Вечер близился к завершению, и в квартире, где жили Нина, её муж Антон и свекровь Вера Павловна, обычно было тихо. Но сегодня не задалось с самого утра. Двухлетний Семён капризничал, Вера Павловна постоянно находила повод для недовольства, и Нина чувствовала себя вымотанной. Она старалась как могла: готовила любимые блюда свекрови, убирала квартиру, заботилась о Семёне. Но угодить Вере Павловне было невозможно.
– Нина, ты опять не так сложила полотенца, – ворчала Вера Павловна, проходя мимо ванной. – Сколько раз тебе говорить, уголком к себе, а не от себя!
Или:
– Ты ребёнка не так одела, Нина! На улице прохладно, а ты его в лёгкую кофту! Он же простудится!
Нина каждый раз вздыхала. Она не скандалила, терпела, надеялась, что со временем всё наладится, что Вера Павловна привыкнет к ней, к Семёну, к их совместной жизни. Антон, когда становилось совсем невыносимо, обычно отмалчивался. Если Нина пыталась пожаловаться, он равнодушно бросал:
– Ну, ты просто не обращай внимания, Нина. Мама старенькая, нервы.
Нина готовила сюрприз к их годовщине свадьбы. Заказала небольшой торт, купила Антону новый кожаный ремень, о котором он давно мечтал. Хотела устроить уютный вечер, только для них троих – с Семёном, разумеется.
В день праздника, когда ужин был почти готов, а Семён, к счастью, уснул, Вера Павловна закатила очередную сцену. На этот раз из-за того, что Нина, по её мнению, «пересолила суп». Хотя суп был совершенно обычным.
– Это есть невозможно! – кричала свекровь, стуча ложкой по столу. – Ты что, нас отравить решила? Нина, ты совсем не умеешь готовить!
Нина стояла у плиты, сжимая в руке половник. Годовщина, торт, сюрприз – всё летело к чертям. Она повернулась к Антону, который сидел за столом, опустив глаза. Она ждала, что он наконец-то скажет хоть что-то, что защитит её, прекратит этот абсурд. Но он молчал.
– Антон, – тихо сказала Нина. – Ты что-нибудь скажешь?
Он поднялся, медленно вышел из кухни в коридор. Нина пошла за ним.
– Мама права, – сказал Антон, не глядя на неё. – Ты всегда что-то делаешь не так.
На глазах Нины навернулись слёзы. Это была последняя капля. Она смотрела на мужа, а он смотрел куда-то в стену.
– Ты вообще понимаешь, что говоришь? – её голос дрогнул. – У нас сегодня годовщина! Я… я готовила, я старалась! А твоя мать…
Антон резко повернулся к ней. В его глазах не было злости, только усталость и какое-то равнодушие.
– Не нравится моя мать – уходи.
Эти слова прозвучали так буднично, так обыденно, что Нина даже не сразу поняла их вес. Он произнёс их, как будто давал ей совет, а не выносил приговор. Потом он отвернулся и пошёл в комнату. Ужин был испорчен. Праздник был испорчен. Всё было испорчено.
Нина сидела на кровати в их спальне, обнимая спящего Семёна. Слёзы высохли, оставив на лице солёные дорожки. Она была в шоке. Он сказал: «Уходи». Неужели он серьёзно? Это же их дом. Их семья. Неужели он так легко готов отказаться от неё, от сына? Чемодан она не собирала. Она просто не верила, что всё это всерьёз. Казалось, что это какой-то дурной сон, который закончится утром.
Прошёл день. Потом ещё один. Антон не извинялся. Он вёл себя холодно, отстранённо. Он приходил с работы, ел молча, потом уходил в свою комнату или садился за компьютер. С ней почти не разговаривал. С Семёном играл формально, без прежнего энтузиазма.
Когда Нина попыталась заговорить с ним, он отмахнулся.
– Мама очень обижена. Она сказала, что ты её оскорбила.
– Я её оскорбила? – Нина не могла поверить своим ушам. – Она на меня накричала из-за супа!
– Неважно, – отрезал Антон. – Всё зависит от тебя. Сделай первый шаг. Извинись. Тогда, может быть, она простит.
В его словах не было примирения. Только ультиматум. И Нина начала понимать. Это не её дом. Здесь она – временная. Её терпят, пока она удобна, пока она выполняет все функции. Как только она перестаёт быть идеальной, её можно просто выкинуть, как ненужную вещь. Страх, который она чувствовала в первый день, сменился глухим, давящим осознанием. Это не семья. Это игра в одностороннюю лояльность. Она должна быть лояльна Антону, его матери, их прихотям. А они ей ничего не должны.
Она посмотрела на спящего сына. Ему здесь было не место. Ей здесь было не место. Этот дом, эта атмосфера – они её уничтожали. Медленно, но верно. А Антон, её муж, просто смотрел, как это происходит. И, как оказалось, сам же подталкивал её к краю.
Антон сидел в кафе с другом Андреем. Он говорил медленно, обдумывая каждое слово.
– Слушай, старик, у меня тут с Машкой… – начал он. – Ну, с Ниной. Затык.
Андрей отхлебнул кофе.
