— Теперь это наш общий дом! Ты должна слушать мою маму! — крикнул Сергей так громко, что стеклянная дверца шкафа дрогнула.
Фотография в деревянной рамке с глухим стуком упала на пол и треснула, словно подтверждая: в этой семье сейчас сломается что-то большее, чем стекло.
Аня стояла посреди кухни, сжимая в руках мокрое полотенце. Капли с него падали на плитку, и казалось, что это слёзы — чужие, но почему-то такие близкие.
— Ты это серьёзно сейчас сказал? — её голос был тихим, но внутри всё кипело.
Сергей отвёл взгляд, будто пытаясь спрятать злость. Он ненавидел ссоры, но в этот момент кипел так, что не мог остановиться.
Всего три месяца назад они стояли на пороге этого дома, обнимая друг друга и мечтая о новой жизни.
— «Наш дом», — шептала тогда Аня, проводя пальцами по гладкой стене прихожей. Она представляла запах свежего хлеба по утрам, уютные вечера, детский смех.
Сергей улыбался, смотрел на жену с нежностью и думал: вот оно, настоящее счастье.
Но всё пошло не так с того самого дня, когда на пороге появилась она — Людмила Петровна, свекровь, мать Сергея, женщина с характером, который мог бы сдвинуть горы. Или хотя бы переставить мебель в чужом доме.
— Сынок, ну ты же не оставишь меня одну в этой крохотной квартире? — сказала она тем самым тоном, от которого Сергею всегда было трудно отказать.
Аня тогда улыбнулась. Натянуто, но всё же улыбнулась.
— Конечно, поживите пока с нами, — произнесла она, хотя внутри всё протестовало.
Сначала казалось, что всё будет нормально. Людмила Петровна уверяла:
— Я ненадолго, пока ремонт в моей квартире закончат. Неделя, может две.
Но прошёл месяц. Потом ещё один. Ремонт всё «затягивался», а свекровь всё увереннее чувствовала себя в их доме.
Она переставляла посуду «как удобно», меняла шторы на «более практичные», ворчала, что Аня слишком много тратит на «всякую ерунду».
Аня терпела. Долго терпела. Но сегодня… сегодня терпение лопнуло.
— Я устала жить по её правилам! — выдохнула Аня, швырнув полотенце в раковину.
Сергей сжал кулаки. Он тоже устал — от вечных разборок, от маминых жалоб, от Аниных слёз.
— Аня, это не её правила. Это наш дом! И ты должна… должна с ней считаться!
Он почти прокричал это, чувствуя, как слова рвутся наружу сами по себе.
Аня смотрела на него так, будто впервые видела этого человека.
И в этот момент Сергей ещё не знал: через пару часов он пожалеет о каждой букве этой фразы…
Вечером в доме стояла тишина. Та самая тишина, которая давит сильнее крика. Аня сидела в спальне, глядя на бледное отражение в зеркале. Губы сухие, руки дрожат.
Когда всё стало таким чужим?
Она вспомнила первые недели в этом доме. Всё было по-другому. Они с Сергеем смеялись до ночи, спорили, где поставить диван, вместе выбирали занавески в гостиную.
— Ты только не делай всё в розовом, ладно? — подшучивал он.
— А ты не преврати дом в мужскую берлогу! — парировала она.
Счастье казалось бесконечным.
А потом приехала она.
Людмила Петровна вошла в дом, как хозяйка. Сразу.
— Ох, как у вас тут… минимализм, значит? Ну, ладно, раз вам так нравится. Хотя, конечно, шторы… темноваты. Я завтра посмотрю, какие у меня есть.
Аня тогда сглотнула.
Шторы?! Она выбирала их неделю, подбирала под цвет дивана.
— Ань, мама просто советует, не обижайся, — сказал Сергей, когда Аня впервые поделилась раздражением.
— Советует? Она уже распоряжается! — вспыхнула Аня.
Сергей поморщился, но промолчал.
Мелочи копились, как снег на крыше перед обвалом.
