прошло спокойно, без эксцессов.
И всё-таки без происшествий не обошлось. Уже в ЗАГСе, когда молодые обменивались кольцами, в дверях вдруг нарисовалась разгневанная Марина.
— Я не позволю! — закричала она с порога. — Не бывать этой свадьбе! Я против!
У Насти сердце упало. Вот ведь невезуха! И тут умудрилась, испортила момент! Ну что за человек такой, а? Ни стыда ни совести!
Но Пётр Сергеевич не растерялся. Мигом подскочил к бывшей жене, взял под локоть.
— А ну пошли отсюда! — прошипел он ей на ухо. — Быстро, пока милицию не вызвал! Нечего тут сцены устраивать, людей пугать!
И потащил Марину к выходу. Та брыкалась, вырывалась, грозилась всех засудить и по миру пустить. Но Петра было уже не остановить. Силой усадил бывшую в машину, увёз куда подальше.
А в зале регистрации тем временем воцарилась тишина. Гости испуганно переглядывались, не понимая, что происходит. Настя стояла ни жива ни мертва, вцепившись в руку жениха. Лёша тоже растерялся, не знал, что делать.
Но тут уже работники ЗАГСа опомнились. Взяли, так сказать, дело в свои руки.
— Продолжаем церемонию! — громко объявила регистраторша. — Жених и невеста, пожалуйста, распишитесь в книге записи актов гражданского состояния!
И Настя с Лёшей, спохватившись, послушно направились к столу. Расписались, обменялись кольцами. Приняли поздравления, под аплодисменты гостей поцеловались.
Всё, теперь они — муж и жена. Официально, законно. И ни одна истеричная мамаша им уже не помешает быть вместе, строить свою семью.
Дальше был праздничный ужин, тосты, танцы. О Марине старались не вспоминать, хотя у всех на уме крутился один и тот же вопрос — и что это на неё нашло? С чего вдруг такая прыть, такое рвение дочку под венец не пускать?
Ответ дал Пётр Сергеевич. Уже под занавес, когда гости начали расходиться, он подошёл к молодым, отвёл их в сторонку.
— Вы это, не переживайте особо, — сказал он, неловко улыбаясь. — Я тут с Маринкой поговорил, вроде вразумил её малость. Это она с расстройства сегодня, с обиды. Думала, дочка в последний момент передумает, к ней прибежит прощения просить. А как не дождалась — вот и сорвалась.
Настя только горько хмыкнула. Можно подумать, она не знает свою мать! Та всегда так — сперва наломает дров, а потом локти кусает да на других обиду держит. Вместо того чтобы за собой вину признать, исправиться попытаться.
Но сейчас думать об этом не хотелось. Сегодня у них с Лёшей праздник, начало новой жизни. И ничто не должно омрачать этот светлый день — ни сварливые родственники, ни тяжёлые воспоминания.
— Спасибо, папа, — Настя с чувством обняла отца. — За всё спасибо — за помощь, за поддержку. Если бы не ты…
— Ну что ты, доченька, — растрогался Пётр Сергеевич. — Какой же я отец, если дитё своё в беде брошу? Ты теперь у Лёши под крылышком, он о тебе позаботится. А я завсегда рядом буду, помогу если что.
На том и порешили. Распрощались с гостями, отправились в свадебное путешествие. А по возвращении принялись обустраивать семейное гнёздышко — ту самую Настину двушку.
Ремонт сделали основательный, всё как Лёша и задумывал — стены подвинули, комнаты увеличили. Получилась вполне приличная трёшка, хоть и небольшая. Но молодой семье на первое время хватит, а там, глядишь, и детишки пойдут. Тогда уж можно будет и о более просторном жилье подумать.
Марину они, конечно, тоже не забывали. Открытки на праздники слали, звонили иногда. Но близко не подпускали, держали на расстоянии. Боялись — а вдруг опять учудит что-нибудь, тем же квартирным вопросом дело попортит?
Да только зря переживали. Марина и впрямь присмирела после того случая, поутихла. То ли отцовы слова подействовали, то ли сама поняла — дочку уже не вернуть, выросла она, своей жизнью живёт. Остаётся только смириться да издали наблюдать, счастлива ли.