– Что опять? Свекровь?
Антон кивнул.
– Ну да. Мама… она старая, у неё нервы. А Нина… она молодая, должна подстраиваться. А она не хочет. Вечно какие-то обиды, претензии.
Он чувствовал себя уставшим от этой вечной борьбы. Ему надоели постоянные выяснения отношений, мамины придирки, Нинино недовольство. Он хотел спокойствия.
– Я устал от вечных обид, – продолжил Антон, разводя руками. – Вот честно – может, лучше бы разошлись. Надоело жить в вечном напряжении. С одной стороны мама, с другой – она. А я посередине. Мне это всё зачем?
Андрей молчал, слушая.
– Я ей прямо сказал: не нравится моя мать – уходи. Ну а что ещё я мог сказать? Мама – это святое. Она же меня вырастила. Она же… Она одна. А она, Нина, вечно недовольна.
В его голосе не было сожаления. Только праведный гнев и желание избавиться от проблемы. Он не хотел брать ответственность на себя. Он хотел, чтобы решение приняла Нина. Чтобы она сама ушла. Тогда его совесть останется чиста. Он не будет «выгонять» жену. Она сама «решит» уйти.
– Пусть сама решает, – повторил он, словно убеждая себя. – Надоело это всё. Я хочу жить спокойно. Чтобы приходил домой – а там тишина. И чтобы никто ни на кого не жаловался.
Он не видел своей вины. Он был уверен, что это Нина виновата, что она не может найти общий язык с его матерью. Он не хотел признавать, что проблема в его бездействии, в его нежелании защитить свою жену. Он просто хотел, чтобы проблема исчезла. И в его представлении, единственный способ для этого – чтобы Нина ушла.
На следующий день Нина сняла небольшую однокомнатную квартиру поблизости. Она нашла её быстро, через знакомых. Вещи она вывозила молча, без сцен. Антон был на работе. Пришёл водитель с небольшой машиной, и они за несколько ходок перевезли всё самое необходимое: свои с Семёном вещи, несколько детских игрушек, кое-какие книги. Ничего лишнего. Никаких криков, никаких споров, никаких слёз.
Когда Антон вернулся с работы, квартира казалась непривычно пустой. Он прошёл в спальню. На кровати не было её вещей. Никаких следов её присутствия. Он пошёл на кухню. Там стоял его недоеденный ужин. На столе лежала записка. Короткая, безэмоциональная.
«Ты сказал – я сделала. Чтобы тебе было легче».
Внизу, мелким почерком, было добавлено: «Семён со мной».
Антон прочитал записку несколько раз. Он не верил. Неужели она действительно ушла? Он был уверен, что она поживёт пару дней у своей матери, «перебесится», а потом вернётся, просить прощения. Он ждал её звонка. День, два, три. Нина не звонила.
Началась следующая неделя. Он приходил домой – и его не встречал детский смех. Семён больше не бегал ему навстречу с криком «Папа!». Квартира была тихой. Слишком тихой.
Он позвонил Нине.
– Привет. Как вы там?
– Нормально, – ответила она. Голос был ровным. Без обиды, но и без тепла. – Семён спит.
– Ты… ты когда вернёшься? – спросил Антон, и сам удивился, насколько дрогнул его голос.
– Зачем? Ты же сам сказал: «Не нравится – уходи». Я ушла.
– Но я же не думал, что ты…
– А я думала, – перебила его Нина. – И решила. Чтобы тебе было легче. И мне. И Семёну.
Она положила трубку. Антон сидел на диване, глядя в одну точку. Он всё сделал своими руками. Не случайно. Не по ошибке. Он сам её выгнал.
Прошло несколько месяцев. Антон остался жить с матерью. Квартира, которую он так жаждал очистить от «постоянного напряжения», действительно стала тихой. Слишком тихой.
Вера Павловна, его мать, была недовольна постоянно. Теперь все её придирки были направлены на него.
– Антон, ты не так сидишь за столом! – говорила она. – Сутулишься!
– Антон, почему ты опять не туда поставил чай? Я же просила ставить его на салфетку!
– Антон, что ты так долго ешь? Я уже всё убрала!
Всё, что раньше раздражало Нину, теперь стало его реальностью. Постоянные нравоучения, беспричинные обиды, упрёки по любому поводу. Никто не мешал ему. Никто не спорил. Только тишина, прерываемая голосом его матери. И её чужая, всепоглощающая власть.
Он просыпался утром, и первым делом слышал её голос. Приходил вечером – и её голос был первым, что его встречало. Он был пойман в собственную ловушку. Он хотел избавиться от Нины, чтобы жить спокойно. И он получил это спокойствие. Мёртвую тишину и постоянное недовольство.
Он иногда видел Нину издалека, когда она гуляла с Семёном в парке. Она выглядела… спокойной. Свободной. Без крика, без борьбы, без выяснения отношений. Она просто ушла, как он сам ей предложил. И забрала с собой всё, что делало его жизнь полной.
Он был хозяином в своём доме. Но в этом доме не было ни любви, ни радости, ни тепла. Только тишина и чужая власть. И эта новая реальность была его наказанием. Ежедневным.