Аня готовила ужин — Людмила Петровна пробовала и морщилась:
— Ты мясо переварила. Оно должно быть сочным, понимаешь? Мужикам нравится, когда мясо сочное.
— А мой муж любит так, как я готовлю! — пыталась улыбнуться Аня.
Но в глубине души всё сжималось: зачем она это говорит при Сереже?
Вечером свекровь заходила в их спальню без стука:
— Я тут бельё постирала, ваши вещи вместе положила. Экономия воды!
Аня краснела, сжимая одеяло.
— Сергей, я не могу так жить! — сказала она через месяц.
Они сидели на кухне. Чай стыл.
— Мы договаривались пожить с ней две недели, а прошло уже полтора месяца!
— Ань, ты понимаешь, что мама одна? Она для меня всё. Ты же сильная, ты справишься.
Аня стиснула зубы.
— Я не хочу «справляться», я хочу жить с мужем, а не с мамой мужа!
И вот тогда впервые между ними прозвучало слово, которое висело в воздухе, как грозовая туча:
«Ультиматум».
Аня стала тише, но злость не ушла. Людмила Петровна, наоборот, усилила натиск:
— Сережа, я не понимаю, как она ведёт хозяйство. У тебя носки по цветам не разложены! Что это за порядок?
Однажды Аня услышала разговор, от которого сжалось сердце:
— Мама, хватит, — устало сказал Сергей в телефоне.
— Что «хватит»? Я не хочу, чтобы твоя жена сделала из тебя подкаблучника. Ты мужчина или кто?!
Аня услышала и замерла за дверью. Так вот в чём дело…
Вечером она спросила:
— Сереж, а ты мужчина или кто?
— Что? — он поднял глаза от ноутбука.
— Ну, твоя мама сказала, что я хочу сделать из тебя подкаблучника.
Тишина. Сергей побледнел.
— Ты подслушивала?
— Нет. Просто проходила мимо. И знаешь, мне уже всё равно.
Аня вышла из кухни, и он понял: между ними растёт стена. Но сделать ничего не смог.
В доме стало шумно. Шумно не от смеха или музыки, а от слов, которые резали уши, как ржавый нож.
Теперь ссорились почти каждый день. Иногда тихо, иногда так, что дрожали стены.
Аня всё чаще запиралась в спальне. Листы с её заметками для работы лежали нетронутыми.
Она перестала готовить с удовольствием. Даже любимый яблочный пирог, который Сергей раньше обожал, теперь стоял недоеденным.
Зачем стараться, если вечно кто-то недоволен?
Людмила Петровна вела себя так, будто этот дом — её собственность.
— Анечка, ты опять купила куриное филе? Серёжа всегда ел свинину, я сама ему с детства готовила. Мальчик любит мясо, а ты его на диету посадила!
Аня сдерживалась. Сжимала зубы так, что болела челюсть.
Однажды она не выдержала:
— Может, вы тогда сами будете ему готовить?
— С удовольствием! Только ты не обижайся, но у мужчины должен быть нормальный ужин.
Сергей пришёл на кухню как раз в этот момент.
— Что опять? — устало спросил он.
— Да ничего, — фыркнула Аня. — Просто обсуждаем, чем кормить твоего «мальчика».
Он посмотрел на жену так, будто видел перед собой не любимую женщину, а соперницу.
Всё усугубилось, когда приехала Вика, младшая сестра Сергея.
Она влетела в дом, как ветер, бросив сумку на пол и чмокнув брата в щёку.
— Ну что, как тут у вас? — огляделась, скривив губы. — Аня, ты что, действительно выбрала серые шторы? М-да… депрессия в чистом виде.
Аня почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Мне нравится минимализм.
— Минимализм — это когда вкус есть, — парировала Вика. — А это просто скучно.
Людмила Петровна хмыкнула:
— Я тоже говорила, что эти шторы не к добру. Но у нас Анечка упрямая.
Сергей молчал.