А Настя была счастлива, ещё как! С Лёшей они буквально не чаяли друг в друге души, понимали с полуслова. И работа у обоих ладилась, и в доме уют да покой.
Вот только детишек пока не нажили, хоть и старались. Всё никак не получалось у них, то ли времени мало прошло, то ли здоровье подводило. Но они не унывали, верили — будет и на их улице праздник. Главное, друг друга любить да беречь, остальное приложится.
И ведь как в воду глядели! Не прошло и двух лет после свадьбы, как Настя забеременела. Да не кем-нибудь, а сразу двойней!
Это было настоящее чудо, дар небес. Родители — и Настины, и Лёшины — прыгали от счастья, во всём помогали, поддерживали. Даже Марина, кажется, искренне обрадовалась — внуков ведь не выбирают, их любить положено, хоть ты тресни.
И только Артур, узнав эту новость, скривился недовольно. Всё никак не мог забыть ту неудавшуюся попытку квартиру у сестры отжать. Думал, вот оно — и жилплощадь освободится, и семье польза. А тут, здрасьте-приехали, племянники на подходе! Теперь уж точно Настя хату не отдаст, самим нужна будет.
Но вслух, конечно, возмущаться не стал. Понимал — бесполезно, да и некрасиво как-то, сестра всё-таки. Вон она какая счастливая ходит, прямо сияет вся. И Лёшка этот рядом трётся, улыбается дурак дураком. Тоже, видать, в восторге от будущего отцовства.
«Ладно, — подумал Артур философски. — Может, оно и к лучшему. Глядишь, со временем тесно им в двушке станет, сами квартиру предложат. А там уж я не откажусь, возьму в оборот».
Настя же, конечно, ни о чём таком не думала. Ей сейчас было не до меркантильных расчётов — на носу роды, хлопот полон рот. Одно радовало — муж рядом, во всём помогает, и днём и ночью в госпитале торчит. Уж он-то точно не бросит, не предаст. Не то что некоторые…
И ведь дождалась Настя своего часа, родила благополучно. Двух богатырей, каких свет не видывал! Назвали Иваном да Петром — в честь обоих дедов значит.
Домой их привезли уже в обжитую, уютную трёшку. Получилось у Лёши задуманное — и стены подвинули, и комнату детскую оборудовали. Теперь места хватало, и жить было сподручно, и малышам раздолье.
Настя, правда, первое время на ногах еле держалась — всё-таки двойня, это вам не шутки. Но Пётр Сергеевич тут как тут — приехал помогать дочке да внукам. С пелёнками возился, по ночам к детишкам вскакивал. Леша тоже, конечно, от забот не отлынивал, на двух работах пахал, чтоб семью обеспечить. Но всё ж таки мужик, ему поспать надо, силы поберечь. А отец — он и есть отец, для него дитё всегда в priority останется.
Марина тоже зачастила в гости. Вроде как с внуками понянчиться, помочь молодым. Но что-то подсказывало Насте — не только. Было в глазах матери что-то этакое, хитрое, расчётливое. Будто прикидывала она что-то, планы строила.
И ведь не ошиблась Настя в своих подозрениях! В один из визитов, улучив момент, когда дочь осталась на кухне одна, Марина вкрадчиво завела разговор.
— Я смотрю, у вас тут и впрямь тесновато стало, — мягко начала она. — Двое детишек, сами вон еле помещаетесь. Может, подумаете о размене? Артурчик вот до сих пор с женой да ребенком ютятся, места совсем нет. Вам бы в самый раз его двушку взять, а вашу трёшечку ему отдать, а? По-родственному ведь, сама понимаешь…
У Насти от такой наглости аж дар речи пропал. Это что же получается? Они с Лёшей в поте лица из двушки конфетку сделали, ночами не спали, деньги в ремонт вбухивали. А теперь, значит, бери и отдай? Брату непутёвому, который палец о палец не ударил, чтоб своей семье угол обеспечить?
— Мама, ты о чём вообще? — прошипела Настя, стараясь не сорваться на крик. — Какой ещё размен? Ты совсем ополоумела на старости лет? Я Артуру ничего не должна, сколько можно повторять! Пусть сам о себе думает, раз такой умный выискался!
— Ну вот, опять ты за своё! — всплеснула руками Марина. — Никакого уважения к матери, к брату! Как была эгоисткой, так и осталась! Не стыдно тебе, с двумя-то детьми в трёшке жить? Людям, может, хуже твоего, а поделиться жалко!
Тут Настя не выдержала. Грохнула чашкой об стол, подскочила к двери.
— А ну пошла вон отсюда! — рявкнула она не своим голосом. — Чтоб духу твоего тут больше не было! И Артурчику своему передай — только сунется ещё раз с подобными предложениями, я ему не сестра буду, а злейший враг! Понятно тебе?
Марина аж отшатнулась от такого напора. Дочь и раньше-то с характером была, а теперь и вовсе — тигрица, а не человек. Видать, материнство своё дело делает, даёт силы за своих детёнышей горой стоять.
Что ж, и она, Марина, не лыком шита. Найдёт способ дочку образумить, к порядку призвать. Не сейчас, так потом. В конце концов, она ей жизнь дала, вырастила, в люди вывела. Грех такое забывать да волю свою показывать.
Но вслух, конечно, говорить ничего не стала. Только улыбнулась ехидно, кивнула — мол, как скажешь, доченька. Ишь, расшумелась. Ну да ладно, с Артурчиком сама поговорит, найдёт управу на строптивицу.
А Настя, проводив мать, без сил опустилась на стул. Перевела дух, постаралась успокоиться. Вот ведь наказание, а не родственнички! И когда только угомонятся уже? Ладно хоть муж нормальный попался, надёжный. С ним никакие горести не страшны.
Лёша и впрямь во всём поддержал жену. Обнял, утешил, сказал — правильно всё сделала, нечего перед ними-то прогибаться. Выкарабкались мы и сами, без их участия. И дальше выкарабкаемся, если что. Главное — друг друга любить да детишек растить. А на остальное — плевать с высокой колокольни.
И жизнь потекла своим чередом. Настя с Лёшей работали, налаживали быт, воспитывали сыновей. Ванечка с Петенькой росли не по дням, а по часам, радовали родителей успехами и достижениями. В гости частенько наведывался Пётр Сергеевич — с внуками повозиться, дочке подсобить. Да и просто так, по-семейному посидеть, новостями обменяться.
О Марине с Артуром почти не вспоминали. Те тоже, кажется, притихли, носа не казали. То ли и впрямь усовестились, то ли момента подходящего выжидали. Но Настю это уже мало волновало — у неё теперь своя семья, свои заботы. Некогда о чужих проблемах думать.
Так и жили — дружно, счастливо. Пять лет пролетели, как один день. Сыновья подросли, в садик пошли. Лёша на работе в начальники выбился, зарплату хорошую получал. Настя тоже от мужа не отставала — повышение за повышением, премии квартальные. Старалась, тянулась, чтоб детям достаток обеспечить, ни в чём не отказывать.
В общем, всё у них ладилось, спорилось. Одно только омрачало безоблачное существование — здоровье Петра Сергеевича. Стал он в последнее время сдавать, часто прихварывал. То давление скакнет, то сердце прихватит. Врачи только руками разводили — возраст, мол, ничего не попишешь. Поберечься надо, за режимом следить.
Настя места себе не находила, переживала страшно. Каждый день к отцу ездила, в больницах пропадала. Всё выспрашивала у докторов — нельзя ли как-то подлечить, на ноги поставить? А те только плечами пожимали, рецепты выписывали. Мол, тут уж как Бог даст, медицина бессильна.
Но Пётр Сергеевич не унывал, держался молодцом. Шутил, улыбался, внуков развлекал. Говорил — рано меня ещё хоронить, я ещё поживу да на правнуков погляжу. Наська вон невестой заневестилась, скоро и ей под венец пора. А там, глядишь, и Лёшка с Ванечкой подтянутся. Надо мне, старому, до этих дней дотянуть, порадоваться напоследок.