Вика села за стол и, не стесняясь, продолжила:
— Знаешь, Ань, я думала, что ты поладишь с мамой. Ну, раз замуж за Серёжу пошла. Он у нас семейный человек, а ты… не знаю. Такое чувство, что тебе трудно делить территорию.
— Да мне трудно делить мужа! — неожиданно для себя выпалила Аня.
В кухне повисла тишина.
Вечером пришла соседка Тамара «за солью». Но Аня прекрасно знала: соль — это предлог.
— Ой, деточки, я тут слышала, как у вас громко было вчера. Ничего страшного? — спросила она с той самой сладкой улыбкой, от которой хотелось хлопнуть дверью.
— Всё хорошо, Тамара Павловна, спасибо, — натянуто улыбнулась Аня.
— Ну-ну… А то знаете, как говорят: если муж на стороне матери, жена потом одна остаётся. Берегите брак, девочка.
Эти слова пронзили Аню больнее, чем все упрёки свекрови.
Вечером, когда Вика ушла «на вечеринку», а Тамара унесла свою «соль», Аня собрала в кучу смелость и сказала:
— Сереж, я так больше не могу. Либо мы живём вдвоём, либо я ухожу.
Он поднял глаза, в которых сверкнуло что-то новое — не злость, а усталость и раздражение.
— Ты ставишь мне ультиматум?
— Нет. Я просто не хочу жить в аду.
Сергей сжал кулаки.
— Это наш общий дом! И ты должна… должна слушать мою маму!
Он сказал это, хлопнув по столу, и сам испугался силы своего голоса.
Аня молча встала. На лице её застыло ледяное спокойствие.
— Хорошо, Серёж. Ты сделал свой выбор.
Она ушла в спальню, а через несколько минут Сергей услышал звук молнии — она застёгивала дорожную сумку.
Часы показывали почти полночь. В доме стояла тишина — тяжёлая, вязкая, будто густой туман. Только где-то в коридоре тикали старые настенные часы, подаренные Людмилой Петровной «на удачу».
Сергей сидел на краю дивана, сжимая голову руками. В ушах звенела его собственная фраза:
«Ты должна слушать мою маму!»
Он уже пожалел, что сказал это. Каждое слово резало сердце, но гордость не давала подняться и пойти за ней в спальню.
Аня в это время молча складывала вещи в сумку. Движения резкие, отточенные. Как будто она делала это не в первый раз — хотя на самом деле впервые за всю их совместную жизнь.
Слёзы лились, но она не вытирала их. Хватит терпеть.
Дверь в спальню приоткрылась, и на пороге появилась Людмила Петровна.
— Анечка, ты куда это собралась? — голос её был мягким, но в глазах сверкала тревога.
— Домой, — коротко бросила Аня, застёгивая сумку.
— В смысле? Это твой дом!
Аня подняла взгляд. И впервые за всё время, за эти мучительные месяцы, сказала то, что думала:
— Нет. Это не мой дом. Это ваша крепость. А я здесь чужая.
Свекровь нахмурилась:
— Ты драматизируешь. Женщина должна быть мудрее, уступать, сохранять семью.
Аня горько усмехнулась:
— А мужчина не должен? Он же взрослый, может принимать решения?
Людмила Петровна хотела что-то ответить, но в этот момент в комнату вошёл Сергей.
— Аня, хватит! — рявкнул он, срываясь. — Куда ты собралась? Мы должны поговорить!
— Мы уже поговорили, Серёж. Ты сделал свой выбор.
— Ты что, из-за этого… из-за мамы уходишь?
— Нет. Из-за тебя.
Эти слова ударили сильнее пощёчины. Сергей отшатнулся. В груди что-то оборвалось.
— Аня, ну подожди… — голос его дрогнул. — Я просто хочу, чтобы мы жили мирно. Чтобы мама…
— Чтобы мама была счастлива? А я? Я для тебя кто? Вечная соседка по дому твоей матери?
Она подняла сумку.
— Я не собираюсь бороться за внимание собственного мужа.