И ведь как в воду глядел! Не прошло и полгода, как Настя влетела в квартиру с сияющим лицом, выпалила с порога:
— Папа, мама, у меня новость! Мы с Лёшей решили — будем ещё одного ребеночка рожать! Дочку хотим, Машеньку!
От такого известия у Петра Сергеевича чуть сердце не остановилось. От радости, не от страха. Вот оно, счастье-то — снова дедом стать, снова пелёнки стирать да колыбельные петь. Есть ради чего жить, ради кого здоровье беречь.
— Вот и славно, дочка! — обнял он Настю, расцеловал в обе щеки. — Вот и молодцы, что решились! Давно пора, а то мальчишек вон двое, а девчонок нету. Не семья, а войско прям получается!
Лёша тоже был доволен, светился прям весь. Он давно мечтал о дочурке, маленькой принцессе. Чтоб на Настю похожа была — такая же красивая, добрая, отзывчивая. И чтоб глазки мамины — зелёные, с искоркой. Такую он будет на руках носить, в любви купать. Ни в чём не откажет, последнее отдаст.
Настя тоже потихоньку готовилась, привыкала к новой роли. То платьице детское присмотрит, то погремушку забавную. Всё прикидывала — как бы половчее комнаты перепланировать, чтоб всем места хватило. Опять же, ремонт по уму сделать надо, розовые обои там, солнышки-цветочки. Чтоб всё как у людей, по высшему разряду.
Только вот не дождался Пётр Сергеевич рождения внучки. Не вынесло старое сердце такой нагрузки — и радости, и волнения, и переживаний. Отказало в одночасье, уснуло навеки.
Хоронили всем миром, всей семьёй. Плакали, убивались, вспоминали добрым словом. Каким был человеком — отцом, дедом, другом верным. Никого не обидел, каждому помог, каждого привечал.
Настя держалась до последнего. Крепилась, не позволяла себе раскиснуть. Всё-таки на сносях уже была, нервничать нельзя. Да и мужа с детьми надо было поддерживать, в себе держать.
Но когда гроб с телом отца опустили в могилу, когда засыпали землёй — не выдержала. Разрыдалась, упала на колени. Начала причитать, звать папочку родного, на судьбу жаловаться.
Лёша еле увёл жену с кладбища. Обнимал, гладил по голове, утешал как мог. Понимал — тяжело ей, больно. Отца ведь потеряла, единственную опору в жизни. Теперь только на него, на мужа, и осталась надежда.
— Ничего, Настёна, ничего, — шептал он, баюкая жену в объятиях. — Перемелется, слёзы высохнут. Главное — мы друг у друга есть, семья наша. И папу твоего мы никогда не забудем, будем память о нём в сердце хранить. А он на нас с небес посмотрит, порадуется. Ты ж его кровиночка, он всегда этого хотел — чтоб ты счастлива была…
И Настя потихоньку успокаивалась, приходила в себя. Да, больно, да, невосполнимая потеря. Но жизнь продолжается, нельзя раскисать. У неё семья, дети. И Машенька вот-вот родится, тоже любви и внимания требует.
Отца она никогда не забудет, будет вечно благодарна за всё, что он для неё сделал. И сыновьям своим расскажет — какой у них дед был, какой человечище. Чтоб гордились, чтоб равнялись на него.
А пока надо собраться, в себя прийти. Нельзя раскисать, нельзя сдаваться. Жизнь продолжается, что бы ни случилось. И надо достойно её прожить — так, как учил папа. С честью, совестью, любовью к ближнему.
Машенька родилась в срок, здоровенькой и крепенькой. Вылитая Настя — те же глазки-бусинки, тот же носик курносый. Только волосики тёмные — видать, в Лёшину породу.
Назвали, как и хотели — Марией. В честь бабушки, Настиной мамы. Решила так Настя, сама не зная почему. Вроде и не ладили они с матерью, и обиды старые не забыты. А поди ж ты — тянет её этим именем дочку назвать, хочется.