Сергей метнулся к двери, перекрыл проход:
— Я тебя не отпущу!
Аня посмотрела ему прямо в глаза.
— А ты попробуй удержать.
Он замер. В этих глазах не было злости, только холодная решимость. И вдруг он понял: если сделает ещё шаг — потеряет её навсегда.
— Аня… я люблю тебя.
— Ты любишь быть удобным сыном. Это не одно и то же.
Она обошла его и вышла в коридор.
Щёлкнул замок. Глухой звук двери прозвучал, как выстрел.
Сергей остался стоять, чувствуя, как мир рушится.
— Сынок, не переживай, она вернётся, — раздался за спиной голос матери. — Женщины любят устраивать сцены.
Он медленно повернулся и посмотрел на неё.
И впервые за всю жизнь в его взгляде не было ни капли сыновней нежности.
— Мама, это ты устроила сцену. Только теперь не знаю, смогу ли я всё исправить.
Он вышел на улицу. Холодный ночной воздух ударил в лицо. Телефон дрожал в руке.
Позвонить? Написать? А если она не ответит?
Сергей набрал номер. Гудки. Один. Второй.
— Абонент временно недоступен.
Ночь прошла как в тумане. Сергей не сомкнул глаз. Он ходил по дому кругами, проверял телефон каждые пять минут.
Сообщения оставались непрочитанными.
«Аня, прости…»
«Позвони мне, умоляю».
«Я дурак. Вернись домой».
Людмила Петровна пыталась заговорить, но он не слушал. Её голос раздражал, как назойливый звон комара. Впервые в жизни он ощутил к ней злость.
Утром Сергей собрался и вышел из дома. Решительно. Без плана, без сна, но с одной мыслью: найти Аню любой ценой.
Он знал, куда она могла пойти. В её старую квартиру, к подруге Марине.
Подъезд встретил его запахом сырости и кошачьего корма. Сергей поднялся на пятый этаж, сердце грохотало в груди.
Позвонил.
Дверь открыла Марина. Высокая, с насмешливым взглядом.
— О! Припёрся. Герой семейных драм.
— Марина, где Аня?
— Не знаю. А если бы знала — не сказала бы. Ты заслужил.
Он почувствовал, как внутри всё оборвалось.
— Марина, пожалуйста… Я… я был идиотом. Я хочу всё исправить.
— Поздно. Она уехала.
— Куда?!
— На вокзал. Сказала: «Я должна дышать. Без них обоих».
Сергей не раздумывал. Он сорвался и помчался к вокзалу.
Город был серый, мокрый от моросящего дождя. Он бежал по перрону, оглядывая толпу. И вдруг увидел её.
Аня. Стоит у вагона с дорожной сумкой. В руках — билет. Лицо бледное, глаза красные.
Сергей подбежал, хватая воздух:
— Аня!
Она обернулась. Взгляд — ледяной, усталый.
— Зачем ты приехал?
— Чтобы сказать… я был неправ. Во всём. Я не должен был выбирать маму. Я хочу, чтобы мы были вместе.
Она молчала. Смотрела так, будто решала судьбу.
— Ты понимаешь, что изменится всё только тогда, когда ты сам этого захочешь? Не слова, а дела.
— Я выгоню маму. Сегодня. Я готов на всё, лишь бы ты вернулась.
Голос дрогнул.
— Я люблю тебя, Аня. Не маму. Не привычку. Тебя.
Секунда. Две.
Аня опустила глаза на билет, потом снова подняла их на Сергея.
В этот момент объявили посадку.
Аня улыбается. Слеза скатывается по щеке.
— Спасибо, что сказал это. Но я больше не верю.
Она разворачивается и заходит в вагон.
Дверь захлопывается, поезд трогается.
Сергей стоит на перроне под дождём, с пустыми руками и ощущением, что потерял всё.
А телефон в кармане вибрирует: «Новый абонент добавлен в список друзей».
Он даже не смотрит. Уже не важно.