Может, потому, что устала она воевать, злиться на мать. Всё ж таки родная кровь, никуда не денешься. Да и не до раздоров сейчас, когда такое горе приключилось. Надо как-то мириться, забывать плохое. Жизнь-то одна, сколько можно ею разбрасываться?
Вот и назвала. От чистого сердца, безо всякой задней мысли. А Лёша и не возражал — его-то родня вся живая-здоровая, бабки-деды ещё ого-го. Так что пусть хоть Настина мама порадуется, внучку тёзкой заимеет.
Марина, конечно, обрадовалась. Примчалась с гостинцами, с подарками. Сюсюкала над малышкой, умилялась. Настю расспрашивала — как да что, не тяжело ли ей с двумя-то погодками да ещё и новорожденной?
А Настя смотрела на мать и диву давалась. Надо же, как люди меняются! Раньше всё нос воротила, дочкой не интересовалась. А теперь прям сама не своя, так и лебезит, так и увивается. Чудны дела твои, Господи!
Но виду, конечно, не подавала. Принимала и подарки, и помощь. Позволяла с Машенькой нянчиться, погулять сводить. А сама всё приглядывалась, примечала — не притворство ли это? Не игра ли на публику?
Но нет, вроде искренне всё. И улыбка настоящая, и слёзы неподдельные. Прониклась, видать, бабушка внучкой, душой к ней потянулась.
Ну и хорошо, ну и ладно. Может, хоть теперь отношения наладятся, нормальными станут. Без претензий, без взаимных попрёков. Жить-то надо, общаться. Дети вон растут, им бабушка нужна. А дед, царствие ему небесное, уже на том свете…
Так и потекла жизнь своим чередом. В заботах, хлопотах, нескончаемых делах. То Ванечка приболел, то Петенька в школу собрался. А тут и Машутка пошла-поехала, глазом не успеешь моргнуть.
Настя с Лёшей уже не детьми — внуками обзаводиться начали. Сыновья-то выросли, оперились. Невест в дом привели, свадьбы сыграли. Пошли правнуки — Ванечка с Аришей мальчика родили, Петенька дочкой разродился. Одна Маша незамужняя пока, но тоже присматривается, женишка выбирает.
В общем, жизнь идёт, годы летят. Одно поколение сменяет другое. И Настя с Лёшей уже не молодожёны — бабушка с дедушкой. Седина в волосах, морщинки на лицах. Но глаза по-прежнему блестят, улыбки светятся. Потому что всё у них хорошо, всё как надо. Дети выросли, внуки радуют. Достаток, уважение, любовь кругом.
И только иногда, в минуты задумчивости, накатывает на Настю щемящая грусть. Вспоминается отец, его забота, поддержка. Недолго ему довелось внуков понянчить, правнуков не дождался. А ведь как мечтал, как хотел!
Но ничего, она за него доживёт, долюбит. Будет и Ванечкой с Петенькой гордиться, и Машеньку замуж отдаст. Чтоб знал папа — не зря жил, не зря старался. Выросла дочка, человеком стала. Своих детей вырастила, теперь вот внуки на подходе.
И братца родного не забудет, Артурчика. Живёт он по-прежнему с мамой, детей так и не нажил. Видать, не судьба. Зато к сестре часто наведывается, племянников привечает. Подарки им возит, в кино-театры водит. Понял, видно, что семья — это главное. Не квартиры-машины, не деньги-работа. А вот эти самые щенячьи восторги, детский смех, объятия родных.
А Настя смотрит на всю свою семью, на их нехитрое счастье, и сердце радостно сжимается. Всё у них есть, всё как надо. И дом полная чаша, и любовь до гроба, и дети-внуки здоровы.
Права была мама когда-то давно — бумерангом всё возвращается. И добро, и зло. Вот и Марину судьба наказала за все её грехи. Одна осталась, без мужа, без достатка. Сын тоже не утешение — ни семьи, ни карьеры путной. Только и радости, что дочка да внуки.
Но Настя на мать зла не держит, обиды отпустила. Поняла, видно, с годами — нельзя сердце камнем нагружать, душу в оковы заковывать. Надо уметь прощать, забывать плохое. Жизнь-то одна, другой не будет.
